Роса и свиток - Лариса Петровичева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И что сказал Вельдер? — осведомился Шани, положив платок на скамью и снимая камзол. Вблизи оказалось, что одежда декана инквизиции замарана винными пятнами всех цветов и оттенков; маскировка удалась на славу.
— Он сказал, что не сможет составить этих препаратов, — ответила Софья. — И никто в столице не сможет этого сделать. И если бы вы не отправили на костер зельевара Керта, то сейчас бы имели нужное зелье. Но Керт умер, а больше ни у кого нет его талантов.
Шани усмехнулся и принялся распускать шнуры на рубашке, испачканной не меньше камзола. Судя по одежде, благородный джентльмен кутил изрядно, побывав и в кабаках, и в канавах.
— Во-первых, я его не жег, — брезгливо заметил Шани, избавившись от рубашки. Софья испуганно смотрела на грубый шрам, который вился у него по груди и уходил вбок, и не могла отвести взгляда: когда-то инквизитора очень хорошо подрезали в бою. Из саквояжа, стоявшего на скамье рядом, он достал форменную темную сорочку-шутру с алыми официальными шнурами, без единого пятнышка, и продолжал: — А во-вторых, это было пять лет назад. Тогда я в скромном чине брант-инквизитора работал в Залесье и знать не знал о здешних делах.
— Я ни у кого больше не была, — призналась Софья. — Не успела. Вельдер дал мне коляску и кучера, и мы как раз ехали к мастеру Кримешу.
Инквизитор отмахнулся и небрежно затолкал грязное тряпье под лавку.
— Если Вельдер не сможет выполнить заказ, то и в самом деле никто не сможет. Ладно, что теперь… Спасибо за работу, Соня, я признателен.
Софья только руками развела: дескать, что вы, не стоит благодарности. Шани завязал шнуры на воротнике и спросил:
— Ты, должно быть, голодная?
* * *— Я этот день очень хорошо помню. Родителей увезли из дома две седмицы назад, и я уже не верила, что они вернутся. Знаете, мы ведь очень хорошо жили. У нас был свой дом на набережной. И вот я на всякий случай собрала маленькую сумку с вещами… «Послание Заступника» взяла, куклу и медоеда. Ну я же маленькая была, что еще могла собрать. А потом в дом пришли чужие люди, и огромный такой, толстый господин с красной рожей взял меня за шиворот и выкинул на улицу. Ничего я не успела взять, так и пошла.
Они сидели в небольшом, но очень приличном кабачке, в закрытом кабинете, где их никто не беспокоил. Кабатчик с порога получил пригоршню монет, принес еду и несколько бутылей южного вина и больше не показывался. Когда одна из бутылей опустела, то Софья внезапно обнаружила, что говорит и не может остановиться. Слова, которые давным-давно созрели и умерли в ее сердце, вдруг прорвались наружу, и она не в силах была их удержать.
— И куда ты пошла? — спросил Шани. Софья вдруг подумала, что он не верит ни единому ее слову. У всех проституток есть как минимум две жалобные истории: одна про жестоких родителей, вторая про судьбу-злодейку — вот он и слушает ее, как слушал бы любую другую байку. Да и кем еще, кроме дорогой проститутки, можно считать Софью, после жизни-то в приюте Яравны…
— Не знаю, — призналась она. — Не знаю, просто шла себе и шла. В никуда. А потом пришла к собору Залесского Заступника и села на ступеньки… так и сидела, пока не стало темнеть. А потом из собора вышел настоятель и спросил, кто я и что тут делаю.
Шани откупорил вторую бутылку вина и плеснул немного Софье и себе. Девушка заметила, что он почти не слушает: смотрит ей в переносицу, задает правильные вопросы в правильный момент, но сам думает о чем-то другом. Ну и ладно. И пусть. Он купил ее не затем, чтобы слушать пьяные откровения.
— Я переночевала в комнатке при соборе, а наутро настоятель отвел меня в приют госпожи Яравны. Представляете, я только через два года поняла, что там к чему. А так… думала, что это обычный приют. Ходят туда важные господа, так мало ли — может, деньги дают на содержание сирот, — Софья нервно хихикнула и зажала рот ладонью. Все правильно: приходят господа и дают деньги; Софье казалось, что у нее начинается истерика. Очень некрасивая, пьяная истерика.
Инквизитор отпил вина и вдруг посмотрел на Софью так, словно впервые увидел ее, пожалел и поверил. В сиреневых глазах теперь было неподдельное сочувствие; Софья шмыгнула носом и стерла слезинку тыльной стороной ладони.
— Милая Софья, — задумчиво и мягко проговорил Шани, — у тебя все будет хорошо. Слушайся меня, делай все, что я скажу, и через полгода ты уедешь отсюда и будешь жить в своем доме. Поселим тебя в небольшом, но культурном городке, ты станешь собирать яблоки в собственном саду, а потом выйдешь замуж за доброго и хорошего человека. А я, старый грешник, стану кружником ваших детей, если мы с тобой к тому времени не рассоримся по моей милости.
Вот тут Софью прорвало: она опустила голову на руки и разрыдалась. Тяжелая ладонь инквизитора легла на ее макушку и ласково погладила несколько раз — так когда-то давно, в другом мире и другой жизни плачущую Софью успокаивали родители.
— Что я должна сделать? — проговорила Софья, захлебываясь в слезах. Видение иной, хорошей жизни было невыносимым и желанным. — Шани, что я должна сделать?
— Не бойся, девочка, — донеслось до нее. — Всего лишь войти в высший свет. Я помогу.
* * *Следующие две седмицы пролетели быстро, насыщенные самыми разными, но не слишком примечательными событиями.
За быстрое завершение расследования смерти покойного государя Луш наградил декана инквизиции роскошным особняком на площади Звезд, с полной обстановкой и прислугой. Несколько дней ушло на переезд; Софье выделили собственную комнату, в два раза превосходившую размерами ее прежнюю спаленку в приюте Яравны. Это не дом, говорила себе Софья, бродя по комнате и то рассматривая красивую изящную мебель тонкой восточной работы, то выглядывая из окна на площадь, где чинно гулял народ, мастера открывали витрины многочисленных магазинов, а глашатаи зазывали зрителей в театр на очередное представление. Это не дом, повторяла Софья, это только шаг на пути к дому — и все равно чувствовала себя невероятно счастливой.
Прислуга оказалась чрезвычайно вежливой и почтительной, но Софья не могла не заметить их слишком пристальных для прислуги взглядов. Вечером она осторожно поделилась с Шани своими опасениями, стараясь, чтобы ее не услышали. На декана снова напала тоскливая хандра, которую следовало запивать крепкими винами, на сей раз не маскируясь. Вольготно устроившись в широком кожаном кресле и с хозяйской небрежностью положив ноги на инкрустированный перламутром столик для посуды, Шани мрачно выслушал Софью и сообщил:
— А, это они все записывают и доносят.
— Доносят?! — изумилась Софья. — Кому? И зачем?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});