Музыка души - Даниэла Стил

Гости собрались в ухоженном саду Брэда и Элисон в Россе. Явились почти все соседи, большинство которых Стефани уже знала. Но даже незнакомые слышали от общих друзей о смерти Билла Адамса на горном склоне почти пять месяцев назад и считали необходимым выразить соболезнование. Стефани чувствовала, что должна была приехать в черном платье и с траурной вуалью на голове, но даже без этой экипировки с ней обращались как с безутешной вдовой. Для всех она превратилась в «бедную Стефани», и изменить отношение было уже невозможно. Жалея, жены в то же время видели в ней некоторую угрозу, а мужья держались слишком дружелюбно и даже фамильярно, что доказывало правоту жен. В этой среде оказалось невозможно вести себя нормально и оставаться самой собой. Элисон постоянно нервничала, боялась, что приглашенные официанты что-нибудь не так сделают, и несколько раз заходила в дом, чтобы проверить детей. Брэд проявлял излишнюю общительность и выглядел так, как будто выпил лишнего. Официанты без устали разносили коктейли, но сколько бы Стефани себе ни позволяла, все равно оставалась безобразно трезвой, хотя уже ощущала легкую тошноту.

Брэд обнял с излишней теплотой и долго не убирал руку, спрашивая, как она поживает и почему они теперь так редко ее видят. Поинтересовался, чем Стефани занимается, но ответ выслушал настолько рассеянно, что с тем же успехом можно было прочитать справочник «Желтые страницы» – он улыбнулся бы с равным сочувствием. Правда, заметил, что выглядит она великолепно, хотя сама Стефани вовсе этого не ощущала, а чувствовала себя отвратительно. Джин и Фред, разумеется, тоже здесь были. После нескольких коктейлей Джин напропалую флиртовала с мужчинами, а Фред уснул на стуле, даже не дождавшись обеда. Хотя Стефани и знала всех по двадцать лет, чувство отстраненности и полного одиночества не покидало ни на минуту.

Гости весь вечер ели, пили, разговаривали о пустяках, спрашивали друг друга о детях, но ответов не слушали. Когда, в четырнадцатый раз выразив соболезнование, у Стефани поинтересовались, как поживают сын и дочери, захотелось ответить, что Майкл сидит в тюрьме, Луиза показывает фокусы в Нью-Йорке, а Шарлотта забеременела в Европе. Она, конечно, сдержалась, но даже если бы произнесла нелепость, ее все равно бы не услышали. Более неприятного вечера Стефани не переживала уже много-много лет. Прощаясь, Элисон заботливо спросила, хорошо ли она провела время, причем дала понять, что с тех пор, как подруга осталась без мужа, это в принципе невозможно.

Стефани без шума вызвала такси, чтобы вернуться домой, так как в Росс тоже приехала на такси, предвидя возможность выпить пару коктейлей. Остальные гости явились на собственных машинах и теперь пьяными разъезжались по всему округу Марин – конечно, не впервые. По дороге хотелось кричать от отчаяния. Чтобы отвлечься, она смотрела на фейерверки, рассыпавшиеся над заливом и мостом Золотые Ворота. Было очень красиво, но настроение все равно оставалось паршивым. Даже нельзя было позвонить Чейзу, потому что в это время он как раз стоял на сцене. Радовало то обстоятельство, что Майкл приехал в Нэшвилл, и очень хотелось побывать там самой. С вечеринки она ушла незаметно, попрощавшись только с хозяйкой. Раскланиваться с остальными в новой роли «бедной Стефани» было невыносимо: после смерти Билла она впервые появилась в свете, и результат оказался отвратительным.

Она расплатилась с водителем и вошла в темный молчаливый дом. Тишина уже стала привычной. Обсудить вечеринку было не с кем, да и не хотелось. Стефани надела джинсы и старый свитер и вдруг решила заняться делом, начать которое до сих пор боялась. Сейчас терять было нечего: настроение все равно оставалось ужасным. Она принялась разбирать шкаф Билла, аккуратно выкладывая на кровать вещь за вещью. Недавно спросила Майкла, пригодится ли ему что-нибудь из одежды отца, но сын отказался, поскольку был намного выше и худее, а обувь носил на три размера больше. Оставалось одно: раздать вещи чужим людям.

Стефани принесла из гаража заранее заготовленные коробки и принялась бережно складывать костюмы, брюки, рубашки, спортивные куртки, галстуки, туфли, белье и все прочее, включая фрак, а потом запечатала коробки скотчем. Работала, как автомат, даже не чувствуя слез, которые ручьями текли по щекам. К четырем часам ночи ящики, шкафы и гардеробная опустели. Ничто не напоминало о муже, кроме развешанных по дому фотографий в серебряных рамках. Билла больше не существовало.

