Война крыш - Леонид Словин

Она сделала паузу.

Я не собирался представляться.

— На третьем этаже. А напротив — там тоже русские. Лена, хавера Бориса… Ты пошел?

— Мне пора.

— Бай! Когда ты еще придешь?

— Не знаю.

В лавке по дороге я купил газеты, издаваемые на русском языке. В «Магазине» — приложении к «Вестям» — мне бросилось в глаза короткое сообщение:

«Координатор по связям с прессой Иерусалимской окружной полиции Зеев Руби дал понять журналистам, что через несколько дней он будет готов сделать заявление по поводу лиц, виновных в убийстве иерусалимского нищего Амрана Коэна…»

Хозяин квартиры, которую «Лайнс» оплачивал в Иерусалиме, репатриант из Болгарии, был рад моему возвращению.

— Поздравляю… — Бецалел сносно говорил порусски.

Осанистый красивый мужчина, он был вдовец. После

смерти жены он почти не выходил из дома. Сидел в кресле, понемногу выпивал, смотрел телевизор…

Когда я пришел, Бецалел смотрел научно-популярный фильм об австралийских кенгуру.

— Привет, Алекс!

Он достал из холодильника напитки. Традиционный болгарский набор: ракия, мастика, плиска… Отведали каждого. Между прочим я завел разговор об убитом нищем.

— Он был богатый человек…

— Ты уверен?

— Абсолютно. Он даже одолжил деньги одному моему другу — болгарину…

Удивительно, что именно домосед, проводивший свое время у телевизора, оказался столь информированным.

— Еще рюмку мастики? Самое высокое качество…

— Спасибо. Ты знаешь такого должника?

— Один мой земляк из Габрова. Он брал у него взаймы года два-три назад, когда покупал квартиру.

— Земляк тоже живет на Бар Йохай?

— В Рехавии.

— Там дорогие квартиры!

— Поэтому и занимал. Сколько — я не знаю. Думаю, много.

— Ты сведешь меня со своим земляком?

— Подожди, я позвоню.

Земляк оказался дома.

Несколько минут Бецалел быстро говорил с ним по-болгарски. Я разбирал с пятое на десятое. Наконец он положил трубку.

— Сейчас подъедет.

— Как его зовут?

— Мы зовем его Митко. Не знаю, как он тут по документам. Может, Моше. Полиция, кстати, его уже допросила…

Земляк Бецалела приехал на новенькой «Даяцу-аплауз GLI».

После традиционных: «Шалом». — «В порядке?» — «Да, в порядке…» — «Ты тоже в порядке?» — «Да тоже»… — мы расселись вокруг журнального столика.

Митко оказался кареглазым, коренастым. Настоящим болгарином.

Пригубили ракии. Он тоже сносно говорил по-русски.

— На здравие… — Закурили «БТ».

Было Митко уже за 70. Он водил машину, посещал сауну, бассейн. Недавно с женой ездил в десятидневный тур за границу. Жизнь, судя по всему, не потеряла для него своей прелести.

Информация, полученная мною от Бецалела, подтвердилась.

— Амран был моим соседом по Бар Йохай. Я тогда не знал, есть ли у него деньги. Но что-то подсказало мне спросить. Он себя вел независимо. Как бы ему на все наплевать. Скажем, ездил только на такси, никогда в автобусе.

Болгары снова только пригубили ракию. Я выпил свою рюмку разом.

— Нищенство в Иерусалиме настолько прибыльное занятие?

— Я, случалось, наблюдал за ним на Кикар Цион. Он перекладывал шекели из стакана в карман, оставлял только медь. Так же поступал, если ему давали доллары… В принципе ведь он не просил. Ставил стакан и наблюдал за наполнением.

Туристы, направлявшиеся в Старый город, шли протоптанным путем: улица Бен Йегуда — маленькая площадка Кикар Цион — и дальше по Яффо в Старый город…

— Мне оставалось посчитать, сколько раз он полезет в карман. Короче, для меня не было тайной, что он богатый человек.

— Как он отнесся к вашей просьбе?

— Спокойно. Мы сходили к нотариусу, он заверил мою подпись на расписке.

— А кто нотариус?

Митко уклонился от прямого ответа.

— Где-то в центре. Амран сам меня вел. Какими-то улочками. Мы шли от супермаркета, от «Машбира».

Это был действительно самый центр, вокруг, на близлежащих улицах, были офисы десятков адвокатов, нотариусов.

— А деньги?

— Он принес с собой.

— Как вы думаете, где он их хранил?

