Tyrmä - Александр Михайлович Бруссуев

Яков спустился с выступа, ловко перепрыгивая с одной каменной площадки на другую, и, приблизившись, протянул руку.

— Это где ж тебя так долго носило? — спросил он.

— А какой сейчас месяц? — растерялся монах.

Блюмкин внимательно посмотрел на него и дернул щекой:

— Правильнее спросить: какой сейчас год?

Потом вздохнул и добавил:

— Пора рвать когти, как принято говорить в культурных домах. Валим — и чем быстрее, тем лучше.

Не дожидаясь вопроса, указал за каменистый гребень позади ручья. Игги выглянул и увидел приближающуюся толпу людей в таких же одеялах, опоясанных кушаками с подвешенными на них предметами, очень характерными по форме. Вероятно, это было ни что иное, как холодное оружие в самых разных его проявлениях: режущих, колющих и пилящих. Да и намерения у толпы казались явно не дружеские.

— С этих что-нибудь возьмем? — монах махнул рукой в сторону лежащих тел.

— Так нечего с них брать, — ответил Яков. — Однако мне нравится ход твоих мыслей. За мной!

Игги побежал следом за Блюмкиным, едва поспевая за его прытью.

Сначала они карабкались куда-то вверх, затем обогнули огромный валун и оказались перед большой норой в земле. Яков потоптался перед этой дырой, с силой стуча каблуками по мелким камушкам и грязи. Потом отпрыгнул в сторону, и они вновь побежали, только теперь вниз, пока не оказались возле того самого ручья ниже по течению.

Игги догадался, что таким образом Блюмкин путал следы и сбивал погоню.

— Подожди меня здесь, — чуть отдышавшись, сказал Яков. — Надо полностью обезопаситься, чтобы никакая собака за нами не увязалась. Я быстро.

С этими словами он как-то ссутулился и ушел вверх по ручью. Монах не решился задавать вопросы, однако заполз на каменистый гребень, показавшийся ему смутно знакомым. Все правильно — они почти вернулись на то место, где не так давно случилась хорошая драка. Не все же драки плохие!

Возле мертвецов стояло два человека и курило бамбук. Вообще-то неизвестно, что они там курили, и курили ли вообще, но эти двое явно были охраной, пока прочая орда бегала в погоне. К ним как раз и шел, нисколько не скрываясь, Яков. Причем, он не только приближался к басмачам, но еще чего-то им говорил, размахивая руками.

Те тоже начали отчаянно жестикулировать, а потом они расстались: Блюмкин по широкой дуге вернулся к месту, где его ожидал товарищ, а один из двоих охранников со всех ног побежал за своей бандой.

— Все, — сказал Яков. — Будут теперь призраков ловить. Или бежать от призраков. Полагаю, второй вариант более вероятен.

Оказывается, самые крепкие парни из горного селения, элита, можно сказать, отправилась к соседям решать какие-то свои внутренние проблемы, возникшие в силу непреодолимых обстоятельств. Они не собирались никого убивать, во всяком случае, не всех. Но тут трое дозорных, шедших во избежание засады впереди, поумирали загадочными смертями. Один, самый храбрый, успел пульнуть из оружия предков — и все. Вот все прочие и побежали искать, кто к этому причастен. Подозрения, конечно, на соседей. Только они могут так подло напасть.

— А я им сказал, что видел демона, который в страшной спешке провалился сквозь землю, но обещал вернуться.

Демоны для местного населения — не простой звук. Их надо задабривать, их нельзя раздражать. Тогда они могут быть благорасположенными к деревне, даже защищать ее и особо не вредничать. Но какие бы они ни были добрые, все равно остаются демонами. А кроме них другой потусторонней силы в Тибете нет.

— Где? — удивился Игги.

— В Караганде, — усмехнулся Блюмкин. — А ты думал, куда мы собирались? Это и есть настоящий Тибет. Это и есть наш путь.

Они пошли дальше, более не встречаясь со своими преследователями, обходя возможные человеческие поселения, питаясь в придорожных кафе и ларьках с фаст-фудом.

Если бы все обстояло именно так!

Тибет — это дикое место, куда цивилизация проникает крайне неохотно.

Яков, дав согласие на участие в экспедиции Рериха, отнесся к ней со всей серьезностью. Зная фарси в достаточно свободной форме, он вознамерился овладеть и местным диалектом. С этой целью он изыскал отчеты Пржевальского и Маннергейма об их азиатских турне и по ним нашел фамилии специалистов, побывавших в Тибете. ЧК со скрипом, но вполне достоверно определил оставшихся в живых участников, с ними удалось пообщаться, получить консультации и выйти на специалиста по языку. Консультанты остались в бодром здравии после этого общения, а специалист оказался настоящим кладезем лингвистики. Ну, а дотошный и упорный Блюмкин научился говорить всякие глупости без всякого акцента на языке Лхасы. Набор обиходных фраз и досужих умозаключений был до неприличия невелик. Впрочем, именно ими и пользовались ламы, чтобы изрекать великие мудрости. «Мысль изреченная — есть ложь».

Но не все так просто сложилось с этой экспедицией. Рерих был мутным парнем, если понимать это широко — в государственном масштабе. Его находки, открытия и гипотезы принадлежали только ему, и делиться с официальными кругами России, Швеции либо США он не намеревался. Увлечь его можно было только нематериальным, духовным сюжетом. Замечательный мыслитель и исследователь парапсихологии 19 — 20 века Блаватская, не чуравшаяся общения со спецслужбами, пыталась занять художника оккультизмом, пригласив на несколько спиритических сеансов. Ей тоже было ужасно любопытно вызвать на частичную откровенность самого Рериха, но тот после нескольких сеансов общения с медиумами и спиритами забил на все эти фокусы-покусы.

Но идею художника посетить Тибет кто-то подхватил. Вероятно с подачи жены, Лены Ивановны. Денег у Рериха было достаточно, а вот иные возможности начали предлагать душные американцы, чопорные англичане, подлые шведы, ну, и, конечно, вездесущие русские, точнее — евреи из различных ведомств. К ним, как бывшим соотечественникам — в смысле, некогда подданным Российской империи — он и обратился с просьбой о сотрудничестве.

За всеми этими ведомствами стояли люди Бокия, и он уже строил планы, насколько полно может художник знать все цели и задачи экспедиции, как тут вмешалось нечто, спутавшее все его ожидания. Имя у «нечто» было собственное — Меер Трилиссер, начальник иностранного отдела ОГПУ.

Тот недолюбливал спецотдел и его руководителя Бокия, в частности. Жаба его давила: каким образом им выделяются непомерные средства, в то время, как результата освоения этих средств не видно?

Трилиссер на полусогнутых помчался к Дзержинскому и горячо зашептал тому на ушко:

— Товарищ Феликс, зачем тебе в экспедиции Рериха сдался этот нехороший человек, этот товарищ Глеб? Разве нельзя без него обойтись?

И, не дожидаясь ответа, сам