Девять врат. Таинства хасидов - Иржи Лангер

Занвл купил даже два набора по тридцать шесть восковых свечей для двух праздничных вечеров. Ибо чувство его не обманывало, что на этот раз ему несомненно будет оказана помощь.

Занвл велел все доставить в дом Пинхесла только накануне праздника. Во-первых, он хотел удивить его, во-вторых — чтобы от подарков уже нельзя было отказаться.

Короче, когда в тот праздничный вечер реб Пинхесл вернулся домой из молельни, он не поверил своим глазам. Во всем он видел руку Божию, и радость его от такой явной Милости Божьей была беспредельной. И конечно, благодетельный даритель должен был быть желанным гостем и участвовать в семейном религиозном обряде — седере.

Никогда еще не было более прекрасного седера!

Вековые «Четыре вопроса» — «Чем отличается эта ночь от всех других ночей…» — еще никогда не звучали так сладостно, как в тот вечер, когда их изрекали крохотные губки самого младшенького ребенка Пинхеслова. Это было торжество семейного счастья! Они славили Господа, говорили об Искуплении и Спасении, ели мацу, вкушали горькие травы и осушили два первых кубка праздничного вина. Тридцать шесть свечей загорелось в святых глазах Пинхесловых, и милый Занвл неожиданно объявил о своей просьбе.

«Клянусь тебе, — воскликнул реб Пинхесл, — клянусь, что не пройдет и года, как у тебя родится сын!»

Занвл не верит ушам своим, счастье так и гонит кровь по его жилам. Он дрожит, весь дрожит от счастья. Да, Занвл весь дрожит от радости, а Небеса дрожат от испуга. Клятва святого — меч пламенный. Семь Небес проткнула клятва и в престол Божий врезалась.

Но разрубит ли она и развяжет ли то, что так крепко-накрепко уже давно завязал Святой Дед из Шполы?!

И вот что решили там, на Небесах: если реб Пинхесл никогда в жизни попусту не клялся, то будет выслушан он, а вовсе не шпольский Дед. И когда они заглянули в список, который есть на Небе и в котором говорится о делах каждого человека, они установили, что реб Пинхесл не только никогда в жизни не давал клятвы, но даже слова лишнего ни разу не изрек.

Святой Риженский, который рассказывал эту историю, добавил: «Вот видите, волю святых цадиков мы всегда должны принимать во внимание, какой бы злополучной она нам сперва ни показалась. Кто знает, может, лучше было бы, если бы хасиду Занвлу было отказано в потомстве, как рассудил Святой Дед из Шполы. Ибо тот подлый доносчик Шамшн, который через пятьдесят лет предал внуков святого рабби Пинхесла ужасным мукам, был сынком сына, которого реб Пинхесл тогда вымолил у Бога для Занвла».

Об этом мы послушаем позже, а пока я расскажу вам удивительную историю о святом рабби Пинхесле.

В конце каждого года святой рабби Пинхесл посылал двоих учеников собирать у богатых людей пожертвования. Он составил список лиц и возле каждого имени приписал денежную сумму, которую данному лицу полагалось принести в дар. От безбожников, разумеется, даров он не принимал.

Однажды он вычеркнул имя одного богача и на его место вписал имя его сына. И в самом деле, когда ученики пришли в дом богача, они услышали печальную весть: набожный и справедливый человек умер. Однако из года в год нужную сумму стал им выплачивать его сын.

Но тем не менее как-то раз летом святой рабби Пинхесл взял ручку и имя сына богача тоже вычеркнул. Ученики было подумали, что молодой человек умер, как и несколькими годами раньше его отец, которого однажды святой рабби Пинхесл вычеркнул из списка плательщиков. Но когда ученики пришли в город, до них дошел слух, который был куда печальнее смерти. Этот человек не умер, а сбился с пути истинного. Он стал одеваться в платья, какие носят христиане, стал есть запрещенную пищу и открыто нарушал заветы Закона Божьего и святые обычаи наших предков. И с каждым годом ученики слышали о нем все более и более ужасные вещи.

Но случилось так, что в один прекрасный день святой рабби Пинхесл взял ручку и имя сынка богача снова вписал в свой заветный список.

Ученики пришли в город и узнали новость: этот человек исправился. Он отказался от греховной жизни и совершает добрые дела. Однако причина такого внезапного превращения была никому не ведома.

Ученики без промедления поспешили к нему. Он встретил их радостно, сразу выплатил необходимую сумму и еще вдобавок щедро одарил их. Ученики не смогли сдержаться, чтобы не спросить его о причине столь внезапной перемены к лучшему. Рассказали ему и о том, как реб Пинхесл некоторое время назад вычеркнул его имя из списка набожных и как недавно снова вписал его.

«Что ж, тогда послушайте, — сказал им раскаявшийся. — Садитесь, расскажу вам все по порядку.

