Ангел Спартака - Андрей Валентинов

Снова стерпел. Кивнул. Умолк.

Я отломила еще кусок сыра (негоже гостя не кормить!), придвинула ближе кувшин с вином — и тут только поняла, что происходит. Они называют себя Сыновьями Отца, но, по нашему счету — и оскскому, и самнитскому, и римскому даже, — все они... Боги? Боги, конечно! Этот парень, которому я и договорить не дала, из старших сыновей, вроде как Аполлон, а то и сам Марс. Сказали бы мне год назад!.. Ввалился, значит, к беглой рабыне Терции Марс Произрастатель, бог Великое Копье (Маурус, если по-нашему), да и говорит: «Помоги мне, Терция-рабыня, с братом моим, никак с Ним поладить не можем». А Терция-рабыня ему в ответ...

— Я не так давно знаю Учителя, Самаэль, вершитель Порядка. Но уж поверь, мелочами заниматься Ему приходится. И не мелочами — тоже. Я в том — Его ученица. Тебе я помочь и не могу, и не хочу. Не хочу — потому что на то Его воли. А не могу... Как же я могу помочь Сыну Отца, я, обычный человек?

— Можешь!

Думала — разгневается все же. Бог, не кто-нибудь. Не разгневался — обрадовался. Вскочил, кивнул, зачем-то волосы свои поправил.

… Рыжий! Странное дело, только сейчас заметила — рыжий он, Самаэль, брат Учителя. Как Солнце, рыжий и точно, Аполлон!

— Потому-то мы и берем учеников. Мы не люди Папия Муцила, мы привыкли мерить по себе, очень часто нам даже не понять сотворенных Отцом. Так легко ошибиться — и нарушить Закон легко. Поэтому мы часто спрашиваем совета у людей. Странно, дико! Мы, Сыны Отца сотворенные из пламени!.. Но иначе невозможно, Земля принадлежит не нам — людям. Мы не всегда разбираемся в их делах, а великое порой зависит от столь малого!..

Встал, к открытому окну подошел, замер. Что он там видит? Наверняка не пыльную улицу, не хлебную лавку напротив. Слыхала я, будто боги видят сквозь камень. Только камень что — ерунда, семечки. Учитель видит сквозь Время. А этот?

— Брат и так стал выше нас всех. Это несправедливо, мы все равны перед Отцом! Но он умен, мой старший брат, он умеет побеждать даже после разгрома. Он взбунтовал младших братьев против Отца, хотел изменить весь порядок, оттеснить всех нас от Престола. Майкл ниспроверг его, мы изгнали предателей подальше от лика Отца. И что? Теперь у нашего старшего брата есть свое войско — верное, бесстрашное, ждущее только приказа. Им уже нечего терять! Да, он умен, порой видит дальше всех нас. Возможно, он в чем-то прав и сейчас. Мы поможем ему — но пусть и он поможет нам. Почему он не хочет? Мы же выполняем волю Отца! Только Царство помирит всех — и нас, и людей.

Хотела я сказать, что не у меня о том спрашивать. Хотела — не сказала. Не меня спрашивает рыжий. И не со мной говорит. Кто я ему? Обезьянка Учителя — не больше.

— Вечное Царство людям недоступно, сотворенное им бренно. Но одно Царство может сменять другое, порядок останется, Закон будет соблюдаться. Разве такое не разумно? Но мой брат готов разрушить все, осмеять, выполоскать в грязи. Пусть люди несовершенны, пусть они никогда не сравняются с нами, Сыновьями Отца, но их можно и нужно сделать лучше, научить, подчинить Закону. Это помирит нас.

Не для меня говорил он, Самаэль, брат Учителя. Но я — слышала!

— Оглянись вокруг, Самаэль! Царств и так хватает. Их даже слишком много.

Обернулся — резко, словно от удара. Сверкнул глазами.

— Ты понимаешь, Папия! Много, слишком много. А должно быть одно! Миром должен править избранный народ. Избранный — Отцом и нами. Когда придет время, он передаст власть новому народу, но тоже избранному.

Я — понимаю? Кажется, понимаю.

— Время — река, — вздохнула. — Люди — кувшинки. На берегах частоколы стоят, землю между царствами делят. А вы, Сыновья Отца, при Царствах вроде как надсмотрщики. Значит, наш участок римлянам отвести решили? А всех прочих, которые неримляне, спросить не хотите?

Поморщился, словно уксуса хлебнул. Неразбавленного.

— Мы и так спрашиваем — совета. Но позволить людям самим решать судьбу мира? Обезьянам? Предлагаешь провести плебисцит среди... среди неандертальцев?

Вот спасибо! Хламидомонадой уже величали!

— Люди и так получили то, на что не имели права даже взглянуть, — Землю. Так пусть хотя бы живут по Закону. Пусть их Царство будет лишь тенью — но тенью Царства настоящего, истинного! И незачем каждый раз устраивать людям экзамен, они его все равно не выдержат. Я ошибся — доверился одному... гамадрилу. Расхлебывать мне — с него, гамадрила, какой спрос? Ты должна мне помочь, Папия, помочь наконец построить Царствие Земное, единое, живущее согласно Закону. Поговори со своим Учителем, он к тебе хорошо относится, он тебе верит!..

