Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

Ещё бы!

Описывая свою вторую встречу с Лениным в мае 1922 года после первого приступа с частичным параличом, Авербах сообщил, что Ленин был возбуждён, всё искал возможности остаться наедине, и когда такая минута выпала, схватил Авербаха за руку и с большим волнением сказал: „Говорят, вы хороший человек, скажите же правду – ведь это паралич, и пойдёт дальше? Поймите, для чего и кому я нужен с параличом?“

Поразительно! В 1922 году, став живой народной легендой, руководя огромной страной, он тревожился – будет ли он окружён заботой в случае беды!

Что это – скромность?

Или, может быть, трезвые сомнения в лояльности своего политического и государственного окружения?

Перейдем, впрочем, ко второму варианту описания Авербахом дня 20 января 1924 года – оно было опубликовано тоже в марте 1924 года, в третьем номере журнала „Пролетарская революция“:

„Приехал я в Горки в 10-м часу вечера. Владимир Ильич был предупреждён о моём приезде, принял меня в своём кабинете чрезвычайно радушно и проявлял большую заботливость обо мне. Надо сказать, что меня прямо поразил его вид – до того он выглядел бодро (жирный курсив везде мой, – С.К.), охотно отвечал на все вопросы, связанные с исследованием его глаз. Я убедился, что никаких изменений с этой стороны у него не произошло… Я пробыл у Ильича 3/4 часа. Затем, попрощавшись с ним, я прошёл в столовую, где пил чай в обществе его жены и сестры. Спустя некоторое время отворилась дверь и вошёл тов. Ленин. Он чувствовал себя очень бодро, побеседовал и ушёл. И через полчаса он снова вошёл, причём живо интересовался, накормили ли меня, согрелся ли я после мороза… Надо сказать, что эти прогулки из кабинета в столовую он делал, минуя несколько комнат, что указывает на то, что он физически окреп и чувствовал себя хорошо. Прощаясь, он крепко пожал мою руку. В 12-м часу он пошёл спать.

Ничто не предвещало того рокового конца, который случился меньше чем через сутки спустя“[1495].

При сходстве обоих описаний видно, что второй вариант показывает нам существенно более чётко чем первый, хорошую форму Ленина.

Что до профессора Авербаха, то тут всё ясно: в рассказе он вспомнил тот день одним образом, работая над статьёй для журнала – другим… Иное дело – составители пятитомника 1984 года! Интересно – почему они выбрали для публикации более бледный вариант? Не потому ли, что он менее мог натолкнуть на нежелательные размышления?

Мол, как же это так: вечером 20-го был в прекрасной форме, а через сутки началась агония?..

Воля ваша, уважаемые, но странно всё это.

Странно!!

Странно и то, что в последние свои месяцы Владимир Ильич стал избегать врачей и крайне неохотно подвергал себя исследованиям и манипуляциям, что подтвердил тот же профессор Авербах в своей речи в больнице им. Гельмгольца.

К предпоследнему и последнему дням жизни Ленина мы ещё вернёмся, а сейчас – дополнительная информация к размышлению…

Психиатр Виктор Петрович Осипов (1871–1947), с 1915 года начальник кафедры Военно-медицинской академии в Петрограде, с 1929 года – директор Государственного института мозга им. Бехтерева, в первый раз увидел Ленина в мае 1923 года, когда Владимир Ильич находился в очень тяжёлом состоянии. Был он в Горках и в период последнего серьёзного обострения состояния Ленина в июне-июле 1923 года, и позднее.

Осипов тоже отмечает, что после этого обострения состояние Ленина всё более улучшалось, он начал самостоятельно подниматься по лестнице и сходить с неё, восстанавливалась речь, способность к чтению…

Правда, по словам Осипова, некоторое ухудшение началось со второй половины октября 1923 года – были случаи кратковременной, на 15–20 секунд, потери сознания. Однако как раз 18 октября Ленин попросил отвезти его во Москву… Точнее, сам направился в гараж, сел в машину и настоял на поездке.

Он проехал в автомобиле по Кремлю, зашёл в квартиру, заглянул в свой кабинет, в Совнарком, потом захотел проехать по улицами Москвы. Вернувшись в Кремль, разобрал свои тетрадки, отобрал себе три тома Гегеля из библиотеки, и на другой день стал торопить с возвращением в Горки. Считается, что он прощался с Москвой, но вряд ли это было так. В очередной раз он перебарывал болезнь и не терял надежды хоть на недолго вернуться к делам.

Участник лечения Ленина в 1923—24 годах фельдшер Рукавишников свидетельствует, что успехи Владимира Ильича летом 1923 года в восстановлении речи были настолько большими, что все, находившиеся около него, верили в то, что летом 1924 года он уже будет свободно говорить.

Профессор Розанов, находясь в отпуске, получил от Марии Ильиничны „совершенно успокоительное“ письмо, где говорилось о том, что дежурства врачей не нужны, что Ленин усиленно занимается восстановлением речи и его даже приходится удерживать от занятий.

Медсестру Таисию Белякову летом отправили на отдых в Крым – она, конечно, измоталась в ночных дежурствах. Вернувшись осенью, Белякова обнаружила в облике Ленина разительные перемены. Он похорошел, окреп. Встретил Таисию улыбкой, повёл на кухню, вынул из буфета белый хлеб, масло, варенье, поставил перед ней и стал угощать.

Подобные мелкие детали не выдумываются, так что это так и было. И та же Белякова пишет: „Мы, повседневно общавшиеся с Владимиром Ильичом, надеялись, что его железная воля, упорство, неиссякаемая энергия и любовь к жизни победят недуг“…

Слова „любовь к жизни“ не дань красивой фразе – Белякова перед этим написала о том, как Крупская читала Ленину рассказ Джека Лондона „Любовь к жизни“, и Ленин слушал его с глубоким сосредоточением.

29 ноября 1923 года к Ленину в Горки приезжали старые знакомцы ещё со времён эмиграции – Иван Иванович Скворцов-Степанов (1870–1928) и Иосиф Аронович Пятницкий (1882–1938). (Пятницкий, правда, настойчиво датирует этот визит концом октября).

Описание дня с Лениным у Пятницкого явно не носит апокрифического характера, тем более что этот день не мог не врезаться в память и душу.

Ленин вышел к гостям сам, улыбаясь, блестя глазами… Слушал внимательно рассказ Скворцова о ходе выборов в Московский Совет, делал замечания „своим единственным словом, которым он хорошо владел: „вот-вот“…“

Когда Пятницкий стал говорить о своей работе в Исполкоме Коминтерна, Ленин был не очень внимателен, слушая рассказ об итальянской секции, об английской… Такая реакция была понятна – Европа разочаровывала.

Но когда Пятницкий перешёл к положению в Германии, где наблюдался рост активности масс, Владимир Ильич „оживился и слушал очень внимательно“. Пятницкий вспоминал: „Во время моего рассказа о Германии он не отводил глаз от меня. Движением головы и своим „вот-вот“ он выразил свой живейший интерес к событиям в Германии…“