Призрак на палубе - Влад Виленов

И вот однажды один ироничный журналист, прибывший на крейсер с заданием написать об этом статью, отважился вступить в «мёртвый коридор». Сопровождавший журналиста матрос, отдраив кремальеру двери, впустил его в коридор, но идти следом наотрез отказался.

Через несколько минут в дверь отчаянно застучали. Когда матрос открыл её, на него буквально упал журналист с перекошенным от страха лицом. «Он там! Он там!» — кричал он исступлённо. Спустя несколько дней флотская газета опубликовала очерк о призраке на крейсере «Москва». Отныне прибывающее на корабль начальство уже с полной серьёзностью интересовалось: «Что нового с призраком?..»

С тех пор об этом как о главной достопримечательности стали рассказывать приезжим шефам и артистам. В «мёртвый коридор» гостей водили как на экскурсию, но только днём.

— Вот здесь, — говорил «экскурсовод» (эту сомнительную честь почему-то в большинстве случаев возлагали на моего однокашника Олега, служившего на крейсере заместителем командира корабля но воспитательной работе). — За этим поворотом — его любимое место. Здесь он обычно и стонет!

— Ах-ах-ах! — восклицали эстрадные дивы, с опаской поглядывая в теряющуюся перспективу коридора. — Как это, должно быть, романтично! Как интересно!

Впрочем, желающих совершить культпоход в «мёртвый коридор» ночью никогда не находилось…

«Вот так и живу в обнимку с призраком, будь он неладен!» — грустно закончил свой рассказ друг-однокашник при очередной нашей встрече.

А спустя несколько дней он пригласил меня к себе на корабль. В программе встречи было совместное пребывание в местной самодельной сауне и дружеское застолье. Где-то после полуночи, когда мы уже перебрали в памяти истории службы и жизни всех, кого вместе знали, я, находясь в прекрасном расположении духа, поинтересовался:

— А слабо нам глянуть на твоего «белого матроса»?

— Плёвое дело, — махнул рукой Олег. — Он мне как родной Можем и пообщаться!

И мы пошли. Надо оговориться, что «Москва» к тому времени была выведена из боевого состава и готовилась к скорой смерти под жалом автогена. По этой причине её команда была сильно сокращена и на корабле чувствовалось запустение. Мы шли по полутёмным трапам и коридорам, мимо распахнутых настежь выгородок и пустых кубриков. С подволока на нас капал ржавый конденсат. Звук наших собственных шагов далеко разносился внутри пустынного корабельного чрева. И вот мы наконец у задраенной двери «мёртвого коридора».

Олег привычно отдраивает её… И мы оба мгновенно холодеем… Из чёрной глубины коридора явственно доносится протяжный стон. Так, наверное, стонет только приговорённый к смерти: долго и с надрывом. Если до этого в голове и был какой-то хмель, в одно мгновение его не стало. Мы переглянулись. Я почувствовал, как меня начал бить противный озноб. То же, очевидно, испытывал и мой однокашник.

— Ну что будем делать? — спросил я его шёпотом.

— Не знаю! — ответил он ещё тише.

— Вдвоём не так уж и страшно! — прошептал я ему.

— Ага! — кивнул он мне.

— Пойдём вперёд? — предложил я в тайной надежде, что он откажется и мы быстренько уберёмся восвояси, а я при всём ещё и сохраню своё лицо.

Но и Олег тоже был не лыком шит.

— Если хочешь, пойдём! — мрачно шепнул он мне и тяжело вздохнул.

Идти вперёд, так же, как и мне, ему не хотелось, но и показывать свою робость он тоже не мог. Теперь отступать было уже поздно.

— Тогда ты иди первым, — сказал я. — Ведь это твой корабль!

— Ничего подобного, — ответил он мне. — Идти первым должен ты, потому что лезть сюда ночью была твоя идея. Ты хотел увидеть призрака, так иди и смотри!

— Ладно, — сказал я примирительно, понимая, что идти первым — самоубийство, — Пошли вместе разом!

— Согласен!

Мы одновременно втиснулись в проклятый коридор и, посматривая друг на друга, медленно двинулись вперёд. А стон всё продолжался, более того, по мере нашего продвижения он становился всё громче и громче. Мы же шли, наоборот, всё медленнее и медленнее, оттягивая неизбежную встречу, словно это могло что-то изменить. А затем я почувствовал, как на моей голове поднялись волосы. В просторном проёме коридора я явственно увидел белую фигуру. Она качалась и стонала! Шаг… Ещё шаг… Ещё… Дальше идти не было уже никаких сил. В этот момент призрак, почувствовав, видимо, наше присутствие, прекратил стонать и стал поворачиваться к нам, вытягивая вперёд трясущиеся руки. И тут, когда я уже считал, что жизнь моя подошла к своему логическому завершению, однокашник, внезапно оттолкнув меня в сторону, бросился бегом к качающемуся видению.

