Заговорщики. Преступление - Николай Шпанов

Прочнее других событий из истории у него в памяти держались подробности тех эпизодов антикитайской борьбы иностранцев, участниками которых были американцы. Возможно, потому, что сам он провел в Америке достаточно времени, чтобы понять лживость деклараций о свободе и демократии, прикрывавших политику Соединенных Штатов. Фу Би–чен прекрасно помнил и не раз повторял своим соотечественникам имя Фредерика Таунсенда Уорда из Салема, чью могилу американские коммерсанты сделали впоследствии местом поклонения. Фу Би–чен рассказывал о том, как американские торговцы Шанхая собирали средства на формирование шайки этого Уорда, намеревавшегося "показать тайпинам, что такое настоящие американские парни". Фу Би–чен собрал в свое время достаточно подробностей о подлой роли, какую сыграли корабли военно–морского флота США в событиях, приведших к заключению злополучного тяньцзинского договора. Фу Би–чен рассказывал, как американские корабли "Портсмут" и "Левант", прикрываясь правом нейтралов плавать по реке Кантон, закрытой китайцами для вторжения англичан, подвергли бомбардировке китайские укрепления и разгромили их без всякого к тому повода со стороны китайцев, ради прямого содействия своим "белым братьям". Фу Би–чен отыскал в истории данные, разоблачающие провокационные действия американского коммодора Тэтнолла под Дагу, приведшие к высадке американцев в Тяньцзине и к созданию там американской концессии.

А услуги Уорда китайскому императорскому командованию? Не он ли возглавил солдат императора, чтобы вместе с английскими солдатами генерала Стэнли и французскими матросами адмирала Портэ отбить у тайпинов Шанхай?

Наконец, подробнее всего и, пожалуй, с наибольшим жаром Фу Би–чен упоминал о событии, заставившем его бросить университет и устремиться на родину, чтобы стать простым солдатом Мао Цзе–дуна. Это были события 1927 года. Полиция французской концессии в Шанхае повела секретные переговоры с Чан–Кай–ши и с главарем шанхайских торговцев опиумом, известным гангстером Ду Юэ–шэном. Заговорщики хотели разоружить рабочих, державших в своих руках китайскую часть города. Шанхайские компрадоры — купцы и банкиры — обещали Чан Кай–ши и Ду Юэ–шэну финансовую поддержку. Ду Юэ–шэн поставил условием своего участия в преступлении, чтобы его вооруженная банда численностью в пять тысяч человек была пропущена через территорию иностранного сеттльмента, традиционно недоступную вооруженным китайцам. В то время председателем совета сеттльмента был американец Стерлинг Фессенден. Именно он и проголосовал обеими руками за беспрецедентный пропуск разбойников через запретную территорию сеттльмента и за провоз вооружения и амуниции "усмирителей". Ночью банды Ду Юэ–шэна и Чан Кай–ши проникли в тыл рабочим. В течение нескольких часов они вырезали тысячи мирных жителей. Одновременно Чан Кай–ши пустил в ход свои вооруженные отряды и в других частях страны. Там также убивали десятки тысяч рабочих и крестьян, вылавливали неугодных ему руководителей китайской интеллигенции и коммунистов. Его банды предательским ударом разоружили "ненадежные" войсковые части. Повсеместная резня должна была убедить революционные элементы Китая в том, что их роль окончена. Чан Кай–ши намеревался поставить точку в развитии китайской революции.

В те дни Фу Би–чен следом за тревожными сообщениями прессы, о событиях на его родине прочел:

"…либо национальная буржуазия разобьет пролетариат, вступит в сделку с империализмом и вместе с ним пойдет в поход против революции для того, чтобы кончить ее установлением господства капитализма;

либо пролетариат ототрет в сторону национальную буржуазию, упрочит свою гегемонию и поведет за собой миллионные массы трудящихся в городе и деревне для того, чтобы преодолеть сопротивление национальной буржуазии, добиться полной победы буржуазно–демократической революции и постепенно перевести ее потом на рельсы социалистической революции со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Одно из двух".

Молодой историк много думал над этим. Ему показалось, что прямым ответом на все его сомнения являются слова: "…кто хочет уничтожить феодальные пережитки в Китае, тот должен обязательно поднять руку против империализма и империалистических групп в Китае", и "…буржуазно–демократическая революция в Китае является вместе с тем революцией антиимпериалистической… нынешняя революция в Китае является соединением двух потоков революционного движения — движения против феодальных пережитков и движения против империализма".

