Пройти чистилище - Чингиз Абдуллаев

— Чем она болела? — тихо спросил Кемаль?

— Ничего серьезного, — успокоил его Питер, — обычные старческие недомогания. Сейчас она здорова и собирается лететь в ГДР по туристической путевке.

— Почему в ГДР? — он все время думал о Томе, а слова Питера отвлекали его от этих мыслей.

— Чтобы вы могли позвонить в Западный Берлин. Она переедет туда на один день, — пояснил Питер, — увидимся через пять дней. Я вам позвоню, — он кивнул на прощание и вышел.

Кемаль прислонился к спинке стула, закрыл глаза. Том погиб. Том Лоренсберг, чьи настоящие имя и фамилию он так и не узнал, погиб. Он даже не знает, как именно погиб его друг. Как все это глупо, подумал он с внезапно нахлынувшей болью.

— Вам плохо? — услышал он испуганный голос официанта.

— Нет, — открыл он глаза, — принесите мне еще кофе.

Он вспомнил улыбку Тома, его светлые глаза, его сильное мужское рукопожатие. И даже застонал от нахлынувшей боли. Том был зримой ниточкой, связывающей его с домом, с родиной, с друзьями. Самодовольный, болтливый Питер никогда не сможет заменить ему друга. Тогда в Хьюстоне, он спас ему жизнь.

Отстреливался от сотрудников ФБР? Это на него непохоже. Он не стал бы действовать подобным образом, хорошо зная, чем именно заканчиваются подобные ковбойские номера. Разведчик, доставший оружие, обречен. Это знали и Кемаль, и Том. Но тогда как он погиб? И почему вообще погиб? Теперь ясно, что и в доме, и на работе у Тома сидят сотрудники ФБР. Понятно, что там нет Патриции, всегда по смешному влюбленной в своего шефа. Наверняка прослушивается и ее телефон. Но вот телефон ее сестры?

Он подозвал официанта и, не обращая внимание на дымящийся кофе в его руке, заплатил ему по счету, прибавив щедрые чаевые за разбитую чашку. Выйдя из ресторана он сел и поехал в сторон Гринвич-Виллиджа. И только там найдя на углу телефон, он проехал еще метров триста и оставив на другой улице свою машину, вернулся к аппарату. Теперь он действовал как профессиональный разведчик. Опустил монеты, набрал код и номер сестры Патриции. Кажется, ее звали… точно Олимпия. Отец девушек был преподавателем истории и помешался на древних именах.

На этот раз ему повезло. Впервые задень. Трубку сняла сестра Патриции.

— Олимпия, здравствуйте.

Говорить следовало очень быстро. Вполне может быть, что все его расчеты неверны и телефон Олимпии так же прослушивается, как и телефон Патриции. И тогда его найдут довольно быстро.

— Здравствуйте, — успышал он озадаченный голос девушки, — кто говорит?

Он поколебался. Нужно рисковать, иначе ничего не узнает.

— Это Кемаль Аслан, — наконец, решился он, — я искал или Тома, или Патрицию. А мне сообщили, что их нет на работе.

— А вы разве ничего не знаете? — спросила Олимпия.

— Нет, конечно. Я ведь давно уехал из Техаса.

— Мистер Том Лоренсберг застрелился. Прямо в своем кабинете. А бедняжка Патриция попала в больницу, так это на нее подействовало. Представляете, какой ужас, мистер Кемаль. Алло, вы меня слышите?

— Слышу, — сказал он непослушными губами. — Действительно, какой ужас, — произнес он вслед за ней, — извините меня еще раз.

— Да, весь город говорит об этой трагедии. Мистер Томас был такой порядочный человек. Никто не знает с чего вдруг он стал стреляться.

— Действительно, непонятно, — он почувствовал, что задыхается и просто не может продолжать эту игру, — извините меня, Олимпия, я очень тороплюсь,

— Я понимаю. До свидания, мистер Кемаль.

— До свидания. Привет вашей сестре. Скажите я ей очень соболезную, — даже в эту минуту он был больше разведчиком, чем другом, с горечью подумал Кемаль, вешая трубку.

Он вернулся к своему автомобилю и сел за руль. Но не стал включать мотора. Склонившись над рулем, он вдруг громко, почти истерически разрыдался. Многолетняя связь с Томом в этот миг позволила ему понять какие именно чувства испытывал его связной, перед тем, как пустить пулю себе в голову. Видимо, его обложили со всех сторон и он не сумел найти выхода, подумал Кемаль. Или просто уже не захотел его искать. Том сознавал, что срок его пребывания в стране закончился. Впереди были почетная пенсия и преподавание в какой-нибудь разведшколе. Или американская тюрьма. Он решил отказаться и от того, и от другого. Ему не нужны были больше ни рай, ни ад. Его прохождение чистилища закончилось тупиком. И он поступил так, как подсказывала его совесть.

Глава 26

Он вернулся домой раньше обычного. Дверь открыла Марта. Вопреки всему она улыбалась.

— Что случилось? — поинтересовался Кемаль.

— Врачи говорят, с Марком все будет в порядке.

Из спальной комнаты выбежал Марк.

