Гиностемма - Катерина Крутова

сведут в могилу цвет общества, позволь вторым — расплодятся и заполонят мир. Повилики — угроза привычному укладу, нуждающаяся в постоянном контроле и поддержании баланса. Только что ты прослушала вводный курс для начинающего адепта Ордена Вольных садовников. Готова вступить в их ряды?

Карел смотрел с издевкой, скрестив руки на груди, а у его босых ног в безусловном обожании стелились лиловые цветы Халлербоса.

— Хочу как ты! Но у меня никогда так не получится.

— Не получится так, попробуешь по-другому. Я десятилетиями оттачивал навыки, учился слушать и понимать. Лет через сто от скуки ты освоишь и не такие фокусы.

— Мне дано четверть века, а дальше никто не знает, что будет. Проклятие, вроде бы, снято, но ни одна Повилика еще не жила непроклятой. Может, я вообще завяну без… — «без любви» хотела добавить Полина, но очень некстати вспомнила жаркий сон и нескромные ласки стоящего напротив мужчины. Сладкое будоражащее возбуждение отразилось румянцем на щеках, стиснуло желанием низ живота, заставило отвести взгляд и поджать босые пальцы. Незамеченный девушкой, из земли у мизинца проклюнулся тонкий росток. Карел удовлетворенно кивнул, отмечая связь похотливого первобытного инстинкта и родовой силы, но Полина уже взяла себя в руки и растоптала маленькую победу, даже не заметив.

— Ты должна отбросить покров цивилизации, преодолеть века паразитирования и вернуться к корням. Мы от рождения способны созидать.

— А если подобные мне могут только брать, ничего не давая взамен? — Полина отвернулась, ощущая подступающий к горлу комок усталого бессилия. Ей было чертовски жаль себя — нелепую избранную, попавшую в непонятные игры древних сил, с дурацким цветком, самовольно меняющим цвет, изучившую вдоль и поперек Писание бабки, но не получившую ни от кого из живых Повилик ни одного дельного совета. Ее мать, Лика — Лунная лоза слишком поздно обрела красивый и редкий дар, особый вид эмпатии, позволяющий чувствовать и передавать эмоции сквозь время и пространство. В полнолуние все тело Лики покрывалось цветочным перламутровым узором, но кроме эстетической красоты назначение его было неясно. Советы же почившей Виктории — Ежевики сводились в большинстве своем к правильному выбору господина и способах сохранения «кормовой базы» — как продлить молодость себе и не угробить раньше времени выбранную жертву. Доступные Полине отголоски памяти засохших Повилик так же имели мало проку — складывалось ощущение, что на протяжении веков женщины их рода были озабочены только собственным выживанием и сохранением преемственности поколений.

— Мы прОклятые последствия акта насилия, неспособные любить и созидать, — горько сорвалось с подрагивающих от захлестнувших эмоций губ. — Тебе легко, Повилика любила художника — твоего предка. Мой же пра-пра-какой-то там дед взял желаемое силой.

Картины из прошлого Первородной, увиденные в процессе инициации, до сих пор снились Полине ночами, пугая своей правдоподобностью. Вот и сейчас девушка провалилась в бездну чуждого ужаса, ощутила на губах вкус крови, почувствовала беспомощность хрупкого стебля под вероломной тяжестью насильника. Ее трясло яркостью воспоминаний юной невинной травницы, жившей пятьсот лет назад. Потому Полина инстинктивно вздрогнула, когда ладони Карела легли ей на плечи, попыталась вырваться, когда мужские руки сомкнулись, заключая в объятия, и сникла, когда тихий низкий голос попросил:

— Покажи мне ее…

— Не могу… — глотая слезы, юная Повилика уткнулась в широкую грудь. — Не получается так далеко. Я пыталась, но, чуть не сдохла…

Громкий всхлип подтвердил правдивость слов.

— Не надо далеко. Открой мне свою память, — впервые в ровном повелительном голосе Гиностеммы звучала мольба.

Полина чуть отстранилась, заглядывая в серые глаза, пытаясь за грозовыми тучами разглядеть солнечные блики жизни, поражаясь чрезмерной интимной близости объятий с еще вчера пугавшим ее мужчиной. Он держал ее крепко, но вместе с тем бережно, как букет из хрупких цветов, боясь одновременно выронить или повредить. Теплое дыхание путалось в растрепанных волосах, холодило влажные от слез щеки. А глаза… Они подчиняли и умоляли одновременно, позволяли выбирать между свободой и близостью, желали продолжения и требовали остановиться. Бездна чувств и океан мыслей бушевали в сознании мужчины, держащем ее в объятиях. Карел просил открыться, но сам первым снял замки. Полина смотрела на себя его глазами и видела не дуреху, неспособную даже на простое колдовство, а прекрасный молодой побег, хранящий тайну первого семени, еще помнящий ответы на загадки породившего его бытия и знающего верный путь средь мириадов случайных развилок.

— Я попробую, — едва слышно прошептала она, робко ведя ладонью вверх по груди, отодвигая пальцами ворот рубашки, задевая шею, отмечая, как от легких касаний кожа покрывается мурашками, а в устремленных на нее глазах расширяются зрачки.

— Мне нужен телесный контакт, — пояснила, словно извиняясь, отмечая, что объятие стало крепче, а дыхание Карела сбилось со спокойного ритма.

Они одновременно провалились в ее худший кошмар, где ветви хлестали по лицу, а ноги сбились в кровь, когда растратившая магию и почти лишенная человеческих сил Повилика упала на землю, придавленная громоздким телом барона. С разбитых губ молитвой срывалась мольба и впитывалась в землю вместе с болью и бессильной яростью, слезами и кровью принося жертву древней силе, однажды породившей первую из Повилик. Мрачный лес сменился солнечным днем, а грубая сила уступила ласковому касанию — молодой художник склонился над баронессой, поправляя выбившуюся из прически прядь. Бесконечная нежность и чистая страсть первой любви хмелем затуманила разум, становясь смыслом и целью существования. Но в следующий миг в рассветных сумерках постоялого двора счастье разбилось, застывая янтарем воспоминаний, полыхая огнем рыжих волос ревнивой завистницы.*(подробное описание этих сцен в первой части книги «Повилика»)

Что было дальше Полина не помнила — инициация раскрыла ей только эти обрывки памяти Первородной. Девушка вдохнула полной грудью, готовясь разрывать контакт, но в тот же миг Карел прижал ее к себе плотнее, коснулся губами холодного лба, не желая отпускать, требуя продолжения. Полина подчинилась, удивляясь своей податливости, втайне надеясь заглянуть в глубины души загадочного мужчины, опоясанного черной завядшей лианой. Магия ли гиностеммы передалась ей через легкий поцелуй, или сильные объятия подарили покой и уверенность в силах, только внезапно на опущенных веках возникло видение, неизвестное раньше.

Чахлый сад и сутулый калека перед мольбертом. На изуродованном лице неземная одухотворенность, кисть снует по холсту, выводя пейзаж, цветы и прекрасную женщину с глазами всех цветов и оттенков. Ту, что стоит за его спиной, едва сдерживая слезы, оплакивая первую и единственную любовь. Ту, чей тонкий палец, обмоченный в киноварь, выводит «Мастер MS» в углу картины, даруя любимому имя в вечности. Ту, чье разбитое сердце выплеснутой любовью превращает завядшие кусты в цветущий розарий. Ту, кто, не оборачиваясь, уходит, держа