Арес - Даниил Аксенов

'С кандалами я далеко не убегу, – рассуждал бывший студент. – Понятно, что меня сразу же схватят. Хотя, с другой стороны, зачем бежать? Можно ведь красться. Вопрос лишь в том, как, куда и что я буду делать там, где окажусь'.

Кроме всего прочего, сыну лесоруба было бесконечно жаль, что его блестящая идея по поводу обучения у опытного фехтовальщика накрылась медным тазом. Если не получится сбежать, то барон, естественно, потащит его обратно в замок. И потом, даже если удастся перетерпеть наказание, нужно будет возвращаться в город по незнакомой и неприветливой местности, где каждый феодал считает себя властителем судеб, а люди относятся к путешественникам в высшей степени подозрительно. И эту подозрительность может смягчить только одно – сильный отряд за спиной. По какой-то странной причине к косвенной угрозе люди относятся с большей враждебностью, чем к угрозе реальной.

Виктор с трудом дождался темноты. Он не мог сказать, что к нему плохо относились. Напротив, все смотрели с каким-то сочувствием. И даже позвали к ужину на кухню. Антипов кое-как, по-черепашьи, спустился по лестнице, гремя кандалами. Его никто не пытался обижать. Даже Теанар с перевязанной головой при встрече во время ужина похлопал по плечу. Ободряюще. Словно та рана, которую получил воин, не идет ни в какое сравнение с теми ранами, которые приобретет Ролт.

– Привет, Теанар, – сказал ему Виктор. – Ты прости, что так получилось. Я не хотел ведь. Собирался просто сбежать.

– Зря побежал, Ролт, – ответил молодой воин. – Покаялся бы, глядишь, его милость и смягчил бы наказание. А так, пятьдесят плетей – не шутка.

Антипов еще не до конца понимал, что это значит, но интонации сказанного вызвали мурашки на коже.

– А что, потом долго болеть придется? – спросил он.

– Болеть – не то слово. Если вообще выживешь. Но тут зависит от того, как бить. Можно с силой, когда кожа и мясо рвутся после каждого удара, а можно и послабее. Если послабее, то еще ничего, выкарабкаться можно. А если с силой… сам понимаешь.

И сын лесоруба понял. Только сейчас понял, что означают в реальности пятьдесят плетей, предписанных ему господином бароном. Их ведь можно не пережить! Зависит, конечно, от мастерства палача, но шансы на то, чтобы покинуть экзекуцию живым, наверное, не очень велики. Алькерт в приступе ярости, похоже, решил убить Ролта. Чтобы другим неповадно было.

Осознание этого бросило молодого человека сначала в жар, а потом в холод. Он кое-как, не помня себя, закончил ужин, а потом, оказавшись в своей комнате, прежде всего впал в панику. Одна-единственная мысль свербила в мозгу Виктора – его, наверное, скоро убьют. Убьют насовсем, навсегда, и никакой Арес уже не поможет. Его, весельчака, оптимиста и, вообщем-то неплохого человека, уже не будет. Та, первая смерть, казалась даже легкой по сравнению с этой. Потому что наступила внезапно, а перед второй смертью Антипов должен еще мучаться от знания ее срока.

Молодой человек пару часов бродил туда-сюда, еле переставляя ноги. Когда первая паника прошла, он начал думать о том, где же совершил ошибку, и ничего не находил. По его представлениям, все действия были совершенно правильны. Но, похоже, что кодексы поведения Виктора-студента и Ролта-лесоруба слегка различались. И цена за пренебрежение этим различием была очень проста – смерть.

Поэтому когда наступила глубокая ночь, Виктор решил оставить на потом вопрос о кандалах, и реализовать напрашивающуюся возможность побега. Он отбросил последние сомнения и принялся за дело. Все его вещи остались при нем, включая кошель с монетами. Благородный барон не занимался крохоборством. И за неимением других режущих предметов, Антипов остановил свой выбор именно на монетах.

Достав одну из серебрушек из кошеля, он принялся точить ее край о цепь кандалов. Металл поддавался легко, не сталь ведь, поэтому уже через несколько минут ребро монеты стало достаточно острым.

Порезать матрас из мешковины на полосы тоже было вообщем-то просто. Связать их простым двойным узлом – еще проще. Теперь оставалось окно. Там не было стекла, просто наглухо вделанная в стену рама, затянутая какой-то пленкой. Возможно, кожей или кишками животного или еще чем-то в этом духе.

Виктор не стал размышлять о том, какой убыток нанесет владельцу постоялого двора, а просто вырезал эту пленку из окна. Лаз получился не очень широким, но в целом, при большом желании пролезть было можно. Желания у Антипова имелось в избытке.

Он выглянул к окно и постарался рассмотреть происходящее во дворе. Вроде бы никого не было видно. Все спали, а если кто и не спал, тот находился в здании.

Кое-как примотав мешковину к единственной в комнате скамье, молодой человек выбросил другой конец 'веревки' в окно и, пятясь задом, начал протискиваться в лаз. Его расчет строился на двух предположениях. Во-первых, мешковина выдержит вес тела лесоруба, а во-вторых, скамья, будучи подтянутой к окну натянутой 'веревкой', не выскочит следом за Виктором и не ударит его, упавшего, по голове.

'Вот подговаривал же меня приятель заняться с ним альпинизмом, – мрачно думал Антипов, медленно спускаясь вниз и борясь с непослушными кандалами, – а я, дурак, отказался. Может быть, если бы согласился, то сейчас был бы опытным скалолазом и полез бы с большим комфортом. Хотя, слышал, что опытные скалолазы предпочитают не рисковать, если страховка плохая. Так что, возможно, и к лучшему, что не стал альпинистом. Наверное, будучи им, вообще бы никуда не полез'.

Мешковина неприятно потрескивала, скамья поскрипывала, кандалы позвякивали, а Виктор, думая о том, что вот-вот упадет и расшибется, продолжал спускаться. Третий этаж, с одной стороны, это не очень высоко, можно даже при желании спрыгнуть и, если повезет, отделаешься каким-нибудь незначительным переломом или вывихом. Но с другой стороны, прыгать Антипов никак не мог. Из-за кандалов. В них не попрыгаешь. Да и перелом ему не был нужен. Куда же с таким повреждением убежишь? Поэтому он, судорожно цепляясь за мешковину, медленно, но неуклонно полз вниз.

Виктор непрерывно оглядывался на приближающуюся землю, с нетерпением ожидая момента, когда наконец достигнет ее. И какова же была его радость, когда ноги все-таки коснулись твердой опоры! Антипов вздохнул с нескрываемым облегчением, осторожно отпустил 'веревку', чтобы скамья не громыхнула наверху, повернулся лицом к забору и… замер.

Он так и не понял, откуда там взялся десятник Оннеа. Тот самый, которому сын лесоруба чуть не оторвал ухо в пылу борьбы за свободу. Виктор вытаращил глаза от удивления и разочарования. Он даже хотел пощупать приземистую фигуру десятника, чтобы убедиться, что это – живой человек, а не привидение, внезапно возникшее в совершенно пустом дворе. Хотел, но не решился. Оннеа, возможно, уха до сих пор не простил, а ухудшать положение фамильярностью – себе дороже. Впрочем, голос десятника ясно показал, что тот был из плоти и крови: