Город Эмбер: Побег - Джин Дюпро

Он боялся за Лину. Он не узнает, что с ней случилось, пока не дойдет до Труб. А там уж она либо появится, либо нет. Во всяком случае, все, что он мог сделать сейчас, — это бежать, да побыстрее.

Он мчался по Нэк–стрит. Как странно выглядит безлюдный город. Без прохожих, снующих взад–вперед, улицы казались шире и темнее. Нигде никакого движения — только бегущий Дун, его тень и его отражения в витринах лавок. На Селвертон–сквер на информационном стенде он увидел объявление о розыске. Два имени — его и Лины. Наверняка все в городе уже прочли их. «Вот я и прославился, — сказал себе Дун, криво усмехнувшись. — Да только совсем не так, как я ожидал. Ничего общего с минутой славы на ступенях ратуши. Вместо того чтобы заставить отца гордиться мной, я заставил его ужасно волноваться».

Эта мысль до того поразила Дуна, что он внезапно остановился. Как же он может просто взять и исчезнуть, не сказав никому ни слова? Но уже поздно об этом думать, пути назад нет. Ах, если бы только была возможность отправить отцу весточку! И тут он вдруг понял, что возможность–то есть. Он достал из своей наволочки клочок бумаги и карандаш и нацарапал: «Отец, мы нашли выход из города — он в конце концов оказался в Трубах. Ты все подробно узнаешь завтра. Люблю тебя. Дун». Он сложил записку вчетверо, большими буквами написал сверху «Доставить Лорису Харроу» и нацепил на гвоздик на стенде. Вот! Это было лучшее, что он мог придумать. Ему хотелось надеяться, что кто–то отнесет записку отцу.

Издалека до него доносились звуки пения. Он прислушался — это была «Песнь реки», самый конец.

Из–под спуда вытекая. Словно кровь самой земли. Ты струишься, как живая, Чтобы жить и мы могли, — пропел он себе под нос. Как и любой в Эмбере, он знал наизусть слова всех трех песен. Он негромко пел вместе с далекими певцами:

Фонари питая верно, Освещай наш милый край! И вовеки неизменно Притекая, утекай.

Теперь по Рим–стрит и дальше на Ривер–роуд. Оставалось примерно полдороги. Певцы затянули «Песнь тьмы» — его любимую. Мощные, глубокие гармонии — даже немного жаль, что он пропустил праздник. Он пробежал по пустой Риверроуд–сквер, где на стенде криво висело еще одно объявление с его именем, и уже повернул на Норт–стрит, когда фонари опять замерцали и потухли.

Он резко остановился. Стоять тихо и ждать — такова была привычная реакция любого горожанина на отключение света. Он услышал, что певцы на секунду растерялись, несколько испуганных голосов нарушили гармонию, но потом песня снова выправилась, бросая вызов тьме. На мгновение мысли об отце, о Лине, о лодке оставили Дуна. В мире не существовало ничего, кроме мужества и бесстрашных слов песни:

Во тьме коварной и бездонной Храбро дети Эмбера стоят. Никогда мы не сдадимся ночи темной, Наши фонари всегда горят.

Он во весь голос пел вместе со всеми в кромешной тьме. Песня кончилась, и он подождал еще немного. Несколько минут царила полная тишина, а потом очень далеко, но совершенно ясно Дун услышал крики. Похоже, началась паника. Он и сам ощущал что–то похожее на панику, его так и подмывало сорваться с места и сломя голову вслепую броситься в темноту.

Но тут его озарило: ему–то совершенно незачем ждать, когда свет снова зажжется. Ведь у него есть нечто, чего никогда не было ни у одного жителя Эмбера, — способ видеть в темноте. Он опустил на землю свой узел, развязал его и стал рыться в нем, пока не выудил свечу. Коробок спичек оказался на самом дне узла. Он чиркнул спичкой по мостовой, и огненная палочка тут же вспыхнула. Он поднес пламя к веревочке свечи, и веревочка загорелась. У него был свет. У него, единственного в городе, был свет.

Правда, света было не очень много, но достаточно, чтобы, по крайней мере, видеть мостовую непосредственно перед собой. Он медленно двинулся вдоль Потт–стрит, потом повернул налево на Норт–стрит. Эта улица упиралась прямо в Управление трубопроводов.

У подъезда никого не было. Маленькое облачко мотыльков трепетало крылышками вокруг пламени его свечи, и это было единственное, что двигалось на Пламмер–сквер. Оставалось только ждать. Дун задул свечу — он не хотел израсходовать ее всю: неизвестно, когда свет загорится снова. Он присел на корточки, положив рядом свой узел и прислонившись к одному из больших мусорных баков. Он ждал, внимательно прислушиваясь к отдаленным звукам, и вдруг фонари мигнули, потом мигнули еще раз и зажглись.

Лины нигде не было видно. Если стражи нашли ее и схватили… Но Дун предпочитал пока об этом не думать. Он подождет еще немного. Наверняка ее задержали эти отключения, она же в это время была на улице. Отсюда не видно часовую башню, но, вероятно, четырех еще не было.

А что, если она не придет? День песни кончился, люди рассыпались по городу, и стражи, вне всякого сомнения, скоро снова начнут охотиться за ним. Дун обхватил себя руками и посильнее сжал, чтобы прекратить тошнотворную дрожь.

Если она не придет, оставалось два пути: можно остаться в городе и попытаться спасти Лину. А можно попробовать сесть в лодку одному: рано или поздно Лине удастся освободиться, и она покажет всем, где находятся лодки. Ему не нравился ни один из этих планов: он хотел спуститься по реке, и он хотел сделать это вместе с Линой.

Дун встал и поднял свой узел. Он слишком нервничал, чтобы сидеть на одном месте. Он дошел до угла Гэппери–стрит и посмотрел в обе стороны. Ни души. Он заглянул на Пламмер–стрит, подумав, что Лина, вероятно, тоже выберет окольный путь через окраины, чтобы не попасться кому–нибудь на глаза. Но и здесь никого не было. Он прошел по Саблин–стрит до самой границы города. Ни души. Надо на что–то решаться.

Он подошел к двери Управления. Думай, приказал он себе. Думай! Он даже не был уверен, что сможет совершить путешествие по реке в одиночку. Как он спустит лодку на воду? Сможет ли он хотя бы поднять ее без посторонней помощи? С другой стороны, чем он поможет Лине, если она в лапах стражей? Что он мог бы предпринять, чтобы самому при этом не попасться?

Он чувствовал себя так, словно заболевает. У него замерзли руки. Он еще раз внимательно оглядел площадь. Никого, только мотыльки вьются вокруг фонарей.

И тут на Гэппери–стрит появилась Лина. Она неслась через площадь, и он рванулся ей навстречу. Лина прижимала к груди что–то, завернутое в одеяло.

— Я пришла. Я здесь. Я еле вырвалась. — Она так запыхалась, что едва могла говорить. — И посмотри–ка! — Она откинула край одеяла, и Дун увидел прядь пушистых каштановых волос и два испуганных круглых глаза. — Я взяла с собой Поппи.

Дун был так рад видеть Лину, что совсем не обратил внимания на то, что с ними отправляется Поппи, и рискованное путешествие становится, таким образом, еще более рискованным. Облегчение и воодушевление переполняли его. Они уходят! Они уходят!