Выкуп - Виктор Иванович Калитвянский

на столике – та самая круглая штуковина с птицей, которую генерал принёс. А ещё – фотка.

Смотрю – батюшки, а на фотке-то – наш Сашка. Оскаленный какой-то. Похоже – мёртвый… И я вспомнил, как они тут лежали, на этой тахте, вдвоём, и как я испугался, и как Сашка орал на меня голосом Димыча.

– Да, брат, – сказал Димыч тихо, – Вот оно как обернулось. Завоевали мир.

– И где ж его так угораздило? – спросил я.

Он вздохнул, так глубоко-глубоко, и говорит:

– На синайской горе…

Во как. Что-то я про эту гору слыхал. То ли Христос там сидел, то ли наоборот – Магомет… И чего он туда попёрся, Сашка? Плохо ему в Москве было?.. Молодые, вынь им всё да положи.

И вот – сидим во дворе. Я и Нурали.

Тихо так. Хорошо. Солнышко пригревает. Одно слово – бабье лето.

Сидим, Нурали мне талдычит: мол, мы, москвичи, без них, без чуреков, не проживём.

– А кто будет двор мести? – спрашивает он. – Ты же не станешь. Ты – гордый.

– А вон, – говорю, – санитар подмётет.

Нурали усмехается с таким видом, что сильно сомневается.

Я тоже, конечно, сомневаюсь, но фасон держу. И толкаю ему в том смысле, что скоро соберём вас всех, братьев по совдепии, дадим пинка под зад – и валите себе до дому до хаты. Воздух будет чище. Вон, вчера какой-то министр по телику сказанул, что-то в этом духе. Или мэр, не помню.

Нурали снова усмехается и машет рукой.

Тут открывается дверь нашего подъезда и оттуда выходят – Димыч и Катерина.

Димыч уже ничего себе – окреп, ходит, медленно. Худой, седой и такой задумчивый, как будто и не совсем Димыч.

– Мы пойдём прогуляться, – говорит Катерина.

– Конечно, правильно, – говорит Нурали.

– Погодка шепчет, – говорю я.

А Димыч ничего не говорит, только улыбается своей новой улыбкой.

И вот они мимо нас проходят, под ручку, всё как положено. Я гляжу сбоку – и тут плащ на Катерине так завернулся, что живот у неё прямо и выпер.

Небольшой такой живот, но видно – неспроста.

Я гляжу на Нурали, а он – на меня. Тоже усёк.

Интересно, Наталья-то Николаевна знает? Или Лёлька?

Да, – думаю я, – война войной, а любовь – любовью. А там, где любовь – там и дети.

Гляжу я им вслед, а они уже к арке подходят. И мне их и жалко, и в то же время – завидно.

А почему завидно – не пойму. Надо Нурали спросить. Он хоть и чурка, но не дурак, другой раз такое скажет, что даже моей жене Гальке в голову не придёт.

А моя жена, даром что баба, – она всё насквозь видит. Она же первая сказала, что всё это добром не кончится.

Хотя, это как посмотреть – насчёт добра или, там, типа, – зла. У нас вон с Нурали всё в ажуре. Компьютеры – на месте, деньжат срубили, может, удастся сестрёнку его прищучить… Там, глядишь, Димыч оклемается да за старое возьмётся. То есть, на работу пойдёт. Он же такой, просто так сидеть не будет. Что-нибудь придумает, а мы – тут как тут, на подхвате, пять баксов в час.

Так что, живы будем – не помрём.

Чего и вам желаем.

На обложке использовано изображение мозаики пола в базилике Херсонеса, 6 век н. э. Лицензия Creative Commons Attribution.