Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских - Мария Голованивская

В результате сопоставления мы видим, что во французском обыденном сознании не обнаруживается понятие истины, а только правды. Понятие и образы правды существенно различаются в двух рассматриваемых языках. Русская правда имеет особый социальный смысл и связана с идеями угнетения и классовой борьбы, французская правда не связана с идеями социального напряжения и не обязательно горька. У этих понятий также существенно не совпадают и коннотативные поля. У русской правды нет коннотации «текст», «дерево», «жидкость». У французской правды нет коннотации «девушка из низов».

Французское понятие mensonge (n. f.) обнаруживает близость к русскому понятию лжи, у него имеются и первое, и второе значение русского слова, выявляющиеся преимущественно из сочетаемости. Русская ложь ассоциируется с водной стихией, водой, грязью, французская ложь – с тканью. И то, и другое понятие восходит к идее дьявола, что поддерживается их употреблением в обоих языках. Таким образом, в оппозициях истина, правда, ложь – vérité, mensonge обнаруживается отчетливый перекос, связанный со специфичностью русского обыденного понятия истины.

Русская языковая картина в этой области отчетливо демонстрирует разделение понятийного поля на верх и низ, высшее и земное. Представление о небесной жизни, где орудует не пантеон богов, а добро и зло, показывает связанность русского сознания в этой области с христианской, а не языческой трактовкой мира. Однако, как мы видели, языческие контексты – как славянские, так и общеевропейские – присутствуют в образной структуре этого понятия. Разделение области знания на высшее и низшее, на истину и правду, идея слепоты человека перед высшим знанием, – все это трактовки библейских образов, отражение библейских посылов.

Эволюция образа правды, которая дала нам феномен ее значения в XX веке – это одно из последствий влияния на массовое сознание социокультурного смысла, который мы в главе второй назвали коммунизмом. Конструирование значения и аллегорий, его сопровождающих, представляется прозрачным: правда в том, что народ угнетают, хотя «верхи» обманывают народ и унижают его, лживо убеждая его в том, что на самом деле они пекутся о его благе. Идея лживости власти, манипулятивности власти органично присутствует в русском сознании, располагая всю политическую конструкцию в системе координат правда и ложь. Произведения Карла Маркса, В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого наполнены образами лживости власти и образами правды, которая есть и орудие в борьбе со старым порядком, и ее цель. Проведя наши исследования, мы можем предположить, что эта модель оказалась эффективной в рамках европейской смысловой и метафорической системы именно в силу связи лжи и зла, о которой мы говорили в этой главе. Единственный образный конфликт, который присутствует в этом образно-понятийном пространстве – это именование революционеров, борющихся за правду, – левыми, то есть с точки зрения активного и актуального мифа – не-правыми. Многие знают объяснение этого факта, связанного с рассадкой членов парламента в соответствии со своими взглядами на заседании Национального собрания во Франции в 1789 году по правую и левую руку от председателя. Анализировать этот факт можно разнообразно, мы отметим лишь в этой связи, что ассоциирование с левизной все же негативно и очевидно, что именование Ф. М. Достоевским своего романа о левых революционерах «Бесы» неслучайно с точки зрения имеющихся в языке и мышлении стереотипических подсказок.

