Восемь бусин на тонкой ниточке - Елена Михалкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осколок в нем остался с войны, не смогли вытащить. Этот осколок его и убил. Зоя хотела много детей, но родила от Сережи только одну девочку. А замуж, как за ней ни ухаживали, больше не вышла: очень уж любила его. Дочка оказалась характером не пойми в кого, а до внучки Зоя не дожила. Как видишь, нелегкая судьба. Сестра моя, Людмила – мать Матвея – говорила, что дорожка у Зои была не сахаром посыпана.
Но видела бы ты, как Зойка радовалась жизни! Она этой радостью, цветением своим и притягивала людей. Да и просто добра была к ним. Другая бы на ее месте в наш дом дорогу забыла, а она всем племянницам помогала до конца жизни. И пела – заслушаешься! Музыкальный слух-то у тебя точно в нее.
Олейникова улыбнулась воспоминаниям.
– И еще в людях хорошо разбиралась, – прибавила она, и улыбка сползла с ее лица. – Будь сейчас с нами Зоя, не пришлось бы всю эту комедию ломать. Думаю, она быстро сообразила бы, кто…
Марфа замолчала. Воодушевление, озарившее ее лицо во время рассказа о Зое, вновь сменилось усталостью.
– Марфа Степановна, так давайте закончим все это! – горячо сказала Маша.
Но старуха покачала головой.
– Эх, милая моя, я сейчас смотрю на своих племянников и каждую минуту гадаю: он? Или другой? Или этот? А может, и вовсе Ева? Никуда мне от этой думки не деться с тех самых пор, как я нашла записку Марка. Ты что же, хочешь, чтобы я до конца жизни мучилась? Чтобы не могла в глаза смотреть ни одному из них? Сегодня за завтраком гляжу на них, а меня постоянно подспудная мыслишка точит: может, Кеша? Или Борис? Или, не дай бог, Генка?
Тяжело это, Маша, ох как тяжело, когда не знаешь, кому можно верить. Если хочешь знать, это я Матвея уговорила на расследование. Пускай он что угодно говорит, выгораживает перед тобой старуху, а только я это все затеяла. И доведу до конца. Что бы ни случилось – доведу.
Марфа крепко сжала губы, и Маша поняла, что переубедить тетушку не удастся. Упрямства Олейниковой не занимать.
Старуха поднялась – смуглая, высокая, сухая, словно выточенная из дерева. Заправила под пестрый платок выбившуюся смоляную прядь.
И Маша не удержалась от вопроса, который мучил ее весь день:
– А что вы с ним сделаете, если найдете? Если поймете, кто…
Олейникова помолчала.
– Не знаю, – нехотя выговорила она. – Но наказывать – не в нашей власти. Пойми, мне главное – не узнать, кто Марка убил. А узнать, кто этого не делал. Понимаешь?
И ушла, не дождавшись Машиного ответа.
Успенская осталась в гостиной одна. Стоило Марфе скрыться, как Тявка выбралась из своего угла и беззастенчиво разлеглась на шкуре.
– Пользуешься тем, что никто тебя не прогонит? – усмехнулась Маша и потрепала собачонку по голове.
Тявка немедленно облизала ей руку. А Маша вдруг поймала себя на том, что ей так хорошо и спокойно здесь, перед камином в этом просторном доме, как не было уже давно. Даже тревога о Марфе и страх перед убийцей не могли заглушить умиротворенность и тихую радость, охватившую ее с первой минуты, как она вошла в дом.
Тявка подняла уши, прислушалась и предупреждающе гавкнула.
– Тихо, тихо, моя хорошая, – успокоила ее Маша. – Что там такое?
Из-за лестницы показалась Нюта, увидела Успенскую и приветственно замахала рукой.
– Кеша отправляет меня в сад дышать свежим воздухом… – поделилась она, подойдя. – Только там так холодно…
Она тяжело опустилась рядом с Машей, протянула руки к камину.
– Отправь его самого в сад, – вырвалось у Маши против ее воли. Но она тут же взяла себя в руки и извинилась.
Но Нюта нисколько не обиделась. Она даже тихонько хихикнула.
– У Кеши иногда бывают дурацкие идеи, – призналась Нюта с обезоруживающей простотой. – Но он ведь хочет мне добра. Ты даже не представляешь, до чего он добрый человек!
Этого Маша уже не могла вынести.
– Раз он такой добрый, пускай сам едет в глухомань и там рожает, – брякнула она, уже не заботясь о соблюдении приличий. – Без врачей, без медсестер, без горячей воды и лекарств! Я понимаю, что это не мое дело, но, Нюта, прошу тебя – не уезжай ты в эту деревню, которую нашел Иннокентий. Это действительно опасно и для тебя, и для ребенка!
Голубые глаза Нюты удивленно расширились.
«Ох, я все-таки ее оскорбила, – ужаснулась Маша. – Покусилась на святое – на авторитет супруга».
