Ловушка для дураков - Татьяна Моспан

— Знаю, ребята, знаю, но надо постараться найти. По всему выходит, что осел он в Подмосковье давно, значит, прописка должна быть, как у всех нормальных людей. Если бы этот дядя в криминале был, я бы его давно сыскал, — скрежетнул зубами Артем. — Не проходит он нигде, узнавали. Остается одно — мотаться по Подмосковью. Я смогу еще одного человека в помощь выделить, хотя у меня сейчас с людьми трудновато, каждый верный человек на счету.

— На кой нам третий, — отказался Гребень. — Найдем, так и вдвоем справимся.

После этого разговора прошло три дня. Поиски по-прежнему не приносили результатов.

Вадим уныло наблюдал за прохожими, ожидая, когда Гребень закончит перекусывать.

— По-моему, Людмила в тебя влюбилась, — сказал Сидельников.

Гребень поперхнулся.

— Точно тебе говорю, Александр, девчонка на глазах изменилась, с тех пор как тебя увидела.

— Когда ей было влюбляться, я ее после того застолья только один раз видел.

— Не скажи. У них это от количества встреч не зависит. Вот отыщем Мирзояна…

— Вот именно, давай об этом думать будем, — грубовато оборвал Вадима Гребень.

— Да я специально разговор завел на отвлеченную тему, а то от этого армянина я уже готов свихнуться.

— Для тебя отвлеченная, а для меня — нет.

— Ну, извини, тебя, значит, тоже зацепило. А вообще, ситуация складывается занятная. Я спасаю девчонку, вытаскиваю ее из дерьма, веду себя как честный человек, тут появляешься ты… Ну, ладно, ладно, я пошутил, — замахал руками Вадим, заметив, как напрягся Гребень. — Ты не злись. Понимаешь, после одной истории, из которой меня Артем вытащил, к бабам отношение изменилось. Никому не верю. Людмила особый случай, я ее за сестру считаю. Девчонка действительно хорошая, попала в переделку, впредь умнее будет. Я даже, может, завидую тебе. У меня после той поганой истории как будто что отморозило внутри. Про Людмилу надо серьезно подумать, чтобы ей жизнь окончательно не сломать. Слышь, Саш, ты не сердись за такой разговор, но я какую-то ответственность чувствую. Ее обмануть сейчас нельзя. Она привяжется к тебе, а потом…

— Да что я, скотина какая? — возмутился Гребень. — Я, может, сам не ожидал от себя такой прыти.

— Она про себя еще что-то рассказала?

— Немного. Жили в Клину с бабкой.

— Это я знаю. Про родителей говорила?

— Про отца ничего. Как с матерью развелся, так и исчез куда-то. Мать замуж вышла. Про отчима Люда рассказывала. Такая гнида! Говорит, ей пятнадцать лет было, пришла однажды к матери в гости, а там отчим один дома. Он сначала: Людочка то, Людочка это… А потом схватил и на кровать завалил. Еле вырвалась. Матери слова не сказала, пожалела. Пока бабка жива была, плевать она хотела на отчима, а как померла, так и началось. Мать говорит ей: вместе жить будем, дом продадим. Людка в слезы, а мать на своем стоит. Не выдержала, пожаловалась на отчима, как он ее чуть не изнасиловал, мать не поверила, избила. Тогда она плюнула на все и сбежала. Лучше, кричала, на панель пойду, чем под эту паскуду ложиться, там хоть денег заработаю.

— Заработала… — задумчиво сказал Вадим. — Я где-то так и предполагал. Видел бы ты в каком виде я ее подобрал. Волосы дыбом встанут! Еще что-нибудь говорила?

— Больше ничего. Я не следователь, чтобы ее пытать.

— Тяжелый случай.

— Угу, — буркнул Гребень, сворачивая пакет с остатками еды. Поехали, что ли?

— Поехали, — завел машину Вадим.

Они держали путь в подмосковный город Мытищи.

В справочном бюро с ними сначала не хотели разговаривать. Опять началась та же петрушка: что вы хотите, данных мало, но Вадим умело решал такие вопросы.

— Я уже со счета сбился, сколько коробок конфет ушло на презенты, — говорил он Гребню, в очередной раз обаяв работницу справочного бюро. — Это называется представительские расходы.

— Не знаю, как это называется, но если мы и сегодня его не найдем, я заору на все эти чертовы Мытищи.

— Орать громко придется, город большой, к тому же есть Мытищи новые и старые.

После этих слов в глазах Гребня появилось тоскливое выражение, как у больного животного.

Женщина в справочном бюро довольно быстро отработала подношение.

— Вам повезло, молодые люди, здесь проживают сразу три Сурена: Оганян, Мирзоян и…

— Стоп! — заорал Вадим. — Мирзоян нужен. — Он выхватил бумажку с адресом и рванул к выходу.

— Подождите, понеслось вдогонку. — Здесь проживает два Мирзояна и оба Сурены.

