Конец авантюристки - Сергей Рокотов

- Нет, нет, ничего противозаконного мы не предложим. Напротив, мы хотим вернуть награбленные Верещагиным деньги нашей стране. И хотим сделать это побыстрее, без всяких проволочек, без блокировки счета, что может произойти в самое ближайшее время, без долгого, нудного, возможно даже многолетнего выяснения происхождения этих денег. Короче, пусть ваша жена, когда она выздоровеет, переведет деньги на тот счет, который мы укажем. Вот, собственно говоря, и все, господин Шварценберг, чего мы от вас хотим.

- И деньги вернутся в Россию?

- Разумеется. Они вернутся в нашу область и пойдут на её благоустройство и процветание. Определенную долю мы переведем в Федеральный бюджет, заплатим налоги. А, в принципе, вся сумма уже распределена - школы, больницы, детдома, благоустройство города, строительство дорог. Если бы вы видели, господин Шварценберг, в каком все это находится плачевном состоянии..

- О, это благое дело, господа! - воодушевился Генрих. - Разумеется, мы так и поступим, если получим документальное подтверждение ваших полномочий. Барбару саму тяготит этот счет, размерами которого она давно уже не интересовалась.... Она имеет полное право поинтересоваться суммой, которая лежит на её имя, но она просто не желает иметь со всем этим ничего общего.

- Согласно данным недельной давности на этом счету лежало триста двадцать три миллиона долларов, - с каменным лицом произнес Костя, будучи готов к тому, что хозяин упадет со стула.

Генрих не упал, но побледнел заметно. И это уловил сухощавый собеседник, из всего разговора понявший только эти чудовищные цифры. Он едва заметно усмехнулся.

Усмешку эту, сколь бы она ни была неуловима, Генрих уловил и густо покраснел.

- Сколько бы там ни было, эти деньги ни ко мне, ни к моей жене никакого отношения не имеют. И мы немедленно переведем эти деньги туда, куда вы скажете, господа! - твердо заявил Генрих. - Наши предки были тевтонскими рыцарями, до войны мой отец был богатым человеком. Во время войны отец был контрразведчиком, имел чин оберштурмбанфюрера, но пошел против Гитлера и оказался в концлагере. Он лишился всего, что имел и после концлагеря работал грузчиком и шофером. А я начинал разносчиком газет. И вы не имеете никакого права думать обо мне плохо! - чеканил слова Генрих, при этом строго поглядывая на господина Муромцева, который не понимал ни единого слова из его страстной речи и лишь поражался агрессивности тевтонского рыцаря в очках в золоченой оправе. Костя, правда, вкратце пытался объяснить содержание разговора своему спутнику.

Генрих разгорячился до того, что совершенно изменил своей манере разговаривать с людьми, встал и начал расхаживать по комнате, размахивая руками. Он глядел на портрет своего героического отца на стене и гордился собой. В это время послышался стук из кладовки и сдавленный женский крик. "Проснулась", - подумал Генрих и закрыл поплотнее дверь.

- Что это там такое? - удивился Костя.

- Стало плохо одной из наших служанок, - объяснил уже совершенно спокойным тоном Генрих. - У неё припадок, мы скоро вызовем врачей на дом... Вы не беспокойтесь...

- Скажите, - вдруг спросил Костя. - А мать вашей жены, госпожа Верещагина тут у вас не появлялась? Дело в том, что она неожиданно исчезла из Южносибирска, и никто её не может найти, в том числе и озадаченный супруг.

- Нет, пока её здесь не было, - не моргнув глазом, ответил Генрих. Я позволю себе предложить вам кофе и легкий завтрак, господа. Вы не возражаете?

- Нисколько, - улыбнулся Костя. - Мы с господином Муромцевым ещё не успели позавтракать, так спеша к вам. Так вот, возвращаясь к госпоже Верещагиной, она по своей старой привычке прихватила из дома все наличные деньги, хорошо еще, что её муж недавно получил крупную сумму денег за продажу акций. А то бы ему просто нечего было кушать...

- А сколь значительна эта сумма? - поинтересовался Генрих.

- Не столь значительна по сравнению с теми деньгами, которые присвоил Верещагин, но, тем не менее он был очень недоволен. Полагаю, речь идет о нескольких десятках тысяч долларов. Мы бы вообще об этом не узнали, умей господин Верещагин держать себя в руках. Но он был так взволнован, что информация буквально текла из него рекой...

Генриху понравился этот седоватый коренастый мужчина с пшеничными усиками. Он как-то сразу поверил ему. И чувствовал, что тот догадывается, где находится в данный момент мать его жены. Но сдать её правоохранительным органам Генрих не мог. Это было неприемлемо для него. И Барбара бы его не поняла.