На миг представилось, что мы с этим рыжим в сказке — такой, как мне в детстве рассказывали. Встретил путник бога, тот его попросил (в сказках они, боги, всегда чего-то просят), а путник в ответ: даю, мол, чтобы Ты дал. Мешок золота, невесту-красавицу... Или дюжину молний, чтобы поразить проклятую шестую когорту!

А почему бы и нет? Даже если Закон их нарушу, если меня саму молнией испепелят! Посмотрела я на Самаэля, брата Учителя, подумала... Почему? А потому, Папия Муцила. Потому! ^

— А скажу о тебе Учителю, как только увижу. Больше мне помочь тебе нечем. А сейчас — уходи, Самаэль!

— Прогнала, значит? — Учитель покачал головой, хмыкнул. — Моего брата, Самаэля Вершителя, что подобен высокой горе, Владыку розового пламени? Так и сказала: «Уходи»?

— Угу.

Не засмеялся, только воздух вдохнул. И я так умею — если смеяться очень хочется, а нельзя.

— Наглая бесхвостая обезьянка прогоняет Самаэля? И он уходит? Ох, Папия! Знаешь, что он Мне потом сказал?

И вдруг я поняла — Учителю вовсе не смешно. Странное дело — им, сотворенным Отцом, трудно понять нас, обезьян. Нам проще. Во всяком случае, мне.

— Он меня испугался, Учитель. Вы, дети Отца, привыкли бояться силы. И если кто-то не боится вас...

Его взгляд не скользнул — ударил. Выдержала — не отшатнулась.

— Это хорошо, Папия, Моя ученица, что ты его прогнала. Самаэль и все прочие должны знать свое место. Хорошо! Но хорошо лишь то, что хорошо кончается. Понимаешь, о чем Я, обезьянка?

Подумала. Поняла.

— Хорошо то, что люди смертны. И я — смертна. Мне никогда не стать сильнее вас, Сыновей Отца. Я просто не успею... Кажется, мы с Тобой вместе придумали еще притчу, Учитель?

— Угу.

Этот разговор случился позже, много позже. К через год после того, как я ушла из Рима. Спартак тогда был еще жив.

— Узнал я, госпожа Папия. Как есть, узнал! В Ноле декурион наш занят очень, да так, что и на день отлучиться не может. Я с рабом его, с привратником, в таберну завернул...

— В Ноле... Декурион Феликс Помпеян в Ноле. В Ноле… Когорта «Жаворонок». Спасибо, Аякс! Кажется, мы сделали все, что можно. Или нет?

— Да, Папия, чего мы еще с тобой сделать могли, вдвоем-то? Когорты Глабра окружить, стрелами засыпать, в плен взять и на крестах развесить? На себя лучше погляди — не белая ты даже, зеленая, ровно лягушка. Хватит, ложись спать!

— На крестах... А хорошо бы, Аякс! Всех — на крестах!

— Ага. Страшная ты очень, погляжу. И твоего декуриона тоже — на крест? Спи лучше! Эх, была бы у меня такая дочка!..

— Отчего вы, Сыны Отца, столь жестоки, столь немилосердны? — спросила я Учителя.

— И кто это такой добрый интересуется? — усмехнулся Он.

Сон, не сон...

Да проснись ты, госпожа Папия! Проснись, говорю!..

Не сон.

Яркое солнце за окном, за отворенными настежь ставнями, ласточки в белесом от жары небе. Помпеи, славное заведение дядюшки Огогонуса. Все знакомо, все обычно. Аякс все тот же... Нет! Не тот же, совсем не тот.

Госпожа Папия! Проснись наконец!

Проснулась.

— Что-то случилось? Что-то...

Можно не спрашивать. Все на лице у одноглазого написано — большими буквами, как в школьных прописях.

— Спартак...

Сглотнул, по лицу ладонью провел, глазом своим единственным моргнул, словно под веко пыль попала.

— С утра закричали. Сначала на форуме, потом на улицах. Разбиты наши, у Везувия разбиты. И Спартак вроде как... Убит, значит.

Привстала, в окно посмотрела, все еще не понимая Ласточки, ласточки... Хорошо вам там, в небе, ой хорошо. До первого ястреба.

— Эта когорта, «Жаворонок» которая... Квинтилий Басс, в общем. Перехитрили наших, ночью напали. Почти всех на месте положили, кто уцелел, на вершине заперся.

Встала, накинула тунику.

Кивнула.

Все ясно! Как думали, так и случилось. Когорта «Жаворонок», ветеранская, отборная, успела раньше, чем наши на Везувии спохватились. И что ночью напали, тоже понятно. Мастера!

— Папия! Госпожа Папия! Тебе... Может, воды дать?

Стиснула зубы, помотала головой. Вот так, богиня Папия! «Гордыня — не просто завышенная самооценка, это принципиально неправильная самооценка». Лучше надо было Учителя слушать!

— Я поняла, Аякс. Спускайся вниз, скоро буду. У нас сегодня полно дел.