Вадим остановился, как вкопанный.

— Да? — произнес он и тут же нашелся: — Два лучше, чем ничего.

— Второй адрес нужен?

— Конечно!

В порыве щедрости он вручил трудолюбивой женщине еще одну коробку конфет и, подпрыгивая, понесся к машине, где его ждал Гребень.

— Рано радуешься, — остудил тот его пыл. — Мы одного Сурена Мирзояна уже встречали.

Но Вадим продолжал ликовать:

— Чувствую, сегодня наш день. Кинем на пальцах, к какому ехать раньше: один в Старых Мытищах живет, другой — в Новых.

— А мне один черт.

Вадим прикинул:

— Тогда едем в Новые Мытищи. — Он заглянул для памяти в бумажку: — Дом пятнадцать, дробь девять по улице Мира.

«Жигуленок», проехав мимо парка, свернул на перекрестке с Ново-Мытищинского проспекта направо и оказался на улице Мира. Здесь стояли добротные пятиэтажные кирпичные дома, построенные в пятидесятые-шестидесятые годы.

Очень медленно ехали по улице, вглядываясь в номера. Пятиэтажки закончились, за ними начинался район двухэтажных приземистых домиков, похожих один на другой, как две капли воды. Целый городок желтых оштукатуренных домишек. Рядом с пятиэтажками они смотрелись карликами, вросшими в землю. Дома давно не ремонтировали, это было видно по осыпавшейся штукатурке, перекошенным и давно не крашенным рамам, но здесь жили.

— Такие домики сразу после бараков по всему Подмосковью строили, — сказал Вадим.

— Откуда знаешь?

— У меня тетка из Подмосковья, всю жизнь в таком прожила. Лет пять назад переехала в новую квартиру, дом снесли, так до сих пор успокоиться не может, жалеет старое гнездо. А какие здесь дворы были! — со вздохом произнес Вадим. — Я сейчас как будто в детстве своем побывал.

Стандартные домики тянулись один за другим, держались кучно. Раньше они были отгорожены от тротуара решетчатым железным забором, в одном месте сохранились остатки ворот, криво висящих на покосившихся столбах, в другом — торчали пруться решетки.

Вадим напрасно вытягивал шею, стараясь сориентироваться. Номеров домов нигде не было видно.

Внезапно улица закончилась, стандартные двухэтажные домишки тоже.

Вадим вышел из машины.

— Пойду искать аборигена.

Дом с нужным номером оказался угловым, самым последним в ряду, возле которого Сидельников и остановил машину.

Они въехали в старый заброшенный двор. В небольшом сквере продолжали расти деревья, но за ними давно никто не ухаживал, и они доживали свой век, как и те люди, что обретались здесь. Сломанные скамейки, покосившиеся качели, разрушенная детская песочница, — все выглядело очень уныло.

Они поднялись на второй этаж и позвонили в квартиру.

Дверь им открыл, не спрашивая, кто пришел, неопрятный старик в измятых брюках и замасленной рубашке, определить первоначальный цвет которой было невозможно, до того она была заношена.

— Мы к вашему племяннику Ашоту Мирзояну, — начал Гребень.

— Да? — удивился хозяин. — Ашота сейчас нет, он уехал.

Парни переглянулись.

— А вы, значит, его дядя, Сурен Мирзоян? — уточнил Вадим.

— Ну, конечно, — подтвердил старик.

— В таком случае… — Гребень оглянулся и, убедившись, что на лестничной площадке никого нет, одним жестом, как фокусник, задвинул старика в квартиру.

Они уже полчаса сидели в страшно захламленной большой комнате на пыльном диване.

— …Ну не знаю я, где он, — Мирзоян, опасливо отодвигаясь от Гребня, умоляюще смотрел на Вадима. — Клянусь, не знаю.

Выяснилось, что Ашот приехал в Мытищи, прожил ждесь три дня, а потом уехал.

— Он меня в свои дела не посвящал, — пряча глаза, твердил Сурен.

— Ой ли? — Гребень угрожающе надвинулся на старика. — Слушай, дед, мы твоего Ашота вторую неделю разыскиваем. Как ты думаешь, почему, а?

Он растопырил перед Мирзояном пальцы в наколках.

— Это тебе не в милиции лапшу на уши вешать, мы — ребята серьезные, без протокола с тобой говорить будем. Адвокат тоже не понадобится. Ты, папаша, не серди меня, полчаса дурака валяешь, хватит.

Старик притих.

— Ну? — прикрикнул Гребень.

— Подожди, — остановил его Вадим и обратился к Мирзояну: — Отец, ты человек пожилой, надо быть благоразумным.

— Вот-вот, — вклинился в разговор Гребень. — Я стариков не обижаю, но сам смотри…

— Хорошо, хорошо, я все скажу, — замахал руками Мирзоян. — В конце концов человек я пожилой, мне такие передряги ни к чему.