Подали кофе, булочки и масло. Жерех был, разумеется, не против сожрать что-нибудь посущественней, но пришлось довольствоваться тем, что предлагают.

- Мы остановились тут неподалеку, в гостинице, - сказал, прощаясь, Костя, причем назвав ту самую гостиницу, где остановилась и Вера Георгиевна. Не проведи она эту ночь в кладовке у Шварценберга, они бы наверняка встретились. Так что, посадив новоявленную тещу под домашний арест, Генрих возможно спас её от гораздо более крупных неприятностей. Вот наш номер телефона. Позвоните нам, когда фрау Барбара выздоровеет и сможет восстановить справедливость.

- О да, разумеется, господа! - уверил их Генрих, крепко пожимая руки обоим гостям. Но при этом на Муромцева он бросил довольно неодобрительный, укоризненный взгляд. Не нравился ему этот странный господин, ну никак не нравился. Подобные типусы были вне его понимания.

Стук из кладовки же тем временем становился все сильнее.

- Прошу, господа, - улыбался Генрих, провожая гостей и не обращая ни малейшего внимания на эти звуки. Жерех же подозрительно взглянул на Костю.

- Прошу, прошу, - уже начинал подталкивать гостей к выходу Генрих, и, наконец, за ними захлопнулась дверь.

... - Что вы стучите, черт побери? - подошел к двери Генрих. Приходили по вашу душу, глупая вы женщина. Вас хотят арестовать, понимаете вы это, наконец? Я вас не выдал из любви к бедной Барбаре, а вы стучите и стучите. И кричите ещё что-то, хорошо, что они не смогли ничего разобрать, ещё слава Богу, что вы кричали не на родном языке...

- Теперь-то они ушли?

- Теперь ушли.

- Так выпускайте же меня отсюда!

- Завтрак вам подадут туда, фрау. Выпускать же вас все равно, что выпускать джина из бутылки. Опасно, фрау Вера.

- Чего же вы боитесь в своем доме с охраной? Глупо, господин Шварценберг. Что, вы полагаете, у меня на теле спрятано оружие и я стану стрелять в вас? Мне необходимо выйти, сами понимаете.

Генрих немного подумал и открыл дверь.

Бледная, взъерошенная, со спутанными редкими волосами, Верещагина вышла из кладовки.

- Хорошо же вы принимаете мать своей жены, - покачала она головой. Вряд ли она будет вам за это благодарна.

- Вы должны благодарить меня за то, что я не сдал вас, фрау, отпарировал Генрих. - Идите и приводите себя в порядок. Туда, - указал он на ванную. - Там вы найдете все необходимое. Потом вам будет предложен завтрак.

Через некоторое время Вера Георгиевна, умытая и причесанная, сидела в гостиной перед невозмутимым Генрихом.

- И чего же они хотели? - спросила она.

- Восстановления справедливости, не больше, фрау. Завтракайте и займемся каждый своими делами.

- Какие же у меня могут быть дела, раз вы не хотите мне помочь?

- Ваши дела пока находиться здесь, под присмотром охраны, фрау. А мои дела - привести в надлежащее состояние мою бедную Барбару.

Раздался телефонный звонок. Звонил доктор Обердорф, который сообщил Генриху, что он может в любое удобное для него время, хоть немедленно, навестить свою жену. Генрих порозовел и воспрял духом.

- Из больницы звонят? - встрепенулась Вера Георгиевна.

- Да, - лаконично ответил Генрих. - И мне необходимо срочно туда ехать. Извольте заканчивать ваш завтрак побыстрее.

- И вы опять посадите меня под замок?

- Разумеется. А о вашем визите я в той или иной форме сообщу Барбаре. И от неё зависит, как ей поступить. Я не собираюсь навязывать своего решения ей. Скоро вы будете знать о нашем общем решении.

После завтрака Веру Георгиевну снова заперли в кладовке, а Генрих сел в машину и уехал в клинику.

... Барбара была уже в гораздо лучшей форме, хотя была ещё очень бледна. Она открыла глаза и улыбнулась мужу.

- Боже мой, - прослезился Генрих. - Что ты со мной делаешь, дорогая моя?

Он встал перед её постелью на колени и покрыл её бледное лицо поцелуями.

Потом он сел рядом и внимательно поглядел на жену.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил он.

- Гораздо лучше, - улыбнулась она.

- Я должен тебе кое-что сообщить. Дело в том, Барбара, что вчера появилась некая весточка из России. Только ты не волнуйся, все в порядке...

- Я не волнуюсь, Генрих. Говори...

В палату вошел доктор Обердорф и укоризненно поглядел на Генриха, качая седой головой. Но того уже невозможно было остановить. Он хотел разрубить окаянный узел, мешающий им жить. Негодующий доктор удалился, и Генрих рассказал жене о визите её матери.