Путешествие по русским литературным усадьбам - Владимир Иванович Новиков

Л. Н. Толстой был последним из четырех братьев. Правда, разница в возрасте между братьями была небольшая. Старший Николай превосходил Льва всего лишь шестью годами. Уже в детстве он проявил себя человеком замечательных душевных качеств. Л. Н. Толстой вспоминал:

«Он-то, когда нам с братьями было — мне 5, Митеньке 6, Сереже 7 лет, объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей, никто не будет сердиться и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были Моравские братья, о которых он слышал или читал, но на нашем языке это были муравейные братья.) И я помню, что слово „муравейные“ особенно нравилось, напоминая муравьев в кочке. Мы даже устроили игру в муравейные братья, которая состояла в том, что садились под стулья, загораживали их ящиками, завешивали платками и сидели там в темноте, прижимаясь друг к другу. Я, помню, испытывал особенное чувство любви и умиления и очень любил эту игру.

Муравейное братство было открыто нам, но главная тайна о том, как сделать, чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и не сердились, а были бы постоянно счастливы, эта тайна была, как он говорил, написана им на зеленой палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага старого Заказа»[124].

Детская сказка о муравейном братстве и чудодейственной зеленой палочке была для писателя не просто ярким впечатлением «первоначальных лет». Он заключает: «Идеал муравейных братьев, льнущих любовно друг к другу, только не под двумя креслами, завешанными платками, а под всем небесным сводом всех людей мира, остался для меня тот же. И как я тогда верил, что есть та зеленая палочка, на которой написано то, что должно уничтожить все зло в людях и дать им великое благо, так я верю и теперь, что есть эта истина и что будет она открыта людям и даст им то, что она обещает»[125].

В октябре 1859 года в левом флигеле усадьбы Толстой открыл школу для крестьянских детей. Сначала набралось около 50 учеников, но число их быстро росло. Толстой был полон энтузиазма. Он писал А. А. Фету в марте 1860 года: «Любителям антиков, к которым и я принадлежу, никто не мешает читать серьезно стихи и повести и серьезно толковать о них. Другое теперь нужно. Не нам нужно учиться, а нам нужно Марфутку и Тараску выучить хоть немножко тому, что мы знаем»[126]. Сам Толстой взял на себя преподавание ряда предметов (математики, истории). Он отказался от методов «принудительного воспитания», стремясь всячески донести до крестьянских ребятишек, что учение в дальнейшем должно им помочь в повседневной жизни. Школе надо разбудить дремлющий ум подростка — и только тогда она достигнет своей цели. В то время такие взгляды были новым словом в педагогике. Поразительные успехи питомцев стали откровением для Толстого. Сначала даже не знавшие азбуки, они уже через несколько месяцев занятий сочиняли рассказы, оказавшиеся, по его мнению, вполне художественными. Восхищенный автор «Детства» даже написал статью, в заглавие которой поставил мучивший его вопрос: «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»

К началу 1862 года по примеру Ясной Поляны в Крапивенском уезде открылась 21 школа. Но все они просуществовали недолго. Причин несколько. С началом летних полевых работ родители не пускали детей учиться; они нужны в хозяйстве. Резко ощущался недостаток педагогов. Толстой был вынужден приглашать студентов, исключенных из университета за участие в беспорядках и видов на жительство в Тульской губернии не имевших. На писателя посыпались доносы; помимо множества студентов-нелегалов и их подозрительных собраний внимание полицейского начальства обращалось на то, что, по слухам, в Ясной Поляне существует тайная типография, для которой в господском доме отведено тщательно замаскированное помещение.

В июле 1862 года на Ясную Поляну был совершен настоящий карательный набег. Он длился целых два дня (6 и 7 июля). Свидетелем его оказался учитель тульской гимназии Е. Л. Марков (кстати, критически относившийся к педагогическим взглядам Толстого). Он вспоминает: «Въезжаем на двор, смотрим — там целое нашествие! Почтовые тройки с колокольчиками, обывательские подводы, исправник, становые, сотские, понятые и в довершение всего — жандармы. Жандармский полковник во главе этой грозной экспедиции, со звоном, шумом и треском подкативший вдруг к мирному дому Льва Николаевича, к бесконечному изумлению деревенского люда. Нас едва пропустили в дом. Бедные дамы лежат чуть не в обмороке. Везде кругом стража, все разрыто, раскрыто, перевернуто, ящики столов, шкапы, комоды, сундуки, шкатулки. В конюшне поднимают ломом полы, в прудах парка стараются выловить сетью преступный типографский станок, вместо которого попадаются только одни невинные караси да раки. Понятно, что злополучную школу и подавно вывернули вверх дном»[127]. Ничего подозрительного обнаружено не было. Единственно, из найденных писем Тургенева следовало, что ранее Л. Н. Толстой поддерживал связь с Герценом и другими «лондонскими эмигрантами». Во время обыска Л. Н. Толстого в Ясной Поляне не было. Он как раз уехал в Самарскую губернию лечиться кумысом.

В сентябре 1862 года Толстой женился на Софье Андреевне Берс. Перед свадьбой он предложил невесте либо ехать за границу, либо сразу же отправиться на житье в Ясную Поляну. Молодая женщина решительно предпочла последнее.

Первые годы после свадьбы Толстой, по видимости, пытался энергично наладить усадебное хозяйство. Однако и тогда, как метко подметила Т. А. Кузминская (сестра С. А. Толстой), он вовсе не был деловитым помещиком; все его начинания диктовались жаждой гения ставить различного рода эксперименты — от разведения неизвестных в России сортов капусты до устройства свиноводческой фермы. Он много времени проводил на пасеке, скотном дворе, в поле. До конца своих дней великий писатель любил физический труд; в период сельских работ он целые дни пропадал на пашне и на сенокосе. Свою долгую жизнь он сам объяснял тем, что почти три четверти ее пробыл на деревенском воздухе в Ясной Поляне.

Толстой не признавал вдохновения; для него существовал только кропотливый, упорный труд. Утром он садился за письменный стол и не вставал до позднего вечера. Гостей Ясной Поляны всегда поражала аскетическая обстановка его небольшого кабинета, который хотелось просто назвать рабочей комнатой; здесь стояла самая обыкновенная мебель, массивный письменный стол и железная кровать. Останавливало внимание только обилие книг; среди них обязательно были Библия на еврейском языке и Новый Завет на