Selbstopfermänner: под крылом божественного ветра - Наталья Аверкиева

— Это шантаж?

— Понимай, как хочешь. Мне нужна информация. Ты же знаешь, я любопытная.

— И всегда при этом была порядочной.

— Именно поэтому я тебе позвонила до того, как дала ход этим снимкам. Так что насчет интервью?

— Не для печати.

— Если ты будешь убедительным.

— Забери у нее фотографии и флешку и сделай так, чтобы никто больше не видел содержимого этого конверта.

— В обмен на информацию. До встречи.

— Я все сказал. До встречи.

Я привалился плечом к стене и закрыл глаза. У меня не было сил даже материться.

— Босс? Ты в порядке? — в один голос спросили Кристофер и Руди.

Я глянул в их сторону…

— Что-то случилось?

Я кивнул. Ваш босс законченный олигофрен. Впрочем, это вряд ли можно назвать открытием…

— Я в Берлин. Ночью вернусь. Разберетесь тут без меня?

— Что-то серьезное?

— Еще не знаю.

— Может ты сразу в Болонью?

— Посмотрим. Я позвоню.

— Том, — остановил меня Крис. Я устало посмотрел на солиста. — Ты это… Не спеши, если что.

— Мы вещи заберем, — торопливо добавил Руди.

— А работать кто будет? — отмахнулся я, отправляясь обратно в номер. — Спасибо, — бросил через плечо.

— Ничего не случится с этой работой, — донеслось мне в спину.

— У нас скоро работы может не быть, если снимки увидят, где не надо, — буркнул я под нос. Найму специального менеджера для битья. Пусть он работает. Заебался я тут со всем.

В кабинет к Норе я вошел мрачнее тучи. В аэропорту меня конкретно начало вырубать, и я очень рассчитывал подремать в самолете, но в самолете мне поспать не дали, поэтому в редакцию «Бильда» я приехал под вечер, мягко говоря, злой. Нора даже вздрогнула, когда поняла, кто перед ней стоит.

— Ну, здравствуй, дорогая.

— Ну, здравствуй, дорогой, — откинулась она на спинку кресла, закидывая по-мужски ногу на ногу.

— Конверт, — протянул я руку.

Нора ехидно улыбнулась и качнула головой, закусив кончик ручки:

— Информация.

— Конверт, — процедил я зло.

— Если ты ради этих фотографий притащился аж из Италии, — многозначительно поиграла она бровями.

— Я возьму их силой, — спокойно предупредил я.

— Даже так? — засмеялась Нора, дернув кроссовкой. — Сомневаюсь, что ты сможешь взломать сейф. Кофе будешь?

Я кивнул, устало опускаясь на ближайший стул.

— Предлагаю сходить в один милый ресторанчик и поужинать, — предложила она. — Вот смотри, диктофон оставляю на работе, чтобы ты не дергался. — Нора убрала диктофон в стол. — Если боишься прослушки, выбери ресторан сам. Мне все равно. Я хочу есть.

— Мне тоже все равно, у меня мало времени.

Она открыла сейф и извлекла тот самый желтый конверт, про который я напрочь забыл накануне отъезда.

— Держи, — не без сожаления кинула в меня фотографиями.

Я подхватил их и проверил. Да, вроде бы все на месте. По крайней мере все те, что я помню.

— Надеюсь, ты не оставила себе копии в самых неожиданных местах?

— А если оставила? — игриво ухмыльнулась.

Я хмуро глянул в ее сторону, всем своим видом показывая, что шутка не удалась.

— Да ну тебя, — отмахнулась. — У тебя когда самолет?

— Ночью. Поесть успею.

— Каулитц, выметайся отсюда. Расселся он тут, — указала взглядом на дверь. Я поднялся и пошел в коридор. Спать хочу, как же я хочу спать…

— Я подняла все новости за последние три года. Твой брат нехило зажигал, — говорила Нора, на ходу застегивая куртку и обматывая шею длинным толстым шарфом. — Только ленивый не писал о нем, у нас тоже было много статей и заметок. Потом эта неожиданная женитьба… Вся тусовка знала, что он живет с вашей переводчицей. Ходили даже слухи, что она бросила ради него какого-то крутого мужика…

— Что ты от меня хочешь, а? — устало спросил я.

— Я пытаюсь понять расстановку сил. Дети твои, Каулитц. Билл узнал об измене своей жены и выгнал ее, а ты ваши отношения скрываешь от Сьюзен, поэтому и прилетел из Рима в Берлин за фотографиями. Были бы они тебе не нужны, ты б не парился.

Я вздохнул и промолчал. Сейчас каждое слово может сработать против меня. Чем активнее я буду доказывать ей свою непричастность, тем меньше у меня шансов выпутаться из этой истории.

