Новейшая оптография и призрак Ухокусай - Игорь Мерцалов

– А при чем тут все-таки труба? – спросил Варган.

– Да, занятно. Тем более если труба была прямо под ногами, то как же она могла попасть в кадр? – блеснув проницательностью, добавил Согрич. – Или он дом снимал? Вид сверху?

– Сравнивать разноплановые изображения – идея правильная, но вот что мсье де Косье делал непосредственно над моей трубой – это и мне очень интересно. Едва ли не интереснее всего остального, – ничуть не кривя душой, ответил Сударый.

Около половины восьмого ковролетчики запустили сторожевичка. Эта летающая разновидность саламандр известна большей частью в качестве потешных огней; сторожевичок, в сущности, то же самое, только в отличие от фейерверка он способен больше часа кружить над одним местом, прежде чем разлететься облаком разноцветных искр.

Запускать второго не потребовалось. К восьми часам из Спросонска прибыл скреп, скользнул, заслоняя пушистые звезды, над серебрящимися в лунном свете верхушками деревьев и опустился на поляну. На носу сидел, беззаботно свесив ноги, Искрюгай, от каковой картины Переплету опять сделалось дурно и даже показалось раньше времени, что он уже летит. Джинн махал рукой и что-то кричал, но степень плотности у него уже значительно понизилась, и голос потому был глухим и не совсем внятным.

Ковры первого скрепа и все вещи погрузили на воздушное судно спасателей. Искрюгай порывался помочь, но удержать что-либо в руках был уже не в состоянии. Это его очень расстраивало, и ему пришлось ограничить свое содействие мельтешением и советами.

– Добро пожаловать! – пригласил наконец пассажиров старшина спасателей.

Перегруженный скреп шел по воздуху медленно. Видимо, из-за этого ветер казался не таким свирепым, и Сударый решил воспользоваться возможностью полюбоваться видом. Переплет, как ни странно, тоже.

Когда они отлетели версты на полторы, за кормой вспыхнул и пропал красно-желтый цветок распавшегося сторожевичка.

Один из вновь прибывших ковролетчиков правил скрепом, Варган и Искрюгай разговаривали, стоя у левого борта.

– Славно поработал, жаль, что мало, – доносились, как из-под стекла, слова джинна. – Зато теперь в отпуск можно! Слетаю на родину, повидаю своих. Отец у меня вулканом владеет – я говорил?

– Было дело.

– Ах какие у него лавовые ванны! Вот понежусь…

– Потом как думаешь?

– Да, наверное, опять в спасатели пойду. Скучновато, конечно, сидеть аварии ждать, и странно опять же получается: другим плохо, а мне радость, что из бутыли вырвался. Но ведь и дело нужное, полезное!

– Еще какое…

Переплет жалел безнадежно пропавшие снимки:

– Это ж надо, такие труды – и все насмарку!

– Ладно бы только труды, слетать в Храпов еще раз не проблема, – возразил Сударый, не заметив, как дрогнуло лицо домового. – Особенно теперь, когда тебе удалось познакомить нас с самим Свинтудоевым. Но времени, конечно, жаль. И, главное, за Вереду я беспокоюсь. Она ведь такая ответственная – что, если задержалась в пустом доме, наедине с Ухокусаем?

– Может, Персефония уже отпустили?

– Очень на это надеюсь. Ах, жаль, конечно! Ведь уже сегодня должны были со всей точностью установить, как ловить призрака.

– А по-моему, надо к де Косье идти и вытрясти из него душу, – заявил Переплет, но, кажется, сам немножко испугался своей воинственности, возможно, вообразив, что это он лично куда-то идет и пытается из кого-то что-то вытрясти. – А еще лучше – жалобу на него подать. И пускай господа Немудрящев с Неваляевым разбираются, как это он Ухокусая на нас науськал.

– Вот с этим торопиться точно не будем, – покачал головой Сударый. – Во-первых, это пока только версия…

– Ничего себе версия! Летал над домом и всякую гадость в печную трубу скидывал.

– Недоказуемо, пока мы не поймаем Ухокусая. И главное, не удается даже вообразить, что делал этот парикмахерский демон целых два года между своими появлениями в обоих ателье. Неужели мирно жил у де Косье? Или, того невероятнее, жил, покусывая его клиентов, а никто так ничего и не заподозрил?

Ветер все же пробирался под одежду, и гнетущие мысли о неудаче мешали любоваться полной тайны панорамой ночи, так что вскоре Сударый вместе с Переплетом ушли в шатер.

Спасатели тотчас пригласили их пить чай. Непеняй Зазеркальевич вежливо, но решительно отказался, а вот домовой согласился и, взяв чашку, стал шумно дуть на нее.

Сударый посмотрел на часы – четверть девятого.