Слишком устав, чтобы переодеться, она уснула в чем была, а утром долго бродила по дому, словно впервые увидела знакомые комнаты. Передвинула мебель в столовой, поставила свой письменный стол в другой конец комнаты и удивилась: стало намного просторнее и симпатичнее. Даже поменяла местами некоторые картины в гостиной, а одну, которая Биллу нравилась, а ей нет, вообще сняла. Эту натуралистичную сцену охоты они купили в Лондоне: собаки рвали на части лису. Смотреть на нее Стефани больше не хотела и решила убрать в кладовку под лестницей, а взамен достала несколько серебряных чаш и маленькую статуэтку, которые любила, а Билл терпеть не мог. Дом приобрел более женственную атмосферу: почему-то отчаянно захотелось превратить его из «нашего» в «мой».

Днем Стефани перевесила в шкаф Билла кое-что из своей одежды. Чувствовала она себя при этом предательницей, как будто вновь его хоронила, но жить в месте поклонения не хотелось. Отныне дом принадлежал ей – до тех пор, пока она в нем жила. Больше того: Билл, скорее всего, сделал бы тоже самое.

Она отнесла коробки в гараж, чтобы потом ими распорядиться, а когда возвращалась, раздался звонок от Джин. Весь день Стефани провозилась с устройством новой жизни и ни разу не услышала голоса Чейза, что было совсем на него не похоже. Но она радовалась молчанию, так как невеселую работу следовало закончить в полном одиночестве. Сейчас, услышав голос подруги, испытала облегчение.

– Классная вечеринка, правда? – радостно прощебетала Джин. Стефани задумалась, не зная, что ответить, но все-таки решила сказать правду.

– Отвратительная. Весь вечер чувствовала себя чучелом. «Бедная Стефани… так сожалею о вашей утрате… чем вы занимаетесь?.. бедняжка… а как дети? Как будто я – не больше чем тень Билла. Чувствовала себя так, словно только что вышла из сумасшедшего дома. А почему Элисон все время нервничала? Вот уж действительно бедняжка: места себе не находила.

– Ты же знаешь Брэда; постоянно требует, чтобы все было безупречно, вот Элисон и переживает. Но, по-моему, она отлично справилась. Жаль, что ты не получила удовольствия, Стеф. Но это только первый выход; потом станет легче.

«Легче? Только не в обществе старых знакомых и друзей», – подумала Стефани. Одна лишь мысль о повторении вчерашних впечатлений вызывала ужас. В Нэшвилле, где никто ее не знал, она ощущала себя полноценным человеком, но празднование Дня независимости в Сан-Франциско превратилось в кошмар наяву. Она чувствовала себя похороненной заживо вместе с Биллом.

– Ночью, как только вернулась домой, опустошила все его шкафы. Больше не могла все это терпеть: почувствовала, что задыхаюсь. Потеряла себя. Все считают, что без него я не никто. Да мне и самой так кажется. Ни работы, ни карьеры, ни детей, ни Билла. Абсолютная пустота. Всю жизнь я служила у них на подхвате и не имела за душой ни собственных интересов, ни работы. Необходимо срочно что-то сделать со своей жизнью, но не знаю, что именно. Порою возникает подозрение, что вообще не существую на свете.

– Еще как существуешь, – успокоила Джин. Она поняла переживания подруги. – Ты была прекрасной женой и остаешься прекрасной матерью. Просто когда близкие были рядом, времени на себя не хватало, потому что приходилось постоянно заботиться о них. То же самое произошло бы с Элисон, если бы Брэд умер. Жены остаются в тени, потому что целиком отдают себя мужу и детям. Конечно, если они не такие сучки, как я. – Стефани рассмеялась, хотя не взялась бы отрицать, что Джин обладает яркой индивидуальностью, верна себе и заботится о собственных потребностях. А Стефани так не могла: всегда держалась тихо, незаметно, исполняла все желания Билла и подчинялась его указаниям. Никого – прежде всего самого Билла – не интересовало, чего она хочет и о чем думает.

– Может быть, я была слишком напугана, чтобы подать голос, – предположила Стефани и подумала, что то же самое относится к Элисон. Бедняжка так боялась потерять Брэда, что перестала быть собой и превратилась в существо, исполняющее малейшие прихоти мужа. – Что заставляет нас так себя вести? А потом они умирают или уходят к молодым, и от нас остается одна оболочка, – печально заметила она и тут же твердо себе возразила: – Но я больше не хочу так жить. Хочу быть собой, хотя пока и не знаю, что это значит.

– Ничего, постепенно поймешь, – спокойно заверила Джин. – Горжусь тобой; после смерти Билла ты выросла и повзрослела.