— Не знаю. Я человек осторожный. Подумал: «Узнают, что он снял деньги со счета, могут выследить по дороге…» Признаюсь — я послал на Кикар Цион младшего своего сына. Таля. «Посмотри за нищим, куда пойдет… Как бы чего не случилось…»

— Настоящий габровец, — заметил по этому поводу Бецалел. — Израильтяне о них не знают. А они самые скупые и хитрые на свете…

«Должно быть, он боялся, что Амран Коэн придет не один, — подумал я. — Покажет кому-то! А те проводят и ограбят…»

Я поддержал шутку Бецалела, хотя она не показалась смешной:

— Габровцы скупее, чем персы?

— У-у! Куда персам!..

Митко продолжил:

— Таль наблюдал за ним от самой Кикар Цион. Амран привез всю сумму наличными… Так что деньги у него были спрятаны дома…

— Полиция не нашла?

— Не думаю. В газетах бы написали…

— С вами беседовали полицейские?

— Следователь. Роберт Дов…

Митко пересказал некоторые вопросы, заданные До-вом. Я узнал этот стиль: «Полицейский в любом видит потенциального подозреваемого…»

Митко не заблуждался в отношении следователя.

— Дов сразу спросил: «Ты еще должен Амрану? Или выплатил долг полностью?»

— А ты? — Бецалел разлил напитки по рюмкам. — На здравие!

— Я говорю: «Коэна ведь убили? Квартира его осмотрена?» — «Да». — «Если я не отдал деньги — полиция нашла бы мою расписку! Она там или её нет?»

— Я же говорил — габровец!

— Никакой расписки в квартире не было. Я говорю: «Дело это в компетенции суда по гражданским делам. Мнекажется, я не должен распространяться о наших денежных взаиморасчетах… Если я скажу, что рассчитался, ты мне все рано не поверишь. — Митко рассказывал прочувствованно, обстоятельно. — Ты — полицейский! Каждое мое слово впоследствии может использоваться как доказательство. И ты будешь обязан точно повторить то, что я сегодня сказал… Поэтому я подожду отвечать тебе, Роберт. Вначале посоветуюсь со своим адвокатом…» — Митко помолчал. — Дов спросил: «Твой младший сейчас в Иерусалиме? Я хочу видеть тебя вместе с ним…» — «Он в боевых частях. В Ливане, — отвечаю, — дивизия „Голани“… (Митко произнес это не без гордости.) Можно съездить…»

— Ездили?

— Следователь ездит только к министрам… Дов его допросил в Иерусалиме, когда Таль вышел из части. Его интересовало, где Таль был в вечер убийства. Но у Таля с этим в порядке. У него хавера. Болгарка. Хорошая девочка. Кстати, офицер. Они были вместе…

У меня было два вопроса, которые я отложил на конец: «Сколько он дал вам в долг?» и «Видели ли вы его с кем-нибудь из России?».

Он удовлетворил мое любопытство полностью:

— Он дал мне двести тысяч.

— Шекелей?

— Долларов.

Я почувствовал себя как средневековый монах с известной старинной гравюры, который высунул голову за границу плоской, как монета, Земли и внезапно увидел бесконечность Вселенной.

Митко продолжил:

— Доллар, шел тогда за три шекеля с небольшим. Плюс процент. Он взял десять годовых…

— Немного.

— Как на закрытом счете в банке.

Границы представления о доходах ничем не примечательного заурядного иерусалимского нищего неожиданно и сразу раздвинулись.

— Насчет людей из России? Однажды я встретил его в ресторане. В «Мориа». Он был с женщиной. С русской. Молодая, интересная женщина…

Рано утром за окном раздались знакомые звуки, от которых я уже успел порядком отвыкнуть.

Трижды, по христианской традиции, далеко в арабской деревне прокричал петух. Затем донеслась усиленная электроникой утренняя мусульманская молитва.

Я подошел к окну.

Иудейский Иерусалим, напротив, был тих.

Хасиды — мужчины и мальчики, точная копия взрослых, — в черных костюмах и шляпах, с наброшенными на плечи белыми с полосами молитвенными плащами, направлялись в синагоги…

По другую сторону Элиягу Голомб был яблоневый сад.

На рассвете по субботам здесь можно было увидеть косуль. Они переходили практически пустынное в эти часы шоссе Элиягу Голомб и известными им тропами пробирались в сад.

Я взял в руки бинокль.

Выше, на Байт ва-Ган, — многоэтажные виллы.

Солнце еще не поднялось. Но тени уже отделили детский городок в сквере на углу. Почти на каждой улице были сооружены детские площадки — металлические карусели, песочницы, корабли.

В 7.00 заработала радиостанция на русском.

Я отложил бинокль. Усилил звук.

После сводки последних известий был утренний концерт. По субботам не передавали крикливых реклам. Музыка, литературный обзор. Музыкальный ведущий пыжился, стараясь поднять планку интеллектуального разговора.