Русский политический фольклор. Исследования и публикации - Александр Панченко

Итак, «Сон Горбачева» представляет собой политическую сатиру «для народа» или «от имени народа», сочиненную, кстати, не слишком молодым человеком, поскольку в ней фигурирует супруга Хрущева Нина Петровна Кухарчук (1900–1984), которая первой из жен советских лидеров начала сопровождать супруга в заграничных поездках. Трудно сказать, до какой степени появление и распространение этого текста было обусловлено чьими-то конкретными политическими интересами или задачами. Настораживает, однако, что в «Сне» отсутствует какая бы то ни было критика Горбачева. Стоит напомнить, что уже в самом начале его правления был дан старт антиалкогольной кампании (соответствующие постановления ЦК КПСС, Совета Министров и Верховного Совета СССР появились в мае 1985 года, спустя два месяца после избрания Горбачева генеральным секретарем), вызвавшей крайне негативную массовую реакцию уже в 1986–1987 годах (она касалась прежде всего подорожания алкоголя, ограничения времени его продажи – с 14 до 19 часов – и резкого сокращения числа винных магазинов, что привело к огромным очередям). В предисловии к вышеупомянутой публикации в антологии «Самиздат века» В. С. Бахтин предположил, что и «Сон Горбачева», и рукописные сатирические стихотворения о Хрущеве середины 1960-х годов (см. ниже) могли быть созданы «в недрах органов госбезопасности во вполне определенных целях», т. е. для пропагандистской поддержки нового режима (Бахтин 1997: 793). Не отвергая эту гипотезу в принципе, мы, однако, считаем ее не очень вероятной: вряд ли стоит думать, что советская политическая полиция прибегала к столь замысловатым методам скрытой пропаганды. Скорее всего, «Сон Горбачева» все же был результатом «частной инициативы», исходившей от кого-то из сторонников нового советского лидера.

Как бы то ни было, автор «Сна Горбачева», по всей видимости, ориентировался не только на «Конька-горбунка» и сказки Пушкина, но и на группу сатирических стихотворений (чаще всего четверостиший), которые также появились в первые годы перестройки и рисовали внутреннюю и внешнюю политику горбачевского СССР с изрядной долей критики и иронии. Все они написаны тем же четырехстопным хореем (нередко с парной рифмовкой) и, как нам кажется, в той или иной степени могут восходить к традиции советской «агитационной» политической частушки, зачастую не предназначавшейся для песенного исполнения и, соответственно, сохранявшей «литературные» ритмические особенности. «Ядром» этого цикла, к которому могут в достаточно произвольных комбинациях добавляться другие тексты, можно считать нецензурное трехстрофное стихотворение, возникшее, по всей вероятности, во времена встречи советского и американского лидеров в Рейкъявике (октябрь 1986 года), когда внешнеполитический курс СССР претерпел резкие изменения:

Рейган пишет Горбачёву:«Ты ебал-ли Пугачёву?Присылай её ко мне,И тогда пиздец войне».

Горбачёв спешит с ответом:«Если дело только в этом,Присылаю сразу пару –Пугачёву и Ротару,

А управишься коль к маю,Высылаю тебе Раю.Мне для блага всех людейи не жалко т<р>ех блядей»[172].

Этот текст, как нам кажется, указывает на некоторые гендерные стереотипы коллективного политического воображения поздней советской эпохи. Можно, конечно, предположить, что известная эстрадная певица А. Б. Пугачева, ставшая в 1985 году народной артисткой РСФСР попала в это и некоторые другие сатирические стихотворения эпохи перестройки (см. ниже) исключительно благодаря богатой падежной рифме к фамилии советского лидера. Не исключено, вместе с тем, что ее появление в подобном «фольклорно-политическом» контексте может быть обусловлено и другими факторами. Один из типов «круговых писем» 1980-х – начала 1990-х известный как «письмо счастья» и включающий перечисление «счастливых» и «несчастливых» героев, переписавших либо не переписавших письмо, упоминает в качестве таковых Хрущева и Пугачеву: генерального секретаря, «выбросившего» письмо, свергают «друзья» по партии, тогда как певица, «отправив 30 писем счастья», через четыре дня получает «на свой счет 2 миллиона долларов». Как утверждают разные варианты писем, дело происходит либо конце 1970-х, либо в начале 1980-х (Панченко 2003: 637–641). В одном из советских анекдотов того же времени Пугачева фигурирует вместе с преемником Хрущева:

Когда-то был анекдот о Пугачевой, который все знают. Армянское радио спрашивают: «Кто такой Брежнев?» – «Мелкий политический деятель эпохи Аллы Пугачевой», – отвечает радио[173].

