Тайна старой девы - Евгения Марлитт

Почти так же ответил и студент Натанаэль. Ему совершенно безразлично, что совершил его предок сколько-то лет тому назад. Он не обязан расплачиваться за чужие грехи, и не хочет уменьшить свое состояние ни на один пфенниг.

— Мне ничего не остается, — сказал, горько усмехаясь, профессор, бросая на стол эти доказательства честности Гельвигов, — как пожертвовать своим наследством и собственными сбережениями, если я не хочу укрывать это преступление!

Таким образом подошел конец отпуска. Госпожа Гельвиг встала с постели, но решительно объявила, что согласится увидеться с сыном при условии, что он забудет эту «сумасшедшую» историю с Гиршпрунгами и откажется от женитьбы на Фелисите. Этого было достаточно, чтобы навсегда разлучить мать с сыном.

Фелисита ежедневно после обеда садилась к окну и с бьющимся сердцем украдкой смотрела на улицу, ожидая той минуты, когда наконец из-за угла покажется профессор. Его взгляд всегда был устремлен в окно, у которого, будто бы за работой, сидела молодая девушка. Профессор никогда не говорил о своей любви, и Фелисита могла бы подумать, что она уже забыта, если бы не его глаза: они постоянно следили за ней, они ярко блестели, когда она входила в комнату, поднимала лицо от работы или оборачивалась к Иоганну. Девушка знала, что по-прежнему была «его Феей».

Но завтра она напрасно будет сидеть у окна и ожидать его. Иоганн будет уже далеко, бесчисленные чужие лица встанут между ним и его Феей, и прежде чем она его опять увидит, пройдет бесконечно длинный год.

Накануне отъезда профессора, во время обеда Франков, служанка принесла адвокату визитную карточку. Он бросил ее на стол и вышел. На ней было написано: «Лютц фон Гиршпрунг, из Киля».

В то время как старики Франк разговаривали о появлении наследника, Фелисита сидела глубоко взволнованная... Бедное дитя комедиантов, стоявшее до сих пор одиноко на жизненном пути, находилось теперь под одной кровлей со своим близким родственником... Был ли это ее дед, или брат ее матери?..

Приезжий носил то же имя, что и уехавший отсюда его предок. Эта линия Гиршпрунгов, видимо, придавала большое значение своим предкам. Можно было сказать почти наверно, что они не признают своего родства с дочерью фокусника. При мысли об этом вся кровь бросилась Фелисите в голову, и она крепко сжала губы, чтобы у нее нечаянно не вырвались слова возмущения. Но тем сильнее было ее желание увидеть приезжего.

Вскоре после приезда Гиршпрунга адвокат вызвал к себе профессора. Их совещание длилось больше двух часов. Потом адвокат попросил свою мать приготовить кофе, так как он хотел по окончании переговоров сойти вниз со своим гостем. Фелисита находилась еще на кухне, когда услышала, что все трое спускаются по лестнице. Несмотря на ее решение быть твердой, силы почти оставили девушку, когда она увидела приезжего, разговаривающего с профессором. Он был очень высокого роста, и его осанка и движения выдавали не только светского человека, но и господина, привыкшего повелевать. Ее дедом он не мог быть — для этого он был слишком молод.

Фелисита пригладила дрожащими руками волосы и вошла в комнату. Присутствующие стояли спиной к вошедшей. Она тихо наполнила чашки, взяла поднос и предложила кофе. Он быстро повернулся, услышав ее голос, и тотчас же испуганно отшатнулся.

— Мета! — воскликнул он.

— Мета фон Гиршпрунг была моей матерью, — сказала молодая девушка.

— Ваша мать? Я не знал, что у нее был ребенок, — пробормотал Лютц фон Гиршпрунг, стараясь овладеть собой.

Фелисита горько усмехнулась. Отчасти своей слабости, из-за которой она, несмотря на свое решение, все-таки выдавала этому человеку свое происхождение. Фелисита навлекла этою слабостью только новый ряд унижений...

Смущение Гиршпрунга понемногу прошло, и он сказал тихо:

— Да, совершенно верно, в этом маленьком городке несчастную настиг перст судьбы.

Казалось, с этими словами к нему вернулось полное самообладание. Он выпрямился и сказал, обращаясь к окружающим:

— Извините, пожалуйста, что я отдался мгновенному впечатлению и забыл, что нахожусь в обществе... Но я думал, что эта семейная драма давно уже закончена, и вдруг теперь появляется неожиданный эпилог... Вы, значит, дочь фокусника Орловского? — обратился он к Фелисите, видимо, стараясь говорить любезно.

— Да, — ответила она коротко.

— Ваш отец после смерти своей жены оставил вас в N? Вы выросли здесь? — спрашивал он дальше, видимо смущенный неприступным видом девушки.

— Да!

— Ему не долго оставалось заботиться о вас. Насколько мне известно, он восемь или девять лет назад умер в Гамбурге от нервной горячки.

— Я только теперь узнаю, что он умер, — ответила, задрожав, Фелисита, и на ее глазах появились слезы. Но, несмотря па потрясение, девушка почувствовала все-таки какое-то болезненное удовлетворение: госпожа Гельвиг часто говорила, что ее отец лентяй и не думает о том, что стоит чужим людям кормить его ребенка.

— Мне очень жаль, что пришлось сообщить вам это печальное известие, — сказал Гиршпрунг с сожалением. — Ведь вы потеряли единственного родственника, который остался у вас после смерти вашей матери... Я разузнал о прошлом этого человека. Он с детства был одинок на свете. Таким образом, как это ни жаль, но у вас нет родных.

— Позвольте вас спросить, господин фон Гиршпрунг, какое отношение к вашей семье имела мать этой молодой девушки? — спросила советница, возмущенная тем, что он публично отказался от родства с Фелиситой.

Краска залила его лицо.

— Она была когда-то моей сестрой, — ответил он глухим голосом, делая ударение на слове «когда-то». — Я умышленно не упоминал об этом родстве, — продолжал он после паузы, — так как иначе я должен сделать этой молодой даме признание, от которого ей лучше быть избавленной... В тот момент, когда госпожа Орловская протянула свою руку фокуснику, она перестала быть членом нашей семьи... В нашей фамильной книге рядом с ее именем не записано имя ее мужа; и в ту минуту, когда она покинула наш дом, мой отец вычеркнул ее имя — это было для него в тысячу раз тяжелее, чем поставить ей надгробный памятник... С тех пор имя Меты фон Гиршпрунг никогда не упоминалось.

Советница во время этой уничтожающей речи любовно обняла Фелиситу... Невдалеке стоял профессор. Он молчал, но его взгляд с выражением искреннего сочувствия остановился на бледном лице молодой девушки, которая снова вынуждена была страдать за свою покойную мать... Наступила тяжелая пауза. В этом всеобщем молчании таилось строгое осуждение. Говоривший тоже почувствовал это и сказал нерешительно:

— Поверьте, что мне очень тяжело доставлять вас неприятности, но я могу называть вещи только своими именами... Я охотно бы сделал для вас что-нибудь... Какое положение занимаете вы в этом уважаемом доме?