Том 1. Тихие зори - Борис Зайцев

Я же сидела и плакала – тихими слезами. Я сняла с шеи жемчуг, целовала каждую жемчужину. Теплые, розоватые пятна проступили в них. Бледное сиянье звезд, небесных дев, гаснущих в заре, отразилось в нем так же. Я верила, что, правда, этот жемчуг – самое святое, дивное, что осталось от моей жизни, моей любви.

Мои слезы капали на ожерелье.

Мой вечер*

– Боже мой, когда же все это кончится? – Я села у окна, в своей комнате, и смотрела тупо на позлащенный луною узор инея. В нем играли, блестя, огоньки.

Ну, жизнь! Как нарочно все складывалось против меня. Даже сегодняшняя ссора с Олей. Я знаю ее характер, ей хотелось пойти в синематограф, я не позволила; она стала ворчать. Тогда я сказала ей резкость, и она обиделась. Завтра весь день будет дуться. Таня не хочет на праздник готовиться по-немецки, между тем, она ничего не знает; даже не умеет проспрягать вспомогательного глагола.

Впрочем, это, конечно, мелочи. Есть вещи хуже. Где сейчас, например, Андрей? С ним в дурных отношениях мы уже неделю. Что – неделю! Мы устали, измотались, раздражаем друг друга постоянно.

Сесть бы в вагон, чтобы Андрюша был добрый, сесть и махнуть в Ниццу, в экспрессе, понюхать цветов, море поглядеть, а весной пожить в Тоскане…

Я улыбнулась, поняла, как я глупа. Где же будут Таня, Оля? Как Андрею уехать? Нет, это далеко. Я встала с кресла, в полумгле, медленно прошлась вальсом. В зеркальном шкафу бледно проплыло что-то – это мое отражение. Я приблизилась. Ничего себе; волосы устроены неважно, платье более чем домашнее. Если бы меня подобрать, приодеть, я могла бы сойти кой за что. Для кого? – Я вспомнила Андрея. – Стоит ли? Но мне хотелось танцевать что-то пронзительное, тургеневское, старый вальс, и, танцуя, заплакать.

В этом странном настроении застала меня Маруся. Она явилась неожиданно, в декольте, вся в духах, и кинулась меня целовать.

– Ты откуда это?

Я была немного удивлена, но Марусю я люблю за красоту и ласковый нрав и была рада ее приходу.

– Ангел, милая, едем!

– Да куда?

– В собрание.

– Ну?

– На бал.

Маруся хохотала, визжала, бросалась на колени. По ее глазам я догадалась, что она влюблена. Дело просто: на балу будет «он», а одной ехать неудобно. Я уж знаю, что меня зовут, когда надо устраивать чьи-нибудь чужие дела.

– Слушай, – спросила я, – ты знаешь ланнеровские вальсы?

– Ланнеровские? – Маруся захохотала. – Да это старье какое-то, кажется, совсем не интересно.

– Ну, нет, если будет ланнеровский вальс, я поеду, а то нет.

– Будет, будет, милая моя, золотая, серебряная. – Маруся ловко вытянулась в длину по ковру и стала целовать мне руки. – Хорошая, любимая, будут какие хочешь, только едем.

Я поколебалась немного и вдруг решила. Едем. Я давно уже не выезжала. Семейные дела, огорчения, холодность Андрея парализовали меня. Между тем девушкой я любила танцы; даже с Андреем познакомилась на весеннем балу у предводителя. И когда сейчас Маруся помогала мне одеться, я заволновалась старыми волнениями, и мое сердце защемило; отчего не будет там Андрея, отчего он обо мне не думает, и не влюблен так нежно, как хотелось бы? Я вздохнула.

– Сию минуту, дуся, мгновение!

Маруся застегивала мне платье и думала, что я соскучилась. Счастливые всегда глупы.

Около одиннадцати мы катили в санках. Было морозно, от луны все туманилось. Хрустел снег, что-то рождественское было в вечере, мне вспомнились стихи: «И месяц с левой стороны сопровождал меня уныло». Почему это я все думаю о Тургеневе, Пушкине?

– Ну, я буду твоей мамашей, – я смеялась, когда мы всходили по лестнице собрания. – Буду сидеть в уголке, дремать, разговаривать со старыми дамами о болезнях и судачить.

– Не ломайся, – сказала Маруся весело, – не люблю.

В проходе я взглянула в зеркало: нет, шея у меня неплохая, бело-матовая, черное платье с розой; все-таки порода есть.

Белые колонны, золотой свет, бледные плечи дам, духи, все это казалось свежим, тонким и молодящим. Что-то зеркальное сияло вокруг.

– Ну, где же твой хахаль? – спросила я.

– Как ты сказала?

– Хахаль. Маруся закатилась.

– Ты думаешь, я кухарка… ку-хар-ка, – она тряслась от хохота, – к которой ходит ку-м пожар-ный?

«Опять смех от счастья», – подумала я и позавидовала.