Представляется, таким образом, что в массовом сознании позднего советского времени Пугачева претендовала на роль «первой леди» СССР, равной по своему статусу «главному мужчине» государства. Дело здесь, как нам кажется, не только в несомненной и крайне широкой популярности певицы и ее реальном либо воображаемом финансовом достатке, но и в топике женской «истории успеха», на которую очевидным образом ориентировалась Пугачева в конструировании своей биографии. В этом отношении массовое политическое воображение, по всей видимости, противопоставляло певицу (как, вероятно, и конкурировавшую с ней на эстраде Софию Ротару) жене последнего генерального секретаря Р. М. Горбачевой (1932–1999), чья публичная политическая деятельность воспринималась большинством граждан СССР преимущественно негативно. Напомним, что Горбачева не только встречалась с женами зарубежных политических деятелей, приезжавших в страну (до нее это обычно делала первая женщина-космонавт Валентина Терешкова), а также участвовала в приемах иностранных делегаций, но и была членом президиума Советского фонда культуры и других благотворительных организаций, часто выступала по телевидению и в прессе. Судя по всему, упоминание в «Сне Горбачева» о жене Хрущева, якобы «дарившей» иностранцам хлеб, равно как и завершающий стихотворение совет не возить «царицу» «по заграницам» связаны именно с массовой обсессией на общественно-политическую деятельность Р. М. Горбачевой. В одном из рассматриваемых четверостиший, например, читаем:

Райка мчится по странеТочно ведьма на метле.С ней ее царевич –Михаил Сергеич[174].

Добавим, что, судя по всему, инициативу по проведению антиалкогольной кампании, принадлежавшую в действительности членам Политбюро М. С. Соломенцеву и Е. К. Лигачеву, также могли приписывать и жене Горбачева. По крайней мере претензии, связанные с отсутствием в магазинах спиртных напитков, адресуются в рассматриваемых текстах не только генеральному секретарю, но и его супруге:

Мы напишем ГорбачевуИ Раиске лично:От томатной пастыХер стоит отлично[175].

При этом в текстах, посвященных «борьбе с алкоголизмом», также фигурирует Пугачева (что, впрочем, опять-таки может объясняться особенностями рифмы):

В шесть часов поет петух,В десять – Пугачева.Магазин закрыт до двух,А ключ – у Горбачева[176].

Одновременно с запретом на алкоголь осуждается и продовольственный кризис:

Водку мы теперь не пьем,Колбасу не кушаем –Банку браги ебанемИ перестройку слушаем[177].

Именно в связи с жалобами на тяжелое экономическое положение в рассматриваемых текстах фигурирует образ оживающего Ленина:

Милый Ленин, открой глазки!Нет ни хлеба, ни колбаски;Нет ни пива, ни вина –Радиация одна[178].

Обращение к Ленину, который должен «проснуться» и покарать своего преемника, виновного в продовольственном кризисе, мы встречаем и до перестройки: уже в первой половине 1960-х годов получило широкое распространение четверостишие, начинавшееся или заканчивавшееся словами «Дорогой Ильич, проснись / и с Хрущевым (вар. Никитой) разберись». Вот, например, вариант, происходящий из Ярославля:

Мяса, масла нет совсем,Водка стоит двадцать семь.Дорогой Ильич, проснисьИ с Никитой разберись!

Любопытно, что по устным (и, вероятно, далеко не всегда достоверным) свидетельствам, происходящим из разных регионов, этот текст якобы писали на постаментах памятников Ленину[179].Таким образом, представление о вожде мирового пролетариата, встающем из гроба и проверяющем, хорошо ли идут дела после его смерти, которое было использовано уже в псевдофольклорной сказке Родиона Акульшина «Хитрый Ленин» (Панченко 2005; Тумаркин 1997: 178–181), здесь дополняется значительно более древним литературным и фольклорным топосом «оживающей статуи». В стихотворной политической сатире эпохи перестройки переделка этого текста («Дорогой Ильич проснись, / с Горбачёвым разберись»)[180] также встречается, хотя, судя по всему и не очень часто. Как бы то ни было, очевидно, что образ «оживающего Ленина» был по-прежнему достаточно популярен в массовом политическом воображении эпохи «Сна Горбачева» и оказал на этот последний известное влияние.