Проанализировав прочитанное, Фу Би–чен увидел смысл шанхайских событий так, как если бы ему прочли о них целый курс лекций. Он понял, что отошел в прошлое тот этап революции, когда буржуазии было по пути с рабочим классом и крестьянством. Их пути разошлись. Буржуазия испугалась размаха революционного движения народа. Она предпочла пойти против народа своей страны — с китайскими феодалами и иноземными империалистами.

Фу Би–чен пришел к окончательному решению: время для занятий историей придет, когда революционный лагерь победит отечественных феодалов, компрадоров–предателей и иностранных империалистов, засевших в Китае, как в своей вотчине. Битва за эту победу и должна стать последней главой истории книги, которую собирался писать Фу Би–чен. Фу Би–чен без колебаний согласился занять скромное положение ученика авиационной школы. Когда курс школы был окончен, пилот Фу Би–чен пересек океан, преодолел пустыни и горы, чтобы явиться к Мао Цзе–дуну.

— Моя жизнь в вашем распоряжении.

К удивлению Фу Би–чена, в тот первый вечер его знакомства с вождем разговор шел не о военных делах и не о событиях китайской революции. Мао Цзе–дун половину вечера расспрашивал Фу Би–чена о постановке в Штатах университетского образования и исторических исследований. Вторую половину вечера, вернее сказать, ночи, беседа шла о предметах очень мирных и очень далеких от событий, окружавших собеседников: о философии и теории познания, о Спинозе, Канте, Гегеле, Руссо. Председатель партии говорил о Гете с таким живым интересом, как если бы в стихах веймарского поэта рассказывалось о том, как добыть свободу китайскому народу. Фу Би–чен был повергнут в полное изумление, когда услышал, как легко и свободно Мао Цзе–дун говорит об Аристотеле и Платоне, которых сам Фу знал только по именам: в Америке он никогда их не читал и даже не видел их переводов. Когда же Мао Цзе–дун заговорил о таких сокровищах мировой литературы, как творения Толстого и Пушкина, Фу Би–чен слушал это, как открытие: ни одного из этих произведений он не знал. Единственный момент, когда он думал, что что‑то знает, наступил, когда председатель, протянув гостю томик Лонгфелло, попросил его прочитать что‑нибудь из "Песни о Гайавате".

— К сожалению, она не переведена на китайский.

Читая, Фу Би–чен искоса поглядывал на председателя и видел, что тому доставляет удовольствие музыкальное созвучие рифмы. Фу Би–чен перевел стихи.

— Очень хорошее звучание стихов, — сказал Мао Цзе–дун после некоторого молчания. — Но нет ничего удивительного, что, не достигнув понимания духа других наций, американцы возвратились к бездне зла и темноты. Пройдет время, и человек будет вспоминать о наших днях, как о пропасти, отделявшей его от счастья, которое принес с собою коммунизм… — Мао Цзе–дун взглянул на часы, показывавшие уже далеко за полночь. — Вам пора отдохнуть, а мне заняться делами… Завтра мы поговорим с вами уже не о прошлом, а о путях прекрасного будущего. Их открывает нам учение Маркса и Ленина. Мы с вами подумаем над указаниями, которые дает трудовому народу всех стран Сталин… Я никогда не видел этого человека и не говорил с ним, это свидание — мечта, которую я надеюсь когда‑нибудь осуществить, но каждое слово Сталина проникает мне в мозг и в сердце, как вещее слово самой истории… — Он задумчиво повторил: — Завтра мы поговорил с вами об этом…

На прощание Фу Би–чен спросил:

— Полагаете ли вы, председатель, что я смогу принести пользу делу освобождения моего народа? — И, чуть запнувшись, прибавил: — Под вашим руководством, председатель…

Уже много позже он понял, что последние слова были лишними: Мао Цзе–дун был лишен всякого честолюбия. Он никогда не придавал своему участию в революции значения исключительности, хотя оно и было огромно.

В ответ на слова Фу Би–чена он улыбнулся и сказал:

— Не я буду определять правильность или ошибочность вашего поведения в революции, а то, поймете ли вы сами, чего от вас ждет наш народ и единственная партия, которая ведет его к действительному освобождению, — наша, коммунистическая партия.

— Но вы — руководитель партии! — воскликнул Фу Би–чен.

— Допустим, что так… — сказал Мао Цзе–дун. — Но Центральный Комитет — вот линза, в которой собирается свет коллективного разума и энергии партии. Очень важно, чтобы вы поняли: только в луче коллективного разума партии вы можете отыскать правильный путь в беспредельных просторах и в сложном лабиринте истории. Вспомните Чэн Ду–сю — вот пример того, к чему приводит отрыв от разума и воли партии. Это политическая смерть. Скатившись в объятия троцкистов, Чэн Ду–сю неизбежно стал таким же предателем дела революции и освобождения своего народа, как сам Троцкий.