«Наверное, крыша поехала, — пронеслось у меня в голове. — Всё, конец Олегу!»

В это мгновение однокашник уже подскочил к призраку и, бесцеремонно схватив его за грудки, разразился отборнейшим матом.

В ответ видение замычало что-то нечленораздельное. А затем я услышал слова, которые вернули меня в мир реальности.

— Ну что, Георгицу, опять нажрался, как последняя свинья! — закричал Олег, тряся теряющего равновесие «призрака».

Тот наконец сфокусировал свой взгляд и, узнав замполита, расплылся в пьяной улыбке:

— Ну, выпил малость! Только выведите меня отсюда. Заблудился!

Покидали мы «мёртвый коридор» с чувством исполненного долга, таща за собой полубесчувственное тело мичмана-кока.

Как выяснил на следующий день Олег, кок, изрядно перепив, залез каким-то образом в тупиковый коридор и, не находя выхода, стонал там уже несколько часов. Белая же его одежда оказалась обычной робой, которую корабельные коки надевают для работы на камбузе.

Когда на следующий год я снова приехал в Севастополь, то Олег рассказал мне печальное завершение нашей ночной истории. Через несколько месяцев после происшествия в «мёртвом коридоре» мичман-кок внезапно скончался. Может быть от сердечного приступа, как говорили врачи, может от чего-нибудь ещё; ведь кто знает, что могло произойти с ним в течение тех нескольких часов, что он провёл в зловещем коридоре?

Как мы уже говорили, биография невезучего крейсера завершилась весьма печально. Проданный на лом какой-то левой фирме в Индию, он был при буксировании посажен на мель. Затем из-за него была целая перестрелка индийских сторожевых катеров с местными пиратами. Ну а завершилась вся эта история тем, что разграбленный вконец корабль был брошен всеми на той же отмели и разбит штормовыми ветрами. Кто теперь скажет, что стало с призраком? Может, он уже давно перебрался на какой-то новый корабль и теперь вовсю пугает его экипаж, а может, он всё ещё верен своему старому несчастливому крейсеру и всё так же по ночам стонет в полузатопленном «мёртвом коридоре», и рёв океанских волн заглушает его стон…

Призраки погибших моряков надолго (а зачастую и навсегда) остаются на своих кораблях. Если же это призраки погибших или умерших капитанов, то они стараются ещё и послужить на благо своего любимого корабля или судна.

Из воспоминаний капитана Сергей Маслоева:

«Лет 10 назад случилась со мной престранная история. Имела она жуткое продолжение, о котором даже писали газеты и показывало телевидение. Тогда я только начинал капитанить и своё первое назначение получил на теплоход, совершавший ежедневные рейсы Кронштадт — Ломоносов. Интересно, что бортовой номер корабля в сумме составлял 13. В ту ночь была мерзкая погода: туман, мелкий моросящий дождь и пронизывающий ветер. Я сидел в каюте и перебирал бумаги, оставшиеся от прежнего капитана. Он умер год назад, проплавав на этом корабле лет 20. Вдруг из очередной папки выпала его фотография. Узнать капитана было нетрудно — мы с ним как-то встречались. Только на пожелтевшей карточке был он ещё молодым.

— Командир! Время! — донеслось сверху.

Я запер каюту и поднялся на капитанский мостик. Посадка закончилась. Я отослал рулевого погреться. Экран локатора был чист, машины набирали ход, мы медленно выходили из гавани. Страшно захотелось курить. Маленькое пламя зажигалки выхватило из темноты картину, от которой, как говорят, кровь в жилах стынет. Прямо на нас на полном ходу шёл адмиральский катер. Он был настолько близко, что уже стали видны заклёпки на его корпусе. Меня словно парализовало. Вдруг чувствую — машины меняют режим. Поворачиваюсь к посту управления и вижу призрак капитана. Он стоял, спокойно и уверенно держась за рычаги. Наше судно совершило какой-то невероятный манёвр и закачалось на волне от промчавшегося перед самым носом катера. Я посмотрел ещё раз — на мостике уже никого не было, а корабль наш продолжал двигаться прежним курсом, будто ничего и не произошло. Вернулся рулевой:

— Чего машины-то дёргали?

— Осаживай! Право на борт! — пресёк я его желание поболтать.

До Ломоносова дошли спокойно. Рейс был закончен. Отдав последние указания, я спустился в каюту. Сил хватало только добраться до койки. Мельком взглянув на стол, я понял, что сегодня уже не засну. Фотография капитана бесследно исчезла! Всю ночь я размышлял над тем, что произошло. Разложив радиолокационный планшет, до дыр исчертил план Средней гавани. Никак не могли мы разминуться с тем катером! А призрак капитана? Может, почудилось от усталости? Но ведь вся команда говорит, что машины меняли ход, да и фотография куда-то запропала. Записав всё в судовой журнал, я решил больше к этому не возвращаться. А то, не ровён час, и за сумасшедшего сочтут.