Серебряный мир. Книга о фотоискусстве - Евгений Владимирович Сапожинский

таймер, если нет пускового реле. Очень полезная вещь — дискретный регулятор яркости лабораторного фонаря [93]: обычно лампа в нем светится вполнакала, дабы не засвечивать фотобумагу; в ответственные моменты для контроля ненадолго дается полное напряжение. Фиксажный фонарь — узконаправленный светильник, висящий над кюветой с фиксажем, с его помощью можно контролировать плотность отпечатков, не включая общий свет. Еще одно приспособление, которое я сделал — такой же фонарь, как и фиксажный, но слабая лампа в нем закрыта несколькими рассеивателями. Он висит над «сухим» столом и с его помощью я слегка засвечиваю бумагу, отчего она «мягчеет» [94]. Для того, чтобы выключатели не болтались как попало, их нужно разместить в какой-нибудь коробке, заменив тумблерами с мягким ходом (я поставил болгарские от аппаратуры «Респром»).

* * *

Рецептура современных позитивных проявителей сводится буквально к двум вариантам: это СТ-1 и ему подобные, и фенидонгидрохиноновый для быстрой обработки RC-бумаги. Эти рецепты настолько хорошо известны, что я не считаю нужным их приводить. У меня только два замечания по поводу «быстрого» проявителя: во-первых, хранится он хорошо, и не нужно делать два запасных раствора, достаточно одного; во-вторых, поташ, обладающий изрядной гигроскопичностью, можно безболезненно заменить карбонатом натрия по известной формуле (вместо одного грамма поташа требуется 0,8 г безводной соды).

Метолгидрохиноновый позитивный концентрат (на 1 л, назовем его $): метол — 2,5 г, гидрохинон — 12,5 г, раствор № 1 — 325 мл, раствор № 3 — 25 мл (гл. «Негативный процесс. Технология»). Сначала следует примерно в полулитр теплой воды влить 40–60 мл раствора № 1 и растворить метол; затем добавить остаток сульфитного раствора № 1, растворить гидрохинон и влить раствор бромида калия № 3.

Рабочий раствор:

В столбце К — концентраты, в строке Р — рабочие объемы.

Существует ли прямая фотография?

Нет.

Прямая фотография предполагает полное отсутствие какого-либо вмешательства в позитивный процесс: «Как было, так и напечатал». Словно в кино: негатив должен соответствовать определенным техническим параметрам — с него печатают позитив по технологии, которую нужно жестко соблюдать. Нестандартный негатив не может быть исходным материалом для печати; его следует еще довести до ума.

Что ж, попытаемся сделать снимок в технике прямой фотографии. Печатаем негатив на обычную фотобумагу, обрабатываем ее, как должно. Разумеется, исключены такие приемы, как маскирование, кадрирование, последующая ретушь и т. п. Все хорошо. А если негатив, допустим, слегка «недотягивает» по интервалу, имеем ли мы право использовать более контрастную бумагу? Или запроявить ее, если она позволяет? Можно ли будет назвать такую фотографию прямой?

Сфотографируем со штатива дважды что угодно. Обработаем негативы так, что интервал одного из них будет немного больше интервала другого. Подбором фотобумаги и режима ее обработки можно получить два идентичных результата. Так ли? Строго говоря, нет. Какая-то разница будет. Но на практике эта разница может быть неуловима. При этом один снимок можно будет назвать прямым, а другой — нет.

Можно провести еще опыт: поручим печать одного и того же негатива двум разным операторам. Для чистоты эксперимента операторы должны быть сущими технарями, лишенными творческих способностей. Будут ли отпечатки одинаковыми? Не исключено, что и будут, но скорее всего, нет. Разница обнаружится, лишь если только сравнивать снимки, положив их рядом друг с другом. Однако это дела не меняет.

А если дать им фотобумагу одного типа, но разных заводов, тем более разных фирм?

Получается, понятие прямой фотографии относительно. Но это нонсенс! Как может быть прямота хоть слегка непрямой?

Ну-ну. А если снимать на слайды?

Вот это уже гораздо теплее. Тут уж действительно какое-либо творчество в печати исключено из-за отсутствия таковой. Но ведь слайд мы рассматриваем не в чистом виде, а зарядив в рамку и вставив ее в проектор. Разные рамки имеют разные размеры (и, возможно, пропорции, я не измерял) кадрового окна, если так можно выразиться применительно к рамкам. Вот вам и кадрирование (когда такое, а когда сякое), которое прямая фотография отрицает. Проекторы дают разные изображения — идеального проектора не существует. И экраны отличаются друг от друга.

Опять неувязка.

Если же говорить о фотографии цифровой, то дело запутывается еще больше. В этом случае количество переменных факторов растет. Повторим эксперимент № 2, заменив негатив файлом. Теперь разница окажется сильней — и это при условии, что аппаратура хороша, а операторы ответственны и профессиональны. Дело в том, что принтеры необходимо настраивать, и какая из настроек «правильная», не определит никто, разве что лишь для какого-то идеального случая — теста. Да и мониторы дают разные изображения. На практике коррекции приходится вводить очень часто. Кроме того, принтеры срезают часть изображения, причем все — по-разному. Избежать этого можно лишь при печати с полями и окантовкой, которые далеко не всегда получаются симметричными.

Вообще о прямой фотографии можно размышлять лишь в том плане, о котором я говорил в начале главы. Но если результаты печати одного и того же негатива (файла) всегда будут разными, о чем тогда речь? Сделать стопроцентную копию может лишь автор, либо специалист (например, реставратор), поставивший себе такую задачу. Оба должны иметь перед собой исходный снимок для сравнения! Копируемая же фотография при этом может быть и не прямой…

Театральная съемка

Бессмысленное занятие. Театральная фотография неинформативна. Более того, она фальшива. Хуже разве что бездумное нащелкивание «фоток».

И все-таки что-то привлекательное в ней есть. Видимо, лицемерие. Она позволяет лгать, не испытывая укоров совести. Нужно только это осознавать, иначе впадешь в самообман. Даже в виртуальные компьютерные бредни поверить легче, чем в потуги посредственного актера, не говоря уже о плохом. Хорошие почти перевелись. Театр отдал концы. По крайней мере, в России.

Были великие театральные деятели. И какие! Когда-то наш театр воистину был лучшим в мире. Эти времена позади. Театр разучился говорить правду. Театр — иллюзия. В принципе это неплохо. Искусство не может быть голой правдой. Но иллюзия иллюзии рознь. Многими из них можно восхищаться. Есть же другая разновидность иллюзий — мираж. Можно, конечно, и полюбоваться видом оазиса в пустыне — но ведь это может означать и смерть, не так ли? За всю историю своего существования театр всегда обманывал зрителя, но это было не так уж страшно — зритель этого хотел. Сейчас ситуация изменилась: театр обманывает себя сам. На первый взгляд беды нет — какое дело созерцающему до того, какая каша варится в голове актера? Ему важно видеть результат. Но на самом деле театрал оказывается одурачен дважды, происходит двойной