– Подвели мы вас? – сокрушенно спросил Варган, одевавшийся потеплее, чтобы выйти наружу и дать место погреться в шатре другим.

– Не страшно. Верните домой живого – и уже хорошо. В конце концов определенную пользу поездка нам принесла, – ответил оптограф, пряча часы, и вдруг обратил внимание, что в кармане у него лежит что-то лишнее.

Вынул – карандаш. Причем не тот, который он брал с собой.

– Странно.

– Боже мой! – воскликнул Варган. – Где вы его нашли?

– Я нашел? – не сразу сообразив, о чем речь, переспросил Сударый.

Сквозь полог шатра просочилось улыбчивое лицо почти совсем уже дематериализовавшегося джинна.

– Моя ошибочка, – сообщил он. – Подобрал карандашик на месте аварии, подумал, что ваш, вот и положил.

– Искрюгай, я твой должник! – заявил сияющий полулюд. – Вы позволите, сударь?

– Конечно. Держите ваш карандаш. Желаю больше никогда его не терять.

Был уже одиннадцатый час ночи, когда дежурный возок ковролетки доставил усталых путешественников до дома. Персефоний встречал их на крыльце.

На глаза Переплета навернулась слеза, едва он переступил порог родного дома, по которому успел соскучиться так, словно не видел его по меньшей мере лет тридцать. Вторая навернулась после слов Персефония о том, что, освободившись из участка в седьмом часу вечера, он застал Вереду в ателье.

– Негоже, сказала она, чтобы дом совсем пустой стоял.

– Надеюсь, с ней все в порядке? – спросил Сударый.

– Да, Ухокусай ее не потревожил. К тому же вечером она была не одна: пришла кухарка Непозлобиных, приготовила ужин. Когда я вернулся, Вереда вместе с ней и ушла. Моей скромной персоной Ухокусай не заинтересовался. А вы как слетали?

– Сейчас посмотрим, что тут уцелело, – сказал Сударый, берясь за кофр с пластинами.

– Э, нет, сперва ужинать, – решительно возразил упырь. – У меня все в печке стоит, чтобы не остыло, а вы устали. Просто скажите коротко: все получилось?

– Коротко не расскажешь.

– Тогда тем более прошу за стол.

Об обстоятельствах своего освобождения Персефоний рассказал кратко и без особой охоты – ему вообще не хотелось вспоминать лишний раз эту историю. Все же, накрывая на стол, он сообщил, что полиция сработала без проволочек, коих он очень опасался. Инцидент был расследован прямо-таки молниеносно, студенты перед упырем извинились, он перед ними тоже «не стал важничать», попросил прощения за разбитые носы. На том и разошлись.

Выслушав его и закончив поздний ужин, Сударый с сожалением отказался от мысли раскурить трубку. Нельзя было давать себе расслабляться, иначе он просто уснул бы, сидя в кресле. Вместо этого, борясь с усталостью, он осмотрел побывавшее в аварии оборудование.

Если не считать надколотого угла «Зенита», повреждений не обнаружилось. Перед тем как открыть кофр, Непеняй Зазеркальевич все же сменил освещение в лаборатории с пера жар-птицы на красный кристалл и, к удивлению, обнаружил, что две пластины, за номерами три и четыре, сохранились; остальные, конечно, превратились в кучу острых осколков.

– Ну что ж, попробуем проявить их, вдруг что-нибудь получится. Не пропадать же растворам.

За работой он удовлетворил любопытство Персефония. Сведения, полученные от городового Сватова и призрака Свинтудоева, привели упыря в замешательство.

– Предметный призрак? Час от часу не легче. Я много где бывал, но про таких не слышал.

– О предметных призраках упоминают путешественники, бывавшие на Востоке, – например, в Подоблачной империи или в Рассветной стране, а туда тебя судьба, кажется, не заводила.

Поведал Сударый и семейную историю Варгана о волшебном карандаше, существенно подсократив ее, конечно. Упомянул и о терминологической путанице в науке, не позволяющей четко соотнести Ухокусая с каким-то классом существ, хотя о его приметах и повадках уже многое стало известно.

– Многое? – усомнился Персефоний. – Меня они заставляют только теряться.

– Отчего же? Мы может твердо сказать, что…

– Обождите, Непеняй Зазеркальевич. Прежде чем продолжать, скажите: вы уверены, что Ухокусай не подслушивает нас в эту минуту?

– Напротив, почти убежден, что подслушивает. Но с этим уже ничего не поделаешь. Ухокусай на диво проворен. Помнишь, как мы с тобой писали записки на кухне? Вроде бы я успел мельком удивиться, откуда там взялся карандаш, но некогда было на мелочи внимание обращать. Теперь я уверен, что это именно Ухокусай притворился карандашом.