Прикосновение полуночи - Лорел Гамильтон

Готорн и Аматеон стояли по бокам от него, и оба молчали. С бледного лица Аматеона отхлынула кровь. Глаза удивленно распахнулись, но не думаю, что кто-то, кроме меня и Холода, мог заметить это под капюшоном, который он снова накинул, чтобы не ошеломлять полицейскую своей красотой. Лицо Го-торна скрывал шлем, было не понять даже, видел ли он чашу.

– В чем дело? – спросил Арзель.

– Ни в чем, – ответил Аматеон. – Я просто не знал, что принцесса владеет пророческим даром, только и всего.

Голос у него был чуточку сдавленным, но вполне спокойным, даже слегка скучающим. При дворах фейри не выживешь, если не умеешь скрывать свои чувства. Мы – скрытый народ и чаще всего носим это имя по праву.

Арзель склонил голову набок несколько недоверчиво, но ничего не сказал. Я не слишком хорошо знала Арзеля, но вряд ли он мог догадаться, что я скрываю чашу под плащом.

Кармайкл приблизилась к Иви, как подходят к прекрасной статуе в музее, – почти на цыпочках, боясь прикоснуться и испытывая непреодолимую тягу провести рукой по ее гладким, твердым изгибам. Замирая в ожидании крика смотрителя.

– Кармайкл, – позвала доктор Поласки. – Кармайкл! – Она тронула молодую женщину за плечо, но, судя по результату, с тем же успехом могла потрогать стену.

– Рис, выбери ей другого сопровождающего вместо Иви, – попросила я.

Рис ухмыльнулся и вдвинулся между неуверенно протянутой рукой женщины и телом Иви.

– Андаис просто отрядила бы меня на его место. Приятно, когда королева делится властью.

– Она пока не королева, – напомнил Иви. В ярко-зеленых глазах еще светился смех, перекрывший его изумление.

– Что с ней такое? – спросил Уолтерс. Он пришел на помощь Поласки, взяв Кармайкл за вторую руку. Женщина им не сопротивлялась, но и не отводила взгляда от стражей.

– Эльфов шок, – ответил Рис.

– Эльфов шок? – удивился Уолтерс. – Но ведь для этого нужно переспать с кем-то из вас?

– Как правило, – согласилась я. – Но в нашей истории полно примеров того, как люди замечали нас в просвете между деревьями в густом лесу и всю дальнейшую жизнь оставались очарованными фейри. – Я вздохнула, увидев, с каким выражением они все повернулись ко мне. – Клянусь, мне не приходило в голову, что кто-то из вас окажется таким восприимчивым к магии нашей земли.

– Принцесса права, – подтвердил Аматеон. – Прошли века с тех пор, как я видел, чтобы одно вступление на землю волшебной страны так очаровывало людей. – Он говорил это людям, но смотрел только на меня и на Холода, стоявшего у меня за спиной. В лице его теснилась сотня вопросов, на которые сказанное вслух только намекало. Если такого не случалось столетиями, то что изменилось? Я уже знала, что к сидхе возвращается сила, но не подумала, как это может отразиться на людях, которых я так легкомысленно пригласила внутрь холма. Что я наделала? И можно ли это исправить?

– Ей нужно уйти. Сейчас же, – сказала я.

Поласки уставилась на меня тяжелым взглядом.

– Что ваши люди сделали с Дженин?

– Ничего, абсолютно ничего, клянусь.

– На некоторых людей магия волшебной страны действует сильнее, чем на других, – взялся объяснять Рис, – но, как правило, не на полицию, не на тех, кто видел изнанку жизни. Повидавшие жизнь перестают верить в фей. – Он произнес это с улыбкой, но ему стоило труда не показать, насколько он был обеспокоен. Я видела его тревогу – а может, проецировала на него собственные эмоции.

– Кармайкл – не из искушенных, – сказала Поласки. – Она хороший работник, но кабинетный. – В ее лице отразились вина и боль. – Я не подумала, что ее нельзя сюда приводить.

– Мы тоже не подумали, – признала я. – Это не ваша вина. Никому из нас просто не пришло в голову, что всего лишь шаг за нашу дверь может так на человека подействовать.

– Это с ней насовсем? – спросил Уолтерс.

Я посмотрела на мужчин.

– Я о таком раньше только в легендах слышала. Так что, честно, я не знаю. Господа, кто-нибудь может точно ответить на вопрос майора Уолтерса?

– Совершенно точно? – переспросил Иви.

Я кивнула.

Он ответил с иронической ухмылкой, но я знала, что ирония обращена скорее на него самого:

– Тогда я не знаю.

– А что в этом смешного, черт возьми?

– Ничего, – сказал Иви. – Совсем ничего. Правда, мне понравилось восхищение леди, потому что я уже и не думал когда-нибудь снова увидеть в женских глазах столь мгновенно вспыхнувшую страсть.

Ирония растаяла, обнажив часть страдания, скрывавшегося за большинством шуток Иви, – страдание и печаль, будто некая глубокая рана перекроила всю его прежнюю сущность, и остались только язвительная ирония и эта печаль.

– Вы ненормальный, – заявила Поласки.

Лицо стража выразило одну из эмоций, еще оставшихся у него, – высокомерие.

– А как вы бы себя чувствовали, доктор, если бы когда-то были так прекрасны, что у мужчин при виде вас захватывало дух, а потом, в один ужасный день, они перестали бы замечать вас вовсе? Цветок может быть прекрасен сам по себе, но человек никогда не бывает по-настоящему красив, пока не увидит отражение своей красоты в глазах другого человека.

Уолтерс подозвал одного из полицейских в форме:

– Отвези ее обратно в лабораторию, подальше от прекрасного народа.

– Миллер, поезжайте с ними, – распорядилась Поласки. – Отвезите Дженин домой, но не оставляйте одну. Останьтесь с ней на всю ночь. С рассветом она может прийти в себя.

Я удивленно воззрилась на Поласки.

– Я читала кое-что об опасностях, грозящих при общении с вашим народом. Там не было никаких предостережений насчет неискушенных, а то я бы оставила ее в лаборатории.

– Невинные души всегда были к нам более чувствительны, – сказал Готорн.

– Она никогда не любила, – сказала я неожиданно для себя самой. – Но хочет любви.

Поласки странно на меня посмотрела.

– Откуда вы знаете?

Я пожала плечами, старательно придерживая плащ над чашей.

Иви наклонился к лицу Дженин:

– Будь осторожней с желаниями, маленькая: иногда получишь подарок и не знаешь, что с ним делать, когда снимешь ленточку. – И снова его слова были окрашены печалью.

Дженин Кармайкл расплакалась.

– Оставьте ее в покое! – прикрикнула Поласки.

– Я оставляю ее с печалью, доктор. Не с вожделением, не с весельем, не с красотой. Я сделал все, что в моих силах, чтобы, проснувшись, она помнила лишь печаль, как от дурного сна. Я хочу, чтобы она не запомнила ничего, что заставило бы ее снова искать нас.

– Вам нравится дергать людей за ниточки? – спросила Поласки.

Иви снова саркастически усмехнулся.

– Вы не первая это говорите, хотя, помнится, в последний раз женщина высказалась немного по-другому... Она сказала, что я сам дерганый.