Океанавты (сборник) - Сергей Павлов

— Это будет странный союз… Я не враг вашим идеям, но то, что я сказал, остается в силе.

— Ты сказал: «Обдумывать и обсуждать последствия»… Много ли проку, если обсуждать и обдумывать будут сами экспериментаторы? Почти никакого. В науке работает много горячих голов. Вроде моей. Ты прав, назревает необходимость как-то согласовывать направленность наших экспериментов с общечеловеческой моралью. В связи с этим предвижу возникновение новой научной дисциплины. Я бы предложил назвать ее «этической эргономикой». Дисциплина, надо прямо сказать, эвристическая…

Я слушал Керома со все возрастающим удивлением. Он совершенно очевидно подсказывал мне путь к практической реализации того, что стихийно зрело в моей голове. В замкнутый круг лабораторных исследований подключаются звенья эт-эргономики. Это отдушина, через которую узкоспециальная идея подготавливаемого эксперимента становится достоянием самой широкой общественности, фокус, в котором сосредоточиваются мнения, отклики и пожелания относительно этики этих идей. И, наконец, это авторитетный орган, которому предоставляется право последнего слова для этической характеристики того или иного научного замысла. В заключение Кером сказал:

— Я развиваю эту мысль не потому, что считаю этический контроль над моими работами приятной необходимостью. О нет, я преследую другую цель. Становится понятным, что научный прогресс в области моих исследований без дальнейшего развития пока еще однобокой человеческой морали просто невозможен. Близится время, когда мы будем в состоянии искусственно создать сложноорганизованное живое существо. К сожалению, эта перспектива шокирует не только дилетантов. Даже в среде ученых процветают враждебные настроения. Я очень надеюсь, что эт-эргономика, занимаясь вопросами этического планирования наших работ, тем самым будет способствовать возникновению и утверждению новой человеческой морали. Как видишь, я, не колеблясь, готов отдать в руки наших оппонентов довольно грозное оружие. И мы — я имею в виду бионетиков — заранее честно предупреждаем, что собираемся использовать это оружие в своих целях. Игра в открытую. Будущее покажет, кто победит. Лично я не сомневаюсь в исходе поединка.

Ну это еще неизвестно, подумал я. Вслух сказал:

— Спасибо за лекцию. Ваша откровенность пригодится мне в сегодняшней беседе с журналистами. Эт-эргономика, этический контроль… Очень неплохая идея!

— Своевременная, — подтвердил Кером. И неожиданно добавил: — А первым эт-эргономиком в штате нашего института я хотел бы видеть тебя. Блюститель старой человеческой морали и основоположник новой… Каково!

— Меня — эт-эргономиком?..

— Да, именно тебя. Соглашайся. — Кером невесело улыбнулся. — Более удобного случая свести счеты с бионетикой не представится.

— Хорошо… я подумаю.

— И последнее, — сказал Кером. — Прежде чем ты уедешь в Варшаву, я просил бы тебя составить подробный письменный отчет о твоих наблюдениях за поведением этого… ну… разумного кальмара, что ли. Возможно, мне понадобится этот материал для разработки плана нового эксперимента.

Ну вот, подумалось мне, эт-эргономика, где ты?..

В Варшаву я сумел вылететь только через неделю. Все эти дни меня не покидало странное ощущение, будто я стою на берегу огромного океана, ошеломленный неотвратимо надвигающимся грозным приливом. Хозяин этого океана — Кером. На правах хозяина он вторгается в бездну неведомого, в абиссальную глубь загадок и тайн искусственно творимой им живой материи. А я, омытый с головы до пят первой приливной волной, стою и не знаю, что будет дальше. Будет ли соблюдена гармония и человечность…

Из международного аэропорта Варшавы я, не задерживаясь в городе, направился в аэропорт внутренних линий. В справочном бюро узнал, что самолет на Сопот уходит через несколько минут. «Сегодня вы еще успеете на пляж. Желаем вам приятного отдыха!»

В Сопоте лил дождь.

Я купил в аэропортовском киоске плащ-куртку из какого-то мягкого полупрозрачного материала. Куртка была тесновата в плечах, но большего размера не оказалось. Я поднял воротник и вышел на стоянку таксомотора. Открыл дверцу первой попавшейся машины, плюхнулся на желтое сиденье.

— