Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник) - Пелам Вудхаус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дядя!
— Дядя? — изумленно повторил Ансельм.
— Это же дядя Леопольд!
— Да, — сказал кавалер ордена Британской империи и, всхлипнув, отошел от дуба. — Рядом с тобой, Мэртл, стоит Муллинер?
— Да.
— Муллинер, — сказал сэр Леопольд Джеллеби, — вы застали меня в слезах. А почему я в слезах? Потому, мой милый Муллинер, что я все еще потрясен вашей чудесной проповедью о Братской Любви и нашем долге по отношению к ближним.
Ансельм спрашивал себя, удостаивался ли когда-либо другой младший священник подобных комплиментов.
— Спасибочки, — сказал он, елозя подошвой по дерну. — Жутко рад, что она вам понравилась.
— «Понравилась», Муллинер, это слабо сказано. Ваша проповедь полностью перевернула мой взгляд на жизнь. Она сделала меня другим человеком. Муллинер, у вас в доме не найдется пера и чернил?
— Пера и чернил?
— Абсолютно верно. Я хочу выписать вам чек на десять тысяч фунтов за вашу коллекцию марок.
— Десять тысяч!
— В дом, в дом! — скомандовала Мэртл. — Немедленно!
— Видите ли, — сказал сэр Леопольд, пока они вели его в кабинет и засыпали вопросами, какой тип пера он предпочитает: с широким кончиком или узеньким, — когда вчера вы показали мне альбом, я сразу понял ценность хранившихся в нем марок — за них где угодно дадут пять тысяч, — а потому я, естественно, сообщил вам, что они ничего не стоят. Общепринятая деловая предосторожность, к которой просто нельзя не прибегнуть. Помнится, чуть ли не первое, что сказал мне дорогой отец, посылая меня на битву с бессердечным миром: «Никогда не упускай случая обвести дурака вокруг пальца», и до этого дня я всегда старался с честью следовать отцовскому завету. Но ваша проповедь убедила меня, что есть нечто более благородное и высокое, нежели кодекс деловой этики. Мне кроссировать чек?
— Как вам угодно.
— Нет, — сказала Мэртл. — Пусть чек будет открытым.
— Как скажешь, дорогая. Мне кажется, — добавил добрый старый помещик, лукаво улыбнувшись сквозь слезы, — это дело тебя живо интересует. Могу ли я предположить…
— Я люблю Ансельма. Мы помолвлены.
— Муллинер! Это так?
— Э… да, — сказал Ансельм. — Я как раз собирался рассказать вам.
Сэр Леопольд похлопал его по плечу:
— Я не мог бы пожелать ей мужа достойнее. Ну вот. Вот ваш чек, Муллинер. Коллекция, как я сказал, стоит пять тысяч, но после вашей проповеди я даю вам десять добровольно… добровольно.
Ансельм, будто во сне, взял протянутый ему прямоугольный листок и положил в карман. Безмолвно он отдал альбом сэру Леопольду.
— Благодарю вас, — сказал последний. — А теперь, мой дорогой, я, пожалуй, попрошу вас одолжить мне чистый носовой платок. Мой собственный, как видите, совсем промок.
И пока Ансельм у себя в комнате рылся в ящике, ища свежий платок, его заставил обернуться звук легких шагов. В дверях стояла Мэртл, прижимая палец к губам.
— Ансельм, — прошептала она, — у тебя есть автоматическая ручка?
— Конечно, любимейшая. Вон в том ящичке. Да, вот она. Ты хочешь что-то написать?
— Я хочу, чтобы что-то написал ты. Немедленно сделай передаточную надпись на чеке и отдай его мне. Я сейчас же поеду в Лондон, чтобы попасть в банк к открытию, и обналичу чек. Видишь ли, я знаю дядю Леопольда. Когда он проснется, а впечатление от проповеди посотрется, ему может взбрести в голову позвонить в банк и аннулировать чек. Ты ведь слышал, какой позиции он придерживается в вопросе о деловых предосторожностях. А таким способом мы избежим нежелательных накладок.
Ансельм поцеловал ее с горячей нежностью.
— Ты все предусматриваешь, любимейшая, — сказал он. — Ты совершенно права. Ведь всегда желательно избегать всех и всяческих накладок.
© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.
Курортный роман
Отправляясь в Дройтгейт, прославленный курорт западной Англии, Фредди Фитч-Фитч не надеялся на успех. Ехал он к дяде, генерал-майору сэру Эйлмеру Бастаблу, а хотел попросить, чтобы тот снял опеку с его денег, поскольку он (Фредди, а не дядя) собирался жениться на Аннабелле Первис. Да, на успех он не надеялся, но великая любовь вела его, так что он поехал и добрался до страдавшего подагрой дяди.
— А вот и я! — воскликнул он, ибо считал нужным бодриться, пока не выгонят. — Здрасьте, здрасьте, здрасьте.
— Хр-р-р… — отвечал сэр Эйлмер, вздрогнув и вздохнув. — Ты?..
