Инспектор и бабочка - Виктория Платова

– Свитер с оленями – его рабочий талисман. Если ты отправишься в «Аита Мари» прямо сейчас…

– Прямо сейчас и отправлюсь. Я ценю все то, что ты делаешь для меня, Иерай.

– Да-да, я в курсе. Жаль, что от тебя не зависит моя зарплата…

– Пока нет, но пару бутылок хорошего вина я тебе обещаю.

Глава седьмая:

ресторан «Аита Мари», Сан-Себастьян,

24 июля, 14 ч. 25 мин. по среднеевропейскому времени

…Идиотская ретрошляпа все еще на нем.

Субисаррета давно мог избавиться от нее, бросить на пассажирское сиденье, или – что не в пример лучше, – сунуть в багажник. Но почему-то не делает этого. Тайные мотивы такого поведения не совсем ясны, если они вообще имеются. А сама мысль о шляпе настигает только тогда, когда Икер видит себя в витринах, зеркалах и прочих отражающих поверхностях, включая зеркало заднего вида в собственном «сеате». Шляпа совершенно не монтируется с белым летним пиджаком и футболкой, она слишком тяжеловесна для легкомысленного июльского дня. Слишком нелепа. Ничуть не лучше свитера с оленями посреди жары. Будь Субисаррета великим джазменом или великим частным сыщиком, шляпу еще можно было бы оправдать, даже стоя в ней под душем.

Причуда гения – вот как это называется.

Но Субисаррета – не частный сыщик, и не джазмен, и уж точно не гений. Он – среднестатистический полицейский инспектор. Главная задача которого не только раскрыть преступление, но и втереться в доверие к любому, кто в состоянии сообщить самую незначительную информацию о нем. А в этой ретро-шляпе он похож на фрика, вот что!

Можно ли доверять фрику? Нет, нет и нет!

Кроме того, потенциальный свидетель может подумать, что Субисаррета скрывает под шляпой банальную плешь, что изобличает его как человека слабого и стыдящегося самого себя. Кредит доверия к слабым людям тоже весьма ограничен. Не говоря уже о том, что они становятся объектом насмешек и зубоскальства. А там, где начинается зубоскальство, откровений не жди.

Несмотря на все здравые рассуждения Субисарреты, шляпа продолжает сиднем сидеть на его совсем не плешивой, а покрытой густой растительностью голове. Она совершает марш-бросок к Аквариуму, еще минут пятнадцать (о-о, чертов Иерай с его «неподалеку от»!) мечется по округе в поисках ресторанчика «Аита Мари» и, наконец, вплывает под его своды.

В отличие от плюгавого «Папагайос», «Аита Мари» оказывается вполне вменяемым симпатичным заведением, с хорошо продуманным интерьером в радующих глаз красно-желтых тонах. Никаких попугаев, сплошные морские звезды на стенах и рыбешки на оконных стеклах. Белые скатерти кажутся хрустящими даже на вид, бокалы на столах сияют чистотой, ни пылинки, ни соринки. Да и закуски, выставленные на барной стойке, возбуждают аппетит, – так они свежи и разнообразны. Появление здесь мужчины в часах за пятьдесят тысяч евро вызвало бы гораздо меньше удивления, чем его же появление в попугайском отстойнике.

Впрочем, Субисаррете нужны сейчас не дорогие часы, а свитер с оленями.

Он находится в самом дальнем углу зала, у окна с видом на площадь Ласта и причалы с яхтами. Энеко Монтойя, что бы он ни строчил на своем ноутбуке, – неплохо устроился.

Такие виды вдохновляют.

Такие свитера – не очень.

Владельцу свитера на вид около тридцати пяти, и «мрачный тип» – вполне исчерпывающая для него характеристика. Ничего другого на ум не приходит, стоит только присмотреться внимательнее: заросший щетиной подбородок, кустистые брови, выгнутый скобкой рот. Левый глаз Энеко Монтойи слегка подергивается, а на лице застыло скорбное выражение. Такие иногда бывают у заядлых курильщиков, временно лишенных доступа к сигаретам.

Перед Энеко стоит одинокая чашка с кофе, пара рыбок, нарисованных на ней, и то выглядят веселее. Так и есть, рыбки улыбаются, ждать же улыбки от Энеко – напрасная трата времени. От таких постных физиономий скисает молоко и вино превращается в уксус. От их близости и кусок в рот не полезет, интересно, по какому праву Энеко Монтойя со своей одинокой чашкой занимает лучшее местечко в ресторане?

Он дружен с хозяином или находится в близком родстве с хозяйкой, ничем другим его привилегированное положение не объяснишь.

– Энеко Монтойя? – спросил Субисаррета, подойдя к столику.

