Королевская собственность - Фредерик Марриет

Рейнскорт побледнел при этих словах. Он унизился до последней степени. Оскорбленная гордость вместе с отвергнутой страстью возбудила в нем смертельную ненависть, переходящую в бешенство против предмета его желаний. Ему удалось подавить свою досаду: он обещал никогда более не касаться этого предмета, и, поднимая к своим устам протянутую ему руку, расстался с женою, замышляя мщение.

Однажды утром, когда Рейнскорта пригласили сесть в его коляску, и лошади стояли уже у подъезда, грызя удила и потряхивая головами, м-с Рейнскорт, смотревшая из окна вместе с мужем, шутливо заметила ему:

— М-р Рейнскорт, вы часто берете Эмилию с собою в вашу коляску, а мне никогда не предлагали этого. Наверно вы считали меня слишком старой для этого!

— Если бы я думал, что это может доставить вам удовольствие, Эмилии не приходилось бы так часто кататься со мной: и если не поздно, и вам угодно простить мою небрежность, позвольте прокатить вас с собою теперь же!

— Не знаю, следует ли сделать это. Но так как замужним дамам с незапамятных времен приходится уступать место своим дочерям, думаю, что я должна перенести это унижение и принять ваше предложение!

— Я очень польщен, — возразил он, — вашей добротой и снисходительностью. Позвольте только велеть грумам выпрячь этих лошадей и заложить других, поспокойнее. Это потребует всего несколько минут!

М-с Рейнскорт улыбнулась и покинула комнату, чтобы приготовиться к поездке, пока Рейнскорт спустится к двери, выходившей на улицу.

— Вильям, поезжай в конюшню. Выпряги этих лошадей и приготовь пару других!

— Других, сэр? — отвечал тот. — Как? Смоленского и Понятовского?

— Да, живее, и приезжайте назад как можно скорее!

— Но, сэр, ведь обе молодые никогда не ходили вместе — Смоленский идет покойно только рядом со степенной лошадью, а Понятовский постоянно бесится!

— Ничего, заложи их и возвращайся сюда!

— Сам я решительно не знаю, что сегодня сделалось с хозяином, — сказал Вильям, передавая лошадей другому груму и садясь в кабриолет, чтоб гнать к конюшне. — Во всей Англии не найдется дороги, достаточно просторной для этих двух дьяволов!

— Не знаю, что и сказать! — ответил другой.

— Ни один здравомыслящий человек не сделал бы этого, разве если ему вздумается катать свою жену!

— Ну, это едва ли ему удастся, так как, говорят, ему придется еще снова жениться на ней!

— Жениться снова! Нет, нет, Билль. Она не так глупа для этого!

Кабриолет остановился у подъезда. Рейнскорт усадил жену, и лошадей пустили: крепко затянутые Рейнскортом, они бросились в стороны от дышла, так что перепуганная м-с Рейнскорт даже выразила желание выйти.

— Они горячатся только в первый момент, милая моя. Они тотчас успокоятся! — ответил Рейнскорт.

— Смотрите, — заметил один из прогуливавшихся, — Рейнскорт катает свою жену на кабриолете!

— О, значит, бумага пришла, можете быть уверены!

Теперь Рейнскорту не удалось бы остановить лошадей, даже если бы он и желал этого. Но на деле он только для того и сел в кабриолет, чтобы отметить, рискнув хоть собственною жизнью. Он нарочно сделал так, что колесо ударилось о столб, лошади с дышлом и оборванными постромками продолжали мчаться, оставив Рейнскорта, жену его и обломки коляски на дороге.

План Рейнскорта удался. Хотя ошеломленный падением, он все-таки избежал серьезных ушибов, но м-с Рейнскорт, которую с большой силой перебросило через голову мужа, подняли с раскроенным черепом, и через несколько минут она скончалась.

Грумы, конечно, не постеснялись порассказать после катастрофы всем, что произошло между ними и их господином, и эта новость быстро распространилась по всему Чельтенгаму. Теперь всех занимало поведение мистера Рейнскорта. Он был положительно неутешен: он бросился на труп своей жены, крича, что ничто на свете не заставит его расстаться с его дорогой Кларой. Простодушный старый священник, присутствовавший при последних минутах мистрис Рейнскорт, с трудом мог оторвать убитого горем супруга от тела покойницы. Многие уверяли, что он мучится угрызениями совести, вспоминая свои прежние отношения к жене, а женщины уверяли, что мужья никогда не умеют ценить своих жен, пока не лишатся их. Но были и такие скептики, которые полагали, что все его горе и отчаяние не что иное, как пустая комедия.

Когда же мистер Рейнскорт стал настаивать на том, чтобы сердце покойницы было бальзамировано и заключено в массивную золотую урну, весь Чельтенгам поверил в его искренность, а дамы ставили его в пример всем мужьям, мужья же из осторожности и вежливости не возражали. Но это трогательное доказательство неутешной скорби и привязанности мистера Рейнскорта к своей покойной супруге имело весьма странный финал. Первые дни огорченный супруг безвыходно сидел в своей комнате при закрытых ставнях, поставив перед собою на столе золотую урну с сердцем своей жены, но по прошествии нескольких дней пошел пройтись об руку со священником по самой уединенной части «променада» в сопровождении своей большой собаки. Неизвестно откуда эта собака стащила вареное бычачье сердце и, притащив его в зубах, расположилась позавтракать у ног своего господина, присевшего на одну из скамеек, после того, как он расстался со священником. При виде этого сердца огорченный супруг вскрикнул, как ужаленный, и, повторяя дрожащими губами: «Моя жена! Моя жена!», поспешными шагами направился домой. Собака шла за ним, неся в зубах сердце. Мистер Рейнскорт, войдя в свою комнату, бросился на диван и, к неизъяснимому своему ужасу, увидел, что собака, забравшись под стол, на котором стояла урна с сердцем мистрис Рейнскорт, принялась лакомиться принесенным ей сердцем. Мистер Рейнскорт позвал слугу и приказал, не глядя ни на что и отвернувшись лицом к стене: «Выбросьте сейчас это сердце! Слышите, выбросьте его сию же минуту!»

Слуга, молча, хотя и с недоумением, взял урну со стола и вынес, а спустя несколько минут вернулся и спросил:

— Куда прикажете поставить этот сосуд?

Рейнскорт взглянул и увидел, что урна была пуста. Этого он уже никак не мог вынести и приказал слуге сейчас же выйти из комнаты, велел готовить лошадей и в тот же вечер окончательно покинул Чельтенгам.

В то время, как разыгрались эти трагические события в Чельтенгаме, фрегат «Аспазия» обогнул мыс Доброй Надежды и шел с быстротой от 4 до 5 узлов в час. Вдруг один из вахтенных крикнул: «Скала под ветром!»

Капитан приказал подать себе зрительную трубу, и, так как он только перед тем говорил со старшим лейтенантом о Телемаковой мели, которая должна существовать где-то к югу от мыса Доброй Надежды, но точное местонахождение которой еще до сих пор не определено, то, полагаю, что они, быть может, случайно наткнулись на нее теперь, капитан М. приказал лечь в дрейф и спустить шлюпку, чтобы подойти ближе к этой скале. Но каково же было удивление, когда в то время, как готовили шлюпку, кто-то заметил, что скала находится в движении!