Красная площадь - Мартин Смит

— У тебя есть лучшее занятие?

Вечеринка проходила в квартире на четвертом этаже, полной, как сказал Стас, ретронацистских атрибутов. Стены пестрели красным, белым и черным цветами нацистских флагов. На полках красовались каски, железные кресты, противогазы и коробки из-под них, всевозможные боеприпасы, фотографии Гитлера, слепок его зубов, портрет его племянницы в вечернем платье, с улыбкой женщины, сознающей, что дело идет к развязке. Вечеринка посвящалась первой годовщине уничтожения Берлинской стены. Кусочки стены, бетон с вкрапленным щебнем были украшены черным крепом на манер подарков ко дню рождения. Люди разных национальностей, среди них было достаточно и русских, теснились на ступенях, стульях, диванах и курили так, что щипало глаза. Из табачного дыма, словно медуза, выплыла Людмила и, подмигнув Аркадию, исчезла.

— Где Людмила, там и замдиректора, — предупредил Стас.

У стола с напитками Рикки наливал кока-колу девушке в мохеровом свитере.

— С момента, как я встретил дочь в аэропорту, мы с ней только тем и заняты, что ходим по магазинам. Слава богу, что в половине седьмого они закрываются.

— В Америке пассажи открыты всю ночь, — сказала она по-английски.

— Хорошо владеешь английским, — похвалил Аркадий.

— В Грузии никто не говорит по-русски, — отрезала она.

— Они по-прежнему такие же коммунисты, только дуют в новую дуду, — вставил Рикки.

Аркадий спросил:

— Очень волновалась, увидев отца спустя столько времени?

— Я чуть было не ошиблась, разыскивая его машину, — она крепко обняла Рикки. — Неужели здесь нет где-нибудь американских баз с открытыми магазинами? — ее глаза загорелись при виде приближающегося молодого, атлетически сложенного американца в галстуке-бабочке, который укоризненно взглянул на Аркадия и Стаса. За спиной маячила Людмила.

— Это, должно быть, тот самый нежданный гость, который сегодня был на радио? — спросил он и крепко, без церемоний, пожал Аркадию руку. — Я Майкл Хили, заместитель директора по вопросам безопасности. Вы, конечно, слыхали, что ваш босс, прокурор Родионов, был у нас. Мы приняли его по высшему разряду, так сказать, расстелили красный ковер.

— Майкл, ко всему прочему, еще и заместитель директора по коврам, — ввернул Стас.

— Кстати, Стас, ты напомнил мне, что, кажется, есть инструкция, предусматривающая предварительное уведомление об официальных советских гостях.

Стас засмеялся.

— Служба безопасности до того завалена работой, что шпионом больше, шпионом меньше — какая разница? Разве не блестящий пример тому сегодняшняя вечеринка?

Майкл ответил:

— Мне нравится твое чувство юмора, Стас. Ренко, если захотите снова прийти к нам, не забудьте позвонить мне, — и удалился поискать белого вина.

Стас и Аркадий пили шотландское виски.

— Что сегодня отмечают? — спросил Аркадий.

— Кроме первой годовщины уничтожения Стены? Ходят слухи, что возвратился бывший руководитель русского отдела. Мой бывший друг. Даже американцы любили его.

— Тот самый, что снова перебежал в Москву?

— Он самый.

— Где же Ирина?

— Увидишь.

— Тра-та-та! — из кухни вышел хозяин вечеринки, неся в руках темный шоколадный торт с сооруженной из карамели Берлинской стеной и множеством горящих красных свечек. — С днем рождения, Конец Стене.

— Томми, сегодня ты превзошел себя! — воскликнул Стас.

— Я сентиментальный болван, — Томми принадлежал к числу толстяков, непрерывно заправляющих рубашку в брюки. — Я показывал вам мою коллекцию достопримечательностей Стены?

— О свечах забыл, — подсказал ему Стас.

Первую ноту песенки в честь необычного именинника заглушила суматоха на лестничной площадке. Все засуетились, прибыли свежие гости. Первым в дверях появился профессор, у которого Ирина на станции брала интервью. Он размотал похожий на власяницу шарф и широко распахнул дверь перед Ириной, которая словно плыла по воздуху. Аркадий представил, что она только что из хорошего ресторана, где отведала прекрасных блюд и вин. Скажем, шампанского и чего-нибудь получше борща. А возможно, приехала прямо с радио, судя по тому, как она была там разодета. Если она и заметила Аркадия, то ничем не выразила своего интереса или удивления. Следом за ней вошел Макс Альбов в том же элегантном костюме, который был на нем, когда они впервые встретились на Петровке. Все трое смеялись шутке, сказанной еще на лестнице.

— Это все Макс, — пояснила Ирина.