– Ну что ты! – воскликнула Нюта и засмеялась – весело, от души. – Я вовсе не собираюсь рожать нашего ребенка бог знает где! У меня уже есть договор с роддомом, который недалеко от нашего дома. Там отличные врачи, а в каждой палате есть телевизор. Так что скучно нам там не будет!
Она погладила себя по животу.
Маша несколько раз открыла и закрыла рот, словно вытащенная из воды рыба.
– Подожди… А как же Иннокентий?! Ты ведь во всем соглашалась с ним! Единение с природой, и все в этом духе…
Нюта мило улыбнулась.
– Кеша бывает такой смешной, – доверительно сказала она. – Я никогда не спорю с ним, особенно при других людях. Просто потом делаю все по-своему, а ему говорю, что иначе ничего бы не получилось. И, знаешь, иногда мне кажется, что он бывает мне за это благодарен. Ну, за то, что я не слушаюсь его, хотя делаю вид, что слушаюсь.
– Но зачем? К чему тебе эти игры?
Нюта поднялась и посмотрела на Машу сверху вниз, как на ребенка.
– Но ведь мне это ничего не стоит, – объяснила она. – А Кеше приятно. Так что – почему бы и нет?
– Почему бы и нет… – повторила Маша. – Нюта, твоему мужу с тобой очень повезло.
– Наоборот! – с горячей убежденностью возразила девушка. – Это мне с ним повезло! Я каждый день смотрю на него и думаю: господи, какая я счастливая!
Из глубины дома раздался голос Иннокентия, разыскивавшего жену.
– Ой, Кеша!
Нюта наклонилась к Маше и шепнула:
– Если он будет спрашивать, скажи, пожалуйста, что я гуляла в саду. Скажешь?
Маша кивнула.
Нюта просияла, пискнула «спасибо!» и убежала к встревоженному супругу.
«Что ж, – подытожила Маша, – хотя бы за нее можно не беспокоиться. И это замечательно!»
Разговор с Нютой привел ее в хорошее расположение духа. Маша погладила Тявку и отправилась спать, не думая больше ни о Марке, ни о его убийце.
Ее разбудило чье-то легкое прикосновение. Сон мигом исчез. Маша подскочила в кровати, готовая увидеть кого угодно, но комната была пуста.
«Приснилось…»
Но что приснилось, никак не вспоминалось. И был ли кто-то в этом сне, кто нежно прикоснулся к ее плечу и шепнул на ухо: «Вставай! Уже пора»?
Маша сунула ноги в тапочки и сладко потянулась. Еще нет и пяти утра! Но сон исчез, как исчезает туман под лучами солнца.
Может быть, потому, что солнце как раз и освещало комнату. Оно лежало прямо на макушках деревьев, как будто и не собиралось подниматься выше. И небо, не выжженное им, еще было синее-синее, яркое, как в ясный зимний день.
«Холодно, – поняла Маша. – Марфа вчера была права, и коты тоже».
Она все-таки распахнула окно. Острый, как нож, воздух ворвался в щель, полоснул по щеке.
– Ух!
Маша решительно захлопнула створку. И это называется июнь! Градуса три, а то и меньше.
Она привычно расчесала волосы, уложила их высоким венком вокруг головы и посмотрела на себя в зеркало. Пожалуй, эти дни на свежем воздухе пошли ей на пользу. Лицо немного осунулось, но глаза горят, а на щеках румянец. Даже веснушки, обычно досаждавшие только в августе, высыпали на носу.
Чем бы заняться… И тут Маша вспомнила про козу. Вчера лил дождь, и Олейникова оставила Джольку в загоне, но сегодня можно отвести ее на выпас.
Она быстро собралась, бесшумно сбежала вниз по лестнице и с радостью убедилась, что все еще спят. В гостиной сверкали окна, солнечные полосы лежали на дубовом полу, и было так светло и радостно, как бывает только летним или весенним утром.
Маша не удержалась – вскинула руки вверх и закружилась по комнате в танце. Сколько простора, сколько света и воздуха! Пылинки танцевали и кружились вместе с ней.
Где-то рядом скрипнула дверь. Маша замерла, прислушиваясь. Неужели кто-то тоже проснулся? Но скрип не повторился. Значит, послышалось…
В коридоре Успенская осмотрела череду курток и дождевиков, которые Марфа предложила гостям. Все слишком тонкие, неподходящие для такой погоды… И тут в углу увидела длинную серую доху с капюшоном. Накануне вечером Олейникова выходила в этой дохе во двор, да так и не убрала.
«Надеюсь, Марфа не рассердится на меня», – подумала Маша, кутаясь в лохматый мех, торчащий клочьями. Капюшон на голову – и она готова к подвигам.
Джолька в загончике неторопливо жевала клок сена. Бородка у нее торчала вбок, глаза были мечтательно полузакрыты. В эту минуту она так поразительно походила на Иннокентия Анциферова, что Маша расхохоталась.
Коза уставилась на нее с недоумением.
– Пойдемте, сударыня, в лесочек, – церемонно пригласила ее Успенская.
Она накинула на шею козе шлейку. Погладила Джольку по жесткому затылку, почесала у основания серых рогов. Коза переступила копытами и подставила макушку.