...И паровоз навстречу! - Панарин Сергей Васильевич

Грюне увлекла Филиппа танцевать. Лавочкин остался в одиночестве.

Возле Коли нарисовался человечек в грязном клетчатом камзоле, залатанных штанах, стоптанных башмаках и берете. Лицо незнакомца было тонким, взгляд серых глазок имел рентгеновскую остроту, густые брови находились в постоянном движении. Впрочем, мимика была богата и на другие непрекращающиеся ужимки.

– Ба, да вы же тот самый Николас Могучий! Барон, вы просто обязаны ответить на несколько моих вопросов.

– С чего ради?

Лавочкину не понравился этот чернявый человечек.

– Вы же герой! А мои читатели наверняка хотят знать о вас больше.

– Вы писатель?

– Нет, я газетчик. Меня зовут Дрюкерай[38]. Я выпускаю новую и пока единственную в столице газету «Вечерний Стольноштадт».

– Хм, никогда не читал…

Человечек сделался пасмурным:

– Ну, каждому свое. Вы убиваете, я информирую.

– Никого я не убиваю… – растерялся Коля.

– Ага! – расплылся в хищной улыбке газетчик. – Давайте об этом и поговорим!

– Попробуем, – осторожно согласился парень.

– Тогда первый вопрос. Вот многие говорят, дескать, вы – знаковая фигура. Хотелось бы узнать поточнее: вопросительно-знаковая или восклицательно?

– Не понял, это шутка? – нахмурился Лавочкин.

– Почти нет. В нашем мире бывают разные фигуры. Мы не берем в расчет серых пешек, они никому не интересны. Они не знаковые. В лучшем случае они вопросительно-знаковые. Когда подлинным игрокам нужно от них четкое исполнение приказа, они замучают вас глупыми вопросами.

– Да? Похоже, Дрюкерай, вы отлично ориентируетесь… во всем этом. – Коле совершенно не нравился безапелляционно рассуждающий хлыщ, но он, по обыкновению, предпочел не грубить.

– Еще бы, – самодовольно протянул газетчик. – Многолетний опыт. Я более чем уверен – вы положите Черное королевство на лопатки одной левой, притом без помощи всякой серой массы напуганных крестьян и горожан. Глупые пешки боятся даже упоминания о войне!

– Извините, но все это не так, – твердо возразил парень. – Война против империи Дункельонкеля – дело общее. Важен каждый солдат…

– Это вы потрясающе сказали, – прервал Дрюкерай, – «империя Дункельонкеля». Прямо хоть сейчас в заголовок!

Рядовой Лавочкин мысленно чертыхнулся:

– Знаете?.. Давайте считать, что нашего разговора не было. Мы, похоже, не понимаем друг друга. Верю, у вас будут иные материалы, а мне пора.

– Грубиян! – вспыхнул человечек. – Что не понравилось-то? Вроде бы сидели, беседовали…

Коля встал из-за стола, подошел к Грюне и Кирхоффу.

– Простите, Филипп, но здесь наши пути расходятся. Мне пора к Всезнайгелю. Фрау Грюне, не составите ли вы мне компанию?

– Составлю, отчего не составить? – Хранительница лукаво улыбнулась.

– Постойте-ка! – воскликнул король дриттенкенихрайхской поп-музыки. – А как же я? И Ларс?

– Не вижу причин для беспокойства. Поселитесь тут. Лютнист будет зарабатывать вечерними концертами, вы, как и собирались, покорите местную сцену, – сказал рядовой.

– А деньги?

– Фрау Грюне наплакала достаточно жемчуга. Счастливо оставаться.

Рядовой взял девушку под руку и покинул трактир. Обернувшись на пороге, он заметил, что Дрюкерай взял в оборот отпевшего положенную песню Ларса. «Ну, теперь еще и музыканта заколеблет», – подумал Коля.

Выехав из постоялого двора, солдат и ведьма быстро добрались до высокого дома придворного мудреца.

Горело единственное окно. Значит, хозяина не было.

Коля помог Грюне слезть с саней. Позвонил.

Дверь отворил неизменно меланхоличный Хайнц.

– О барон! Рад вас видеть… И вашу спутницу тоже. Входите же, – приятным тенорком проговорил слуга Всезнайгеля.

После вечернего морозца воздух прихожей показался солдату и хранительнице обжигающим. Гости разделись, расселись в гостиной.

– Где же Тилль? – нетерпеливо спросил солдат.