– В слове хахаль нет ничего смешного.

Мамашей в тот вечер мне, действительно, не пришлось быть. Видимо, благодаря Марусе, меня приглашали какие-то юные, полузнакомые лицеисты, штатские, и я танцевала много. Я думала об Андрее, но послушно исполняла, что требовалось; опять меня преследовали литературные воспоминания. Если бы я была Наташей, и вдруг у колонны увидела бы князя Андрея, в белом адъютантском мундире…

– Проведите меня в гостиную.

Ловко лавируя, правовед вальсом двигался к дверям; на пороге откланялся. Я одна вступила в зеленоватый мрак; здесь горели лишь две лампочки по углам, затянутые тюлем. Подойдя к окну, старинному, с полукругом наверху, я стала за портьерой и взглянула в сад. Тихо струилось и переливалось что-то на снегу под луной. Знаете ли вы эти вечера, под Новый год, когда веришь, что обаятельные виденья могут посетить душу? Когда снова возможна девическая любовь, к Наташе явится князь Андрей в белом адъютантском мундире?

Я стояла довольно долго, потом отошла. «Ну, что же, помечтала, поплясала, пора домой. Все-таки, вечер прошел, даже лучше он прошел, чем можно было ждать».

И с покойным сердцем я стала пробираться к выходу. В проходе меня стеснили, я должна была переждать, и случайно мой взор упал на подножие двух колонн. Спиной ко мне, во фраке, тоньше и моложе обыкновенного, стоял Андреи. Я вздрогнула; он обернулся; по усталому, как мне показалось, лицу прошла улыбка.

– Ты здесь? Вот неожиданно!

Все улыбаясь, он подошел ко мне, поцеловал руку. Мы давно уже не бывали нигде вместе, и меня тронул этот поцелуй, этот новый ласковый блеск его глаз. «Какой он худой… – И через секунду добавила: – Милый». Если бы все было как прежде, я должна была бы посмотреть на него, колко намекнуть на кого-нибудь из дам и, чувствуя, что в его же глазах гибну, взять тон озлобленности. Но сейчас я ничего этого не могла сделать; достоинство жены, традиционное, осталось неподдержанным, и, напротив, я покраснела и взглянула ему робко в глаза.

– Как это ты надумала?

– Меня сманила Маруся.

Положительно, я становилась девчонкой; не только я не могла быть ничьей матерью, но самой мне нужна была гувернантка.

Андрей взял меня под руку. Все с той же улыбкой, он повел меня тихим шагом.

– Я не ждал, никак не ждал, что вы тут! Это очень славно, я рад.

Когда он добр, он называет меня на «вы».

Гуляя, мы разговаривали. Он чувствовал себя плохо; в этот вечер его томили тяжелые мысли; по смутному побужденью он поехал сюда после клубского обеда.

– А вам весело?

Я хотела прижаться к нему, крикнуть, что без его любви мне не может быть весело, но сдержалась, скромно шепнула:

– Да.

– Natalie, – вздумал он вдруг, – и я вспыхнула, – хотите, мы пройдемся с вами в вальсе?

Он увидел смущение и нерешительность в моих глазах.

– Помните, мы танцевали с вами когда-то?

В это время музыка заиграла. Это был ланнеровский вальс.

– Можно вас пригласить? – Андрей поклонился, ласково блеснул глазами.

Неужели мне на самом деле семнадцать лет?

Я не запомню даже, когда мы танцевали с ним после той весны. Еще вчера я засмеялась бы и съязвила ему что-нибудь, если б он предложил мне это. Но сейчас, опираясь на крепкую, сухую руку, я шла вольным движением за старыми, милыми звуками; мне было радостно, что Андрей, мой князь, так прекрасно танцует, что и я не уступаю ему, и что этот медленный полет уводит нас Бог знает куда.

– Не устали? – шепнул он, над самым ухом. – Может быть, отдохнем?

– Нет, ничего.

Мы обходили во второй раз залу.

– Милая Наташа, милая, – это едва было слышно. – Как люблю я вас!

– Да?

– Вы чудесно-прекрасны нынче. Милая Наташа! Голова моя кружилась. Как сквозь сон слышала я эти слова, так давно не слышанные мною, и мое усталое сердце, как и вся я, таинственно молодело и расцветало.

Да, это был наполовину уже не его голос, а нового, жениха, дорогого князя Андрея.

Я видела его руку, с тонкими пальцами.

– Хотите, – произнесла я негромко, – я поцелую вам руку?

Я бы сделала это легко и с благоговением. Любви все можно.

Он не ответил. В его влажных глазах, сияющих, я прочла ту же любовь.

Стало тихо. Мы опять очутились в той гостиной и сидели на диване, как влюбленные.

– Все последнее время я страдал. Потому что мы мало любили друг друга. А сегодня в особенности было мне плохо. Я не мог найти себе места, весь день. Почему я попал сюда? Кто меня подтолкнул? Как я счастлив!