— Папа!

Каждый раз, обнимая мальчика, он испытывал чувство вины. Однажды придет приказ покинуть страну или, еще хуже, — его разоблачат и арестуют. Что тогда будет с Марком, сумеет ли он это пережить? Если обычные американцы стопроцентные патриоты, то техасцы — патриоты чуточку больше. Имел ли он право на своего сына? Может, поэтому он до сих пор не решился окончательно оформить свой развод с Мартой, опасаясь нанести даже такую боль своему сыну.

— Мы идем в радио-сити-мюзик-холл, — объявил он мальчику. Тот с криками радости побежал одеваться.

— Ты пойдешь с нами? — спросил он у Марты.

Она пожала плечами:

— Если ты не возражаешь.

Этот день они провели вместе. Это было впервые, не только после того как он переехал в Нью-Йорк, но и вообще за последние два года их совместной жизни. Марк смеялся, счастливый и радостный, крепко держась за руки обоих родителей. Ему нравилось в этот день все — игрушки, которые ему покупал отец, сладости, которые выбирала для него мать, и веселый мюзик-холл, куда его привели родители, сидевшие по разные стороны от него. Вечером они обедали в подземном ресторане на Рокфеллер-плаза, сквозь окна которого мальчик мог наблюдать за искусственным катком и скользящими по нему людьми. Он был необычайно возбужден и поминутно обращался к родителям. Кемаль обратил внимание на одежду и прическу Марты. Она распустила волосы, видимо вспомнив, что такая прическа нравилась Кемалю и одела какое-то особенно красивое темно-фиолетовое платье, так выгодно подчеркивающее красоту ее ног.

Кемаль часто обедал в этом ресторане и метрдотель хорошо знал его в лицо. Когда он увидел Марту и Марка, он только поднял левую бровь, но Кемаль успел шепнуть ему, что это его сын и жена. Перед обедом подошедший метрдотель довольно громко спросил, что будет пить миссис Кемаль Аслан. Марта удивленно посмотрела на Кемаля, но ничего не сказала. Во время обеда они даже перекинулись несколькими фразами, вспомнив, как обедали здесь несколько лет назад, тогда они только поженились и Марта была беременна Марком.

Они вернулись домой позже обычного, и когда раздевали мальчика, тот вдруг спросил.

— А почему вы никогда не целуетесь?

Марта посмотрела на Кемаля изумленными глазами.

Кемаль наклонился к сыну:

— А почему мы должны целоваться?

— Все целуются, — упрямо сказал Марк, — и в кино, и по телевизору, и в мюзик-холле, даже на катке целовались. А вы никогда не целуетесь.

— Это неприлично, целоваться на улице, — попытался объяснить Кемаль, — по этому мы с мамой никогда этого не делаем.

— А здесь улица? — спросил Марк.

Он не почувствовал подвоха в его вопросе.

— Нет, конечно, здесь не улица. Здесь наш дом.

— Тогда поцелуйтесь прямо сейчас, — потребовал сын.

— Давай быстрее раздевайся и иди спать, — нахмурилась Марта, — такие вещи дети не решают.

— Почему?

— Потом объясню. Пожелай папе спокойной ночи.

Марта, заметно комплексовавшая, увела ребенка спальную. Кемаль прошел в свою комнату, стал медленно раздеваться. Ребенок уже начал понимать характер их отношений. В дальнейшем вообще сложно будет что-либо скрыть от него. Нужно решиться, и рассказать ему правду об отношениях с Мартой, а еще лучше официально оформить развод. Может, поймет и простит. Если это будет единственной виной Кемаля к тому времени, когда Марк уже будет вполне сформировавшимся человеком. И Кемаль вдруг подумал, что мог бы остаться в этой стране еще на десять-пятнадцать лет. И увидеть, как взрослеет его сын.

Переодевшись, он прошел в кабинет и сел за стол. Включил телевизор. Показывали ликование сторонников Рейгана, узнавших о его избрании на второй срок. Кемаль нахмурился, этот американский Президент пережил уже двух Генеральных секретарей, судя по всему, переживет и третьего. По телевидению все время передают о тяжелой болезни Черненко и показывают какого-то Горбачева, который станет его преемником. Когда он уезжал в семьдесят четвертом, не было никакого Горбачева. Он вообще не слышал такой фамилии. Впрочем, тогда он ничего не слышал и о Черненко. Оба они всплыли позже, после того, как он уехал к Турцию. Ему ничего не говорили эти фамилии.

В семьдесят четвертом были совсем другие люди. Тогда еще на трибунах стояли Брежнев, Подгорный, Косыгин. Позже Подгорного сняли, и Леонид Ильич начал совмещать обе должности. А потом начался маразм с вручением наград. «Юджин» смотрел по телевизору, как вручают многочисленные ордена и медали престарелому Леониду Ильичу, как он покорно нацепляет все новые побрякушки и лобызается со всеми. Он не понимал, что происходит. Если даже ему, сидящему в Техасе понятен этот идиотизм, неужели его не видят там, дома? И почему молчит Юрий Владимирович Андропов, которого никак нельзя назвать идиотом?