Все потянулись к ним, стремясь приобщиться к их компании.

Макс скромно пожал плечами.

— Я только сказал: «Чувствую себя блудным сыном».

Тут же послышались протестующие возгласы «нет!», взрывы хохота, благодарные аплодисменты. Щеки Макса пылали от подъема по лестнице и горячего приема. Он положил руку Ирины на свою.

Кто-то вспомнил:

— А торт?!

Все повернулись к столу. Свечи полностью сгорели. Леденцовая стена утонула в воске.

20

Торт отдавал гарью. Вечеринка, однако, оживилась и сосредоточилась на Максе. Его с Ириной усадили в центре, на диване. Они завладели всеобщим вниманием — прекрасная королева и король-космополит.

— Когда я был здесь, говорили, что я из ЦРУ. Когда я поехал в Москву, говорили, что я из КГБ. Ни до чего другого додуматься не смогли.

— Может быть, ты теперь американская телевизионная звезда, — сказал Томми, — но, черт побери, ты был самым лучшим руководителем русского отдела.

— Спасибо, — Макс принял бокал виски как знак уважения. — Однако то время ушло. Я сделал здесь все, что можно. Холодная война закончилась. Не просто закончилась — она в прошлом. Настало время переставать безудержно славить американцев, какими бы хорошими друзьями они ни были. И я подумал, что, если мне действительно хочется помочь сегодняшней России, пора вернуться домой.

— Как к тебе относились в Москве? — спросил Рикки.

— Просили автографы. А ты, Рикки, в России радиозвезда.

— В Грузии, — поправил его Рикки.

— В Грузии, — согласился Макс и, обернувшись к Ирине, сказал: — Ты — самый популярный диктор в России, — он перешел на русский. — Вы, естественно, интересуетесь, оказывал ли КГБ на меня нажим, выболтал ли я какие-нибудь секреты, которые могли причинить вред станции или кому-нибудь из вас. Отвечаю: нет. То время прошло. Я не видел КГБ и даже не встречался ни с одним из его сотрудников. Откровенно говоря, Москве не до нас. Они слишком заняты тем, чтобы выжить. Они нуждаются в помощи. Вот почему я поехал.

— Некоторых из нас ожидают смертельные приговоры, — вмешался Стас.

— Старые приговоры отменяются сотнями. Ступай в консульство и наведи справки, — Макс снова перешел на английский, чтобы его понимали все. — Возможно, самое худшее, что ждет Стаса в Москве, так это плохая еда. Или, что для него важнее, плохое пиво.

Аркадий ожидал, что Ирина с неприязнью отнесется к тому, как Макс говорил о России, но ошибся. За исключением Рикки и Стаса, он если не убедил, то, по крайней мере, очаровал всех — и русских, и американцев, и поляков. Тяжело ли ему было там, в аду? Очевидно, нет. Ни одного опаленного волоска. Наоборот, здоровый румянец знаменитости.

— Что конкретно вы делаете в Москве, чтобы помочь голодающим русским людям? — спросил Аркадий.

— А-а, товарищ следователь! — признал его Макс.

— Не надо величать меня товарищем. Я уже много лет не состою в партии.

— Правда, поменьше, чем я, — язвительно сказал Макс. — И меньше, чем многие из нас живут в Мюнхене. Во всяком случае, бывший товарищ, я доволен, что вы задали этот вопрос. У меня два дела — одно важное, другое не очень. Первое — создаю совместные предприятия. Второе — нахожу, вернее, нашел самого голодного, самого неустроенного человека в Москве и дал взаймы, чтобы он мог приехать сюда. Хотелось бы, чтобы этот человек был более благодарным. Между прочим, как продвигается ваше расследование?

— Слабо.

— Не волнуйтесь, скоро будете дома.

Аркадия не столько задевало, что его накалывают, как насекомое на булавку, сколько волновала мысль о том, как он выглядит в глазах Ирины: поглядите-ка на это ничтожество, этого аппаратчика, эту обезьяну, явившуюся поразвлечься в обществе цивилизованных людей! Она внимала Максу так, словно никогда не знала Аркадия.

— Макс, будь добр, дай прикурить.

— Пожалуйста. Снова куришь?

Аркадий выбрался из толчеи и направился к бару. Стас последовал за ним. Он закурил и так глубоко затянулся, что, казалось, пламя засветилось в глазах.

— Значит, ты встречался с Максом в Москве? — спросил он Аркадия.

— Мне его представили как журналиста.

— Макс был блестящим журналистом, но он может стать кем хочет и быть там, где хочет. Нынешний Макс — это человек периода после холодной войны. Американцам нужен был некто хорошо знающий Россию. По существу, им был нужен русский, который производил бы впечатление американца. А Макс именно такой. Почему он интересовался тобой?