Мы зашли в ресторанчик, заказали поесть и выпить. Нора продолжала строить разные версии, одна другой краше. Я откровенно зевал и практически не участвовал в разговоре, апатично пережевывая еду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

— Каулитц, прекрати меня игнорировать! — рявкнула она, когда я в очередной раз распахнул рот.

— Ты так мило сама с собой разговариваешь, что я не решаюсь тебе мешать.

— Задница.

— Ты тоже милая.

— Чьи дети?

— Ты достала. Какая тебе разница?

— Ты же не хочешь, чтобы я объясняла тебе очевидные вещи?

— Нора, отвали.

— Каулитц, слушай меня внимательно. Бывшая жена твоего брата сейчас слишком активна. История с детьми еще не вылезла наружу, но она обязательно вылезет, помяни мое слово. И я даю тебе шанс сработать на опережение и рассказать мне всё так, как есть.

— Зачем тебе это?

— Она мне не нравится. Но если мне дадут задание написать, мне придется писать.

— Не пиши.

— Тогда писать будет другой человек. Оно тебе надо? И, о боги, что он тут увидит? Вот Том Каулитц с годовалыми детьми и женщиной своего брата. При этом все знают, что Том Каулитц живет со Сьюзен Бригманн уже два года, и у него все хорошо — вот Сью-милашка виснет у него на шее, вот они на приеме, вот на встрече, вот на отдыхе… При этом брат Тома Каулитца женат на другой женщине уже больше полугода, прожив с предыдущей женщиной лет десять, если не больше. А с какой бы стати Биллу Каулитцу бросать свою женщину с детьми? Почему мужики бросают свою женщину с новорожденными детьми, а, Каулитц? Не потому ли, что дети не его. А чьи дети? Того, кто с ними нянчится и кого они называют отцом. Поправь меня, если я не права.

— Дети называют меня отцом, потому что я провожу с ними очень много времени. Между мною и Мари нет никаких отношений. Мы просто друзья. Никакой сенсации. Это дети Билла. Я помогаю Мари, потому что Билл ведет себя по отношению к ней не очень хорошо, скажем так. Тина настроила его против Мари.

— Был слух, что Тина обвиняла Марию в организации нападения.

— Тина и меня обвиняла в нападении. Сейчас она обвиняет в нападении Билла. Она неадекватная. Я оберегаю Мари и племянников от действий Тины. Вся наша семья ее оберегает.

Нора взяла конверт и принялась рассматривать фотографии, кривя губы, хмуря брови и качая головой. Я пил кофе. Если выпить еще виски, то вырублюсь в любом теплом и мягком месте. Черт, как же я хочу спать. Сейчас концерт в Риме, завтра в Болонье, а потом два дня отдыха, правда, они придутся на дорогу, ну да черт с этим.

— Нет, Каулитц, ты мне врешь, — вдруг изрекла Нора. — Я же вижу. Посмотри, как она на тебя смотрит! Мария не видит, что ее снимают, она думает, что не попала в кадр.

Нора протянула мне фотографию, на которой мы с малышней строили куличики, а Мари стояла в стороне и смотрела на нас. Лицо расслабленное, взгляд очень мягкий, нежный.

— Она всегда так смотрит на детей, — фыркнул я.

— Она на тебя смотрит. — Она приложила нож к ее глазам, как бы прочерчивая линию взгляда. Выходило действительно на меня.

— Не выдавай желаемое за действительное, — отмахнулся я, чувствуя, как сердце в груди колотится сильнее. — Мы с Мари друг друга знаем уже миллион лет. Мы жили вместе долгие годы под одной крышей, в турах иногда просыпались в одной постели и ели из одной тарелки. Когда я болел в туре, Мари ночью в чужой стране искала аптеку, чтобы купить мне лекарства. Она зашивала мои вещи, когда сценические костюмы рвались. Я нес ее на руках через полгорода, когда она подвернула ногу и не смогла идти. Мы с ней очень близки, но мы не спим и никогда не спали. Она всегда была женщиной только моего брата.

— А тут ты ее целуешь, — потрясла Нора у меня перед носом снимками. — И не в шутку, не по-братски, а по-настоящему целуешь!

— Фотограф попросил. Он думал, что мы муж и жена. Мы с ней поиграли немного в семью.

Нора снова закачала головой и раздраженно выдохнула:

— Том, прости, но вы не играли.

— Ну, да, тебе-то гораздо лучше по фотографиям видно, играли мы или нет, — расхохотался я. — Извини, что обломал тебе сенсацию.

— Тогда почему ты так дрожишь за эти фотографии? Боишься Сьюзен?

— Нет, не боюсь. Она все знает. Мари очень тяжело переживает расставание с Биллом. Мне не хочется травмировать ее публикациями. К тому же это привлечет ненужное внимание к детям. Я забочусь о безопасности своей семьи. Скажи, Нора, а про снимки Билла у больницы… Это правда или ты меня на понт брала?

— Правда.