Хищник. Заяц моего дедушки. Засада. Гоп-стоп - Дэн Кордэйл

— При каком?

— Ты оставишь мою душу в покое и не будешь надоедать со своими глупостями.

Спорить было бесполезно. Бабушка вздохнула и промолчала.

Дедушка тем временем посадил сына и дочь на колени и стал подкидывать их, играя в лошадку. Бабушка подняла голову и удивленно взглянула на него. За последние полгода ее муж ни разу не был в хорошем их строении.

— Жена, — сказал он, видя бабушкино удивление, — завтра воскресенье, день охоты, как ты только что сказала. Что ж, ты увидишь, что я последую твоим советам, по крайней мере в этом. А веселье, чего же ты хотела? Будем надеяться, что оно снова вернется.

Он потирал руки и приговаривал:

— Видишь, видишь, я забавляюсь.

Бабушка терялась в догадках, что значит такое приподнятое настроение.

— Ой, жена, — сказал ей мой дед, — дай–ка мне глоток можжевеловой настойки. Давно я ее не пил!

Бабушка принесла ему маленький стаканчик. Из таких обычно пьют наливку.

— Это что? — вскричал дед. — Неси стакан побольше! Я хочу наверстать упущенное.

А поскольку жена колебалась, он поставил детей на пол и сам пошел за стаканом нужного размера. Вернувшись, протянул его жене, и бабушке пришлось–таки наполнить стакан до краев.

— Жеа, — сказал дедушка, — завтра воскресенье. К тому же третье ноября, праздник Святого Юбера. Я решился целиком и полностью следовать твоим наказам. Осушаю этот стакан за здоровье святого, за его вечную славу в этом и ином мире. Посмотрим, какую добычу он нам пошлет в благодарность. Что бы это ни было, мы ее не продадим. Мы съедим ее сами, правда, дети? Ну–ка, карапузы, что вы любите больше всего?

— Я, — сказал мальчик, — хотел бы зайца в каком–нибудь вкусненьком соусе с сиропом. Мама его здорово готовит.

— Да–да, папа, — поддакнула девчушка, которая была большой лакомкой. — Конечно, мы так давно не ели зайца с сиропом!

— Ладно, будет вам заяц. Без шуток! — воскликнул дедушка, обнимая своих карапузов. — Этот парень из Льежа, — он показал на висевшее у печной трубы ружье, — прекрасно сможет его раздобыть. Слышишь, превеликий Святой Юбер? Зайца! Зайца! Нам нужен заяц! Дети просят, черт побери! Я принесу его, даже если мне придется загнать того, что спрятался у твоих nor!

В самом деле, под дедушкиным ружьем висел портрет Святого Юбера, у ног которого из норки выглядывал заяц. Понятно, конец дедушкиной речи все испортил.

Войдя в свою комнату, бабушка еще набожнее, чем обычно, преклонила колени, да, видно, дерзкая хула мужа мешала Господу услышать ее нежные молитвы.

На следующий день верный своему слову дедушка встал до восхода солнца и в сопровождении оставшихся ему двух собак, то есть Рамоно и Спирона, стал обследовать местность.

Было только третье ноября, но земля уже покрылась снегом. Собаки по грудь вязли в снегу и не могли бежать. Снег выпал прошедшей ночью, и сидевшие по норкам зайцы не успели оставить следов.

Тогда дед попытался порыскать по лежбищам. Он был хорошим охотником, но на этот раз лишь впустую потратил часть дня и, пройдя по лесу около шести лье, так и не заметил ни одного зайца.

Несолоно хлебавши дедушка вернулся домой, но неудача не испортила ему настроения. После ужина он закрыл собак, снова снял со стены ружье, обнял жену и детей.

— Что ты собираешься делать, Жером? — спросила его удивленная бабушка.

— Пойти в засаду. Ведь я обещал детям зайца.

— Убьешь его в следующее воскресенье.

— Я обещал его детям сегодня, а не в следующее воскресенье. Что ж, хорошенькое будет дело, если я не сдержу слова, правда, малыши?!

Дети прыгнули ему на шею с криками:

— Да, папа, зайца! Зайца!

— Большого, как Рамоно, — со смехом добавил мальчишка.

— Большого, как осленок Симоны, — поддакнула девочка, смеясь еще сильнее.

— Будьте спокойны, — сказал Жером, нежно их обнимая. — Получите вы своего зайца. Они у меня сегодня побегают, плутишки, а при лунном свете будут казаться на снегу большими, как слоны.

Дедушка вышел с ружьем на плече. Он насвистывал тот самый парад–алле, который напевал в тот день, когда Томас Пише убил его собак.

Дедушка пошел по ремушанской дороге. Подумав, что при таком длительном снегопаде зайцы спустятся в низину, он решил устроиться в лощине, тянувшейся между Ремушаном и Спримоном.

Оказавшись на перепутье, он остановился. Место было выбрано удачно. В наши дни на него не польстится ни один охотник: теперь там перекресток, а в те времена были одни заросли.

Прошло около четверти часа. Когда пробило девять, дед услышал чей–то голос. Человек шел со стороны Анивайла в направлении Лувепеза и распевал какой–то вакхический припев.

— А, черт! — сказал дедушка. — Если поблизости и притаился заяц, этот пройдоха его вспугнет.

Голос все приближался. Вскоре до замершего в своем укрытии деда отчетливо донесся хруст снега под ногами певца. На небе сияла полная луна. От покрывавшего землю слега становилось еще светлее, и дедушка легко узнал подходившего к нему человека. Это был Томас Пише.

Все еще сомневавшийся Жером Палан затаил дыхание и стал напряженно всматриваться в темноту.

Когда он уверился, что на перекрестке, рядом с которым он устроил засаду, сейчас в самом деле появится убийца Фламбо и Раметты, его сердце бешено заколотилось, в глазах потемнело, и он судорожно сжал непослушными пальцами ложе ружья.

Однако мой дед не был злым человеком и не держал в мыслях дурного. Он решил пропустить Томаса Пише, если тот пройдет молча. Томас Пише прошел, ничего не сказал. Он даже не заметил дедушку.

К несчастью, случаю было угодно, чтобы он пошел той же дорогой, которой пришел дед.

Понятно, он увидел на снегу дедушкины следы. Они были свежие, но по другую сторону перепутья Томас никого не встретил. Он повернулся, увидел кустарник и предположил, что там кто–то прячется в засаде. Любопытствуя, кто бы это мог быть, он повернул обратно, то есть к дедушке.

Тот почувствовал, что его обнаружили. Не желая доставить своему врагу удовольствие застать себя в укрытии, он встал во весь рост.

Томас Пише, никак не думавший, что это он, с первого же взгляда понял, с кем имеет дело. Вспомнив, наверное, с раскаянием о своем злобном поступке, он совершенно растерялся.

— А, господин Палан, — сказал он почти приветливо, — так мы охотимся?

Дедушка не ответил. Он только вытер рукавом лоб, покрывшийся потом.

— Не хотел бы быть на вашем месте, — продолжал Томас Пише. — Уж больно сегодня ночью колючий ветер, чтобы подпалить бок какому–нибудь волку.

— Иди себе мимо! — закричал мои дедушка.

— Как мимо? — спросил Томас Пише. — Почему это я должен идти милю, какое право вы имеете мне приказывать?