– Допустим, – голос у оленевода оказался глухим и слегка надтреснутым. Не слишком впечатляюще для университетского преподавателя.

– Меня зовут Икер Субисаррета, я – инспектор криминальной полиции и друг Иерая Арзака, судмедэксперта.

– Допустим.

– Он должен был предупредить вас.

– Допустим.

– У меня к вам несколько вопросов, на которые я хотел бы получить ответы.

– Присаживайтесь, – слава богу, хоть какое-то разнообразие в репликах.

Субисаррета отодвинул стул и присел напротив Энеко: вблизи красные олени на белом свитере оказались такими же унылыми, как и их хозяин, и сам свитер был не первой свежести, с затяжками и торчащими из рукавов нитками. Похоже, Монтойя гоняет своих оленей в хвост и в гриву, почище Санты при исполнении.

– Меня интересует религиозный культ бвити.

– Какие именно аспекты? Исторические, теософские, собственно религиозные?

Теософские! Чертов умник! Посоветовать, что ли, чертову умнику отправиться в ближайшую прачечную и выстирать свитер?

– Э-э… Просто расскажите вкратце, что он из себя представляет.

– Ну, хорошо. Попытаюсь. Культ бвити – не что иное, как смесь христианских проповедей белых миссионеров и примитивных языческих верований Африки. Его приверженцами являются некоторые племена Габона и соседних с ним стран. Камерун, Конго…

– А, к примеру, Бенин? – неожиданно для себя спросил Субисаррета.

– Бенин? Вас ведь интересует бвити, не так ли? Или мы в принципе говорим о вудуизме?

– Вудуизме?

– О религии вуду.

Втыкать иголки в куклы, наспех сочиненные из подручных материалов: глины, перьев и воска. Подбрасывать в постель куриные головы и лапы и оживлять мертвецов, превращая их в зомби, – вот что такое вуду. Инспектор еще в бытность шараханий по киношкам с Лусией составил представление об этой малоаппетитной стратегии некоторых известных ему кинозлодеев. Среди них были практикующие колдуны из бассейна Карибского моря и сочувствующие им интеллектуалы с Манхэттена, а также полудикие фермеры из Айовы, – но Бенин не фигурировал вовсе.

– Вуду – это черная магия, я знаю… – осторожно заметил инспектор. – Хотя непонятно, причем здесь Бенин.

– Самим термином «вуду» мы обязаны Бенину, – Энеко наставительно поднял палец. – В переводе с одного из местных языков это означает «дух» или «божество». И религия вуду вовсе не так примитивна, как вы думаете. Магия – лишь одно из ее проявлений. Гораздо более важны сами ее последователи, которые становятся медиумами божеств… Вам прочесть лекцию о вуду?

– Лучше прочтите мне лекцию о бвити. Для начала.

«Медиумы божеств», надо же! Вот чертов умник! Вместо того чтобы отправить умника в прачечную, Субисаррета открыл свой блокнот, вооружился карандашом и произнес:

– Видимо, мне придется кое-что законспектировать.

– Видимо, да, – в голосе Энеко послышались сочувствующие нотки. – Итак, бвити. Как я уже сказал, в культе бвити причудливо смешались проповеди белых христианских миссионеров и языческие верования. Он окончательно оформился в девяностых годах девятнадцатого века и представляет собой вариант некоего параллельного христианства…

– Параллельного христианства?

– Я имею в виду достаточно своеобразное толкование представителями культа библейских событий. Христианская троица Бога Отца, Сына и Святого Духа представлена в бвити божественной троицей Нзами, Гнингоне и Ноне. Где Ноне, тем не менее, отводится роль дьявола. В бвити есть свои аналоги двенадцати апостолов и двенадцати колен израилевых. И конечно же, древо познания. С этой ролью вполне удачно справляется ибога.

– Ну да, ну да, – Субисаррета почесал переносицу кончиком карандаша. – Веселые белые цветочки, веселые оранжевые плоды. Очень сильный галлюциноген.

– Видимо, именно это интересует вас больше всего, инспектор, – скобки губ Энеко слегка приподнялись в подобии улыбки.

– Больше всего меня интересует, как следы африканского растения могли оказаться под ногтями респектабельного европейца.

– Тут я вам не помощник.

– Тогда просто расскажите мне об этой самой ибоге.

Энеко как будто ждал этого вопроса. Он откинулся на стуле, прикрыл глаза и нараспев произнес:

– Ибога, дерево жизни! Дерево, которое являет истину, изгоняющее тени из наших душ и освещающее нас своим святым светом, чтобы привести нас к вечной жизни! С благоговением к святому свету мы воздаем славу Господу на небесах, только через ибогу мы находим путь к нашему Спасителю…