Вилла в Италии - Элизабет Эдмонсон

Что он вспомнил? — спрашивала себя писательница, в одиночку направляясь на террасу. Как она и надеялась, остальные были там, причем Делия, раскрасневшаяся, говорила с Джорджем о рояле:

— Конечно, я совершенно забыла о континентальном концертном строе, так что у нас произошла небольшая стычка из-за этого.

— Что такое континентальный строй? — спросила Мелдон.

— Здесь настраивают по-другому. Выше. Так, например, до в Германии выше, чем в Англии.

— Я считала, что нота везде одна и та же, — пожала плечами Свифт. — Как может до быть до в Англии и одновременно чем-то другим где-то еще? Вы хотите сказать, они там все играют фальшиво?

— Нет ничего абсолютного, — ответил Джордж. — Звук — это волны, и, таким образом, это вопрос вибрации. Названия, которые мы даем нотам, всего лишь названия. Единственный способ настроить их правильно и по-научному — это по длине волны, когда можешь сказать: такая-то нота имеет частоту столько-то герц.

— Так или иначе, в конце концов, у нас получилось как надо, — облегченно вздохнула Делия. — Пусть даже он думает, что я сумасшедшая и ничего не понимаю в музыке.

Марджори передала всем сообщение от Люциуса.

— О Боже, — развела руками Делия. — Как этот человек любит командовать.

— Я с тобой не согласна, — возразила Джессика. — Почему не отпраздновать кое-что? Он приехал, фортепьяно настроено, и мы можем выпить за успех наших поисков.

— Поисков? Каких поисков?

— Пропавшего пергамента или на чем там итальянцы пишут свои завещания.

— Нам нечего надеть, — сказала Делия.

— Да нет же, есть! Это как раз мой шанс примерить тот облегающий наряд, что висит в комнате у Марджори.

— А хорошо ли это будет? — спросила Свифт.

— Никто больше их не носит. И вряд ли мы испортим вещи за один вечер. Это не то же самое, что украсть еду из чужой тарелки.

— Я думаю, она хочет, чтобы мы их носили, — задумчиво произнесла писательница. Потом заметила, что остальные взирают на нее с изумлением.

— Ей-богу, вы только что выглядели странно, — удивилась Джессика. — Уверены, что с вами все в порядке? Вы не склонны к судорогам или чему-нибудь в таком роде?

— Нет.

Вряд ли она могла им объяснить. Как будто смотрела на картину… Видела позади них комнату, полную людей, плавающий в комнате дым; женщин с короткими стрижками «под фокстрот» и мужчин во фраках и смокингах, лощеных и необычно старомодных. «Тысяча девятьсот двадцать пятый год», — шепнул ей на ухо голос. А потом картинка поблекла, и, мигая от солнечного света, Марджори вернулась к остальным, которые смотрели на нее встревоженно.

— Ангел пролетел, только и всего. — Ее оптимистичный тон прозвучал странно даже для нее самой.

Джордж знал, что выпил слишком много вина. Да и как могло быть иначе, когда Люциус настаивал на том, чтобы они отведали бокал то одного, то другого.

— Я-то думал, что, когда дегустируешь вино, это просто дегустируешь, и все.

— Да, — кивнула Делия. — Держишь во рту, а потом выплевываешь.

— Я проделал все это раньше, — сказал Люциус. — И оно того стоило; здесь есть несколько образцов прекрасных вин. Беатриче Маласпина была знатоком, как сказала мне Бенедетта, и имела превосходного винодела. Так что мы пьем то, что я отобрал для сегодняшнего вечера. Чистый нектар, вы не согласны?

Джордж был согласен. Он никогда не пил много вина, тем более такого качества, как то, что Уайлд любовно налил в элегантные бокалы.

— Это вино из здешнего виноградника? — спросила Марджори.

— Нет. В этом регионе произрастает виноград сорта «верментино», который дает белое вино. А это, как сказала мне Бенедетта, «санджовезе», из другого виноградника Беатриче Маласпины, который находится дальше к югу, в Тоскане.

— Оно кажется крепким. — Делия поднесла свой бокал ближе к свету свечи. — Красивый цвет. — Потом рассмеялась. — Хорошо, что мой отец не видит, как я сейчас пробую благородное вино.

— Что в этом плохого? — спросил Люциус.

— Козни дьявола, как и все вина какого бы то ни было качества.

— Что ж, вино посвящено Дионису, известному также под именем Освободитель, так что, быть может, пока мы все чуть под хмельком, самое время поискать вдохновения свыше.

— Вы собираетесь писать стихи? — спросила Делия.

— Нет, всего лишь посмотреть, не сможем ли мы расколоть головоломку, которую подсунула нам Беатриче Маласпина.

— И все это ради того, чтобы спрятать клочок бумаги, чтобы четверо совершенно незнакомых людей его разыскивали, — пожала плечами Свифт, — До чего странный замысел. Это наводит меня на мысль, что кодицилл не окажется запрятанным в какой-нибудь тайник и, более того, что хозяйка оставила нам какой-то способ найти его, не разбирая дом по кирпичику.

— Очень может быть, что у Беатриче Маласпины было просто не в порядке с головой, — предположила Воэн. — С какой стати ей понадобилось морочить нас интеллектуальными головоломками?

— Чтобы подразнить? — предположила Марджори.

Остальные недоуменно посмотрели на нее.

— Если Беатриче Маласпина в ее возрасте еще не выросла из детских розыгрышей, тогда, вполне может статься, нам оставлена по завещанию какая-нибудь чепуха на постном масле, — продолжила Делия. — И меня по-прежнему тревожит, что она столько о нас знает; смотри предполагаемые благотворительные пожертвования, рассчитанные на то, чтобы задеть за живое. Сложите вместе добытые ею каким-то образом сведения с готовностью их использовать, чтобы нас подстегнуть, — и я не исключаю, что кодицилл, который мы, в конце концов, обнаружим, окажется нам совсем не по вкусу.

— Вы имеете в виду, что мы ей чем-то насолили и это ее месть? — спросила Марджори.

— Такое не исключено, — предположил Уайлд. — Отдаю вам должное, Делия, вы весьма откровенно это сформулировали.

Та пожала плечами.

— Я не хочу показаться недоброжелательной или циничной, но легко поддаться на великолепие «Виллы Данте» и льстивые речи Кальдерини. А тут еще и солнце, и наша благодарность за волшебное избавление от повседневной рутины жизни и ее проблем. Что, если это было сделано не из сердечной доброты, а, наоборот, является пинком под зад?

— Что возвращает нас к вопросу, почему каждый из нас здесь оказался, — вздохнул Джордж. — Нам необходимо напрячь мозги и проанализировать, каким образом наши жизненные пути могли пересечься с жизненным путем Беатриче Маласпины.

— И нам надо побольше о ней разузнать, — добавила Марджори. — Тогда мы поймем, была ли она мстительной женщиной и призвала ли нас сюда по злобе. Во что, кстати, я ни на минуту не верю. Женщина злобная не стала бы жить в таком светлом безмятежном доме, как этот. И не была бы женщина, подобная Бенедетте, так ей предана. А она предана, это чувствуется. Плохие хозяева порождают плохих слуг — так, по крайней мере, говорят. Никогда не имевши слуг, не могу судить.