– Он еженедельно присылает почтового голубя с одним и тем же письмом. «Я в Пикельбурге. Передай Николасу, он должен поторопиться. Молот Ведьм в опасности», – обстоятельно ответил слуга.

– Елки-ковырялки! – Лавочкин сжал кулаки. – Вечно он в курсе моих дел. И постоянно приказывает!

– Не думаю, что он приказывает, милый барон, – вступилась за Тилля Грюне. – Всезнайгель просто опускает ненужную вежливую болтовню.

– Тебе, может быть, ненужную, а мне было бы приятно, – огрызнулся рядовой.

– Не строй из себя ребенка, Николас. Если у него нет времени? Ты помнишь, откуда он писал? Из Пикельбурга. А там сейчас кто? Захватчики из Черного королевства. Самое время написать: «Будьте добры, не сочтите за труд, пожалуйста, поторопитесь, ваше баронство».

Солдат промолчал.

– Пожалуй, я заварю чаю, – сказал Хайнц и удалился на кухню.

– Я отлично знаю Тилля, – продолжила хранительница. – Он не раз бывал в замке ведьм, сверял свои действия с нашими. Он замечательный молодой человек, можешь мне поверить.

Коля невольно хмыкнул, ведь «замечательному молодому человеку» стукнуло сто пятьдесят два годика. Тут парень вспомнил, сколько лет самой Грюне, и ему стало еще смешнее.

– Мальчишка, – с напускным гневом произнесла ведьма.

Потом был чай, затем Хайнц расселил гостей по комнатам.

Лавочкин отлично выспался, а поутру пошел к королю Генриху. Монарх сильно удивился и велел впустить пропавшего барона.

Очутившись в королевской почивальне, Коля поразился роскоши, царившей вокруг. Глава Вальденрайха возлежал на атласных подушках с золотой вышивкой. Подушки были самыми дешевыми в спальне предметами.

– Ну, Николас, ты и хам! – без приветствий заявил Генрих.

– Почему?! – не понял солдат. – Что случилось?

– Вот, прочитай последний номер «Вечернего Стольноштадта».

Герольд поднес гостю ворох желтых листов.

Коля взял газету в руки. На первой полосе был крупный заголовок: «Скандалист Николас Могучий положит империю Дункельонкеля одной левой». Лавочкин стал читать статью.

Нам «посчастливилось» взять интервью у самого барона Николаса Могучего – так называемого героя, почему-то ставшего знаменем ополчения против Черного королевства. С прискорбием вынуждены признать, что настоящий Николас далек от того образа, с которым на устах умирают наши доблестные фронтовики. Хватит слов, читайте, что говорит сам так называемый герой:

– Я не беру в расчет серых людишек, этих пешек, которые только путаются под ногами у серьезных игроков. Они – пешки – всего лишь вопросительные фигуры, вечно хотящие знать не то, что нужно. Мы же – герои – фигуры восклицательные. Мы вершим судьбы этого мира, как бы ни заблуждалась пошлая безликая масса. Я сам положу Черное королевство на лопатки, а ты, газетчик, так и напиши в своей газетке – Николас Могучий победит врага!

Как видите, дорогие читатели, комментарии излишни.

– Какие доблестные фронтовики? – обескураженно спросил Коля.

– Неважно. – Монарх поморщился. – У меня и до этого были серьезные сомнения в твоей благонадежности, но интервью стало последней каплей. Пожалуй, я прикажу тебя арестовать.

– В чем вы меня обвиняете?

– Вот то-то и фокус! Не в чем тебя упрекнуть! Никаких доказательств, – сокрушенно ответил Генрих.

– Ваше величество, – отчеканил Лавочкин, – я, как никто на свете, хочу победить Дункельонкеля и его империю. Я пришел сказать вам, что вы сделали большую ошибку, отпустив от себя Тилля Всезнайгеля. Кроме того, мне жаль, что вы не дали войск королю Альбрехту. Остановить агрессора можно лишь сообща. Я был на его тайных заводах, чуть не погиб под колесами паровоза. Палваныч, то есть Пауль Повелитель Тьмы, сталкивался с самолетами, дрался с полчищами гомункулусов. Брат Тилля в плену. Дункельонкель сумел собрать небывалые силы. Каждого в отдельности он победит так же шутя, как взял Дробенланд.

– Да ты, я гляжу, восхищаешься нашим врагом? – тихо процедил монарх. – Дерзкий простолюдин, ты такой же глупец, как и циркач, которого ты назвал королем. Мы справлялись с Дункельонкелем раньше, совладаем и теперь. Бесфамиллюр нам поможет.