Однажды, еще года тому не прошло, я вздремнул после обеда и увидел странный сон. Мне приснилось, будто я куда-то еду. Еду далеко-далеко. Вдруг я почувствовал ужасный голод. Поэтому я остановился в ближайшем городе и, тотчас устремившись в трактир, заказал себе обед. Мне подали свиную печень. Сказать по правде, мне тогда было все равно, о какой пище идет речь — запретной или нет. Но только я хотел отправить в рот первый кусок, как ко мне подошел незнакомый человек и говорит: „Я пришел, чтобы отдать вас под суд! Против вас выдвинуто законное обвинение“. Я ответил ему, что не знаю за собой никакого проступка, но, если кто-то считает, что я ему задолжал, пусть предъявит мне свое требование, и я моментально отдам ему долг без всякого судебного иска. „Об этом не может быть и речи, — сказал незнакомец. — Ваше дело должно быть рассмотрено в судебном порядке. Вы должны предстать перед судом, и для этого есть достаточные причины“. Внешность незнакомца была столь почтенна и голос его звучал столь серьезно, что я волей-неволей встал из-за стола и последовал за ним, не проглотив ни единого куска. Мы вошли в здание суда. В прихожей навстречу нам вышел служитель и спросил мое имя. Когда я представился, он помрачнел и сказал: „Да, вас вызывают в суд. Но сейчас у суда нет для вас времени. Вернитесь туда, откуда вы пришли, и ждите“. Я вернулся в трактир и хотел было приняться за еду. Но тут опять подошел ко мне все тот же незнакомый человек и попросил меня отправиться вместе с ним в суд. Я ответил ему уже с раздражением. Ему же известно, что суд сейчас занят другим делом и что я готов, как я уже сказал, оплатить все претензии. Я вежливо попросил его оставить меня в покое и дать мне возможность наконец поесть. Но незнакомец продолжал настаивать на своем, и я, вновь побежденный его почтенным видом, решил подчиниться. Но, как и в первый раз, все в точности повторилось. Снова вышел служитель и сказал, что у суда нет времени рассматривать мое дело и что мне опять придется вернуться в трактир и подождать. Взбешенный, я вернулся в трактир, сел за стол и хотел начать есть. Я был смертельно голоден. Но тут в третий раз подошел ко мне незнакомец и предложил последовать за ним. Возмутившись, я сопротивлялся изо всех сил, но мое сопротивление снова было сломлено таинственной серьезностью незнакомца.

На сей раз дверь зала суда открыл уже другой служитель и воскликнул: „Входите, сейчас суд рассмотрит ваше дело“.

Я вошел в прекрасную комнату. Посреди нее стоял большой стол, вокруг которого сидели почтенные длиннобородые старцы — судьи. Тут перед ними встает сопровождающий меня незнакомец и начинает перечислять все грехи, которые я когда-либо совершил. Одни грехи были такими черными, что у меня от ужаса волосы встали дыбом, другие были посветлее, большие или меньшие, о которых, как мне казалось, я и думать забыл. Но обвинитель описывал их с такими подробностями, что я вспомнил все. От страха я стоял, как прикованный. Хотел бежать, да не тут-то было. Ноги мои одеревенели. На лбу выступили капли смертельного пота. Казалось, что перечню грехов не будет конца. Грехи громоздились передо мной, словно отвратительные груды дохлых крыс и других нечистых животных — скорпионов, змей. Когда обвинитель замолчал, наступила гробовая тишина. Я слышал лишь удары собственного сердца, словно доносившиеся из неизмеримой дали. Это были ужасные минуты. Они давили на меня, как свинцовые скалы, и таяли в бесконечных туманностях вечности.

Наконец один из старцев нарушил молчание: „Какое наказание мы назначим ему?“

„Какое наказание мы назначим ему? — повторили остальные. И снова наступила тишина. — Для вынесения приговора потребуется много времени, — сказали они, немного повременив. — Пока мы все надлежащим образом разберем, он может оставаться здесь“.

Я понимал, что это всего лишь сон. Однако что-то мне подсказывало, что этот сон будет длиться вечно и что мне уже никогда не суждено проснуться. И я стал заламывать руки, плакать, просить. Я говорил, что я еще молод, что у меня еще есть возможность исправиться, я умолял их сжалиться надо мной.

„В самом деле, — сказал один старец. — Этот человек еще может исправиться. Надо дать ему эту возможность и вернуть его к жизни. — Я поднял взгляд. Кто же это заступается за меня, недостойного? Я вглядываюсь в его лицо, и, о чудеса, это наш святой рабби Пинхесл! — Поскольку он когда-то поддерживал меня, — продолжал реб Пинхесл, — я обязан ему и прошу на сей раз не наказывать его“.