Он проурчал что-то еще, но Фредди разобрал лишь два слова: «…только этого!..»
Сердце у него екнуло. Родич был явно не в духе. По-видимому, он уже побывал там, где пьют эту воду, и с ним едва поздоровались полные доходяги, презиравшие простую подагру.
Приехав на курорт, он пережил тяжелое унижение. Аристократ и воин, он ждал, что его примут с распростертыми объятиями и введут в самый избранный круг. Но когда оказалось, что у него только боли в правой ноге, его обдали холодом и оттеснили к тем, кто страдает астмой или печенью.
Поистине, мы не знаем, как живут другие. Известно ли вам, к примеру, как строго соблюдают калеки табель о рангах? Спартанец лучше обращался с илотом, французский вельможа — с крестьянином, чем хороший, полновесный диабетик с тем, кого, предположим, мучают мозоли. Особенно заметно это там, где калеки собираются шайками, то есть в Баден-Бадене, на Горячих водах (Виргиния) или, как в данном случае, в Дройтгейте.
Представить трудно, как силен там дух замкнутых обществ. Старая знать, чьи случаи упомянуты в медицинских журналах, не якшается с мелюзгой.
Вот почему сэр Эйлмер так угрюмо глядел на Фредди.
— Ну, — осведомился он, — чего тебе надо?
— Да так, знаешь, заехал, — отвечал Фредди. — Как живешь?
— Плохо, — признался дядя. — Сестру потерял.
— Какую? — удивился племянник. — Что, тетя умерла?
— Хуже. Моя сиделка вышла замуж. И за кого? У него грибок! С ума сошла, не иначе.
— Вообще-то ее можно понять.
— Нельзя.
— Видишь ли, — развил свою мысль Фредди, — любовь движет миром.
— Ничего подобного, — возразил дядя, склонный, как многие вояки, понимать все в прямом смысле. — Чушь какая! Миром движет… ах ты, забыл! Во всяком случае, не любовь. Нет, какая ерунда!
— Ладно, я понял, — сказал Фредди. — Скажем иначе, любовь побеждает все. Это уж точно.
Генерал проницательно взглянул на него:
— Ты что, влюбился?
— Безумно.
— Ну и кретин. Наверное, денег хочешь просить?
— Нет, что ты! Заехал посмотреть, как ты тут. Но если уж зашел разговор…
Сэр Эйлмер помолчал, негромко стеная:
— Кто она?
Фредди закашлялся и поправил воротничок. Этого он и боялся. Дело в том, что Аннабелла не отличалась знатностью, а старый хрыч был очень строг в этих вопросах.
— Понимаешь, — сказал Фредди, — она работает с фокусником.
— Что?!
— Ну, помогает. Я ее увидел на благотворительном концерте. Она ассистировала Великому Болони.
— Кому?
— Ну, такой фокусник.
— Что значит «ассистировала»?
— Ну, исчезала, потом появлялась, давала ему рыбок каких-нибудь, улыбалась публике, кланялась… и так далее. Сам понимаешь…
Сэр Эйлмер угрюмо нахмурился.
— Понимаю, — согласился он. — Моего племянника подцепила вульгарная комедиантка. Рыбок, видите ли! Ха-ха.
— Не то чтобы подцепила… — начал Фредди.
— То, — заверил дядя. — Иди-ка отсюда.
— Хорошо, — сказал Фредди и поехал в Лондон скорым 2.35. В этом самом поезде его осенила неплохая мысль.
Последний из Фитч-Фитчей не очень много читал, но в журналы заглядывал; а тот, кто заглядывает в журналы, непременно знает, что если жестокий старик видеть не хочет твою невесту, надо привести ее инкогнито, чтобы она его очаровала. Был такой рассказ и в еженедельнике, купленном на станции, так что Фредди сразу подумал о коварной сиделке. Когда поезд подходил к Паддингтонскому вокзалу, план был готов.
— Вот что, — сказал Фредди встречавшей его Аннабелле.
— Да? — откликнулась она.
Фредди нежно взял ее под руку и повел в буфет, где собирался пропустить рюмочку.
— Вообще-то, — сообщил он, — ничего не вышло.
Аннабелла охнула:
— Не разрешает?
— Вот именно.
— И денег не дает?
— Конечно. Уперся как мул. Послушал, пофыркал и выгнал меня. Известное дело! Но ты не горюй, все не так плохо. Ты умеешь ухаживать за больными?
— Я ухаживала за своим дядей.
— А теперь поухаживай за моим. У него сбежала сиделка. Я ему позвоню и скажу, что нашел истинное сокровище. А ты уж постарайся.
— Как?
— Ну, крутись вокруг него. Взбивай подушки. Лелей, ласкай. Да, непременно скажи, что ты — хорошего рода, если это так называется. А когда он полюбит тебя как родную дочь, пошли мне телеграмму. Поверь, план — лучше некуда. Сработает.