Будучи, по сути, остатками старых мифов, старых мировоззренческих оппозиций, и русские, и французские понятия, описывающие бинарную оппозицию правда – ложь, сохранили многое от древней символики. Образы светила, солнца, плохой воды, грязи, ткани, нити – все это универсальные метафоры, объединяющие индоевропейское и образно-когнитивное поле в единый глобальный мировоззренческий фрагмент. Например, образ плетения интриг как паутины охватывает все поле «речевого и событийного коварства»: рассуждение, фраза, текст – плетутся, состоят из нитей, в которых можно запутаться (путы) или запутать. Хитросплетение – это логика, образы, которые трудно распутать, а запутаться легко. В этом метафорическом образе мы усматриваем ассоциирование речевого с женским (плести, заплетать волос, волос длинный, а ум короткий) и часто через это – с ложным, видимым, кажущимся (инвариативно женская красота – соблазн, идущий от дьявола, искушение (12)). Ассоциация речевого с женским кажется особенно мотивированной в свете последних открытий, свидетельствующих о большей развитости речевых зон мозга у женщин, что связано с ее функцией воспитывать детей, и это соответствует обыденному представлению о болтливости женщин, о пустословии, которым они грешат, и часто небескорыстно. Метафора войны двух начал, света и тьмы, правды и лжи и т. д., которая также представлена в сочетаемости этих понятий в двух языках, тоже архаична. Война абстрактных, высших сил предшествует сотворению мира и разделению всего сущего на два противоположных пола, все сущее в мифологических системах часто воспринимается как результат глобальных противостояний. Из сказанного здесь мы можем сделать вывод, что и русские, и французские понятия восходят к общим мифологическим прототипическим представлениям, связанным с исходным дуалистическим противопоставлением, частью которого является противопоставление, среди прочего, мужского и женского. Очевидно, что эти древнейшие мифы продолжают свою жизнь в современном сознании, отбросив в толще времени все то, что плохо согласовывалось с их логикой, в частности ассоциирование истины с наличными деньгами.

В обобщенном виде сопоставление представлений французов и русских об истине и лжи можно представить так, как это показано в таблице.

Представление об истине, правде

Представление французов и русских о лжи

Библиография

1. Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002; а также Стросон П. Значение и истина // Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 213–230.

2. Словарь логических терминов. М., 1998.

3. Арутюнова И. Д. Истина и судьба // Понятие судьбы в контексте разных культур. М., 1994. С. 305.

4. Цит. по: Голубиная книга. Славянская космогония. М., 2008.

5. Одесский М. П. Поэтика власти на Древней Руси // Древняя Русь, № 1. 2000.

6. Арутюнова И. Д. Истина: фон и коннотации // Логический анализ естественного языка: культурные концепты. М., 1991. С. 21–31.

7. Степанова И. М. Доклад «Коли не ложь – так правда». Мат-лы науч. конф. Филология в системе современного образования. 22–23 июня 2004 года. Вып. 7. М.: УРАО, 2004. С. 275–282.

8. Брокгауз и Эфрон. СПб., 1892. Т. 12. С. 749.

9. Демьянков В. 3. Теория речевых актов в контексте современной лингвистической литературы (обзор направлений) // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 17. Теория речевых актов. М., 1986. С. 223–235.

10. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 100.

11. Мифы народов мира. М., 1991–1992. Т. 1. С. 98; а также Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. М., 2001. Т. 1. С. 143–144.

12. Шейман М. М. Вера в дьявола в истории религий. М., 1977. С. 354.

Глава восьмая Представление французов и русских о душе, уме и совести

Общие представления об исследуемых понятиях

Линейность человеческого мышления, о которой замечательно писал Анри Бергсон (1), проявляющаяся, в частности, в стремлении найти причины и следствия во всяком явлении, без сомнения, лежит в основе представлений о наивной анатомии человека. Обнаружение причин фактов (событий) и процессов всерьез занимало человечество на протяжении всей его истории, именно этой его аналитической склонности мы и обязаны возникновением наук и других объяснительных систем, всегда строящих прежде всего объяснительные модели и ищущих ответ на пресловутый вопрос «почему?». Однако растолковывать, откуда что взялось, была призвана не одна только наука, но также (точнее – в первую очередь) и миф (религии, верования), опередивший науки.

Интерес человека к самому себе (вспомним знаменитое: «Познай самого себя и ты познаешь весь мир») сопровождает человека на протяжении всей его истории и столь же интенсивен, как и его интерес к окружающему миру. Именно попыткам ответить на вопросы: «Почему и откуда появляются мысли?», «Почему и откуда появляются чувства?», «Почему и откуда появляется настроение?» – мы обязаны возникновением наивной анатомии, созданной при помощи метода аналогии (слезы из глаз, силы от мышц, слова изо рта и пр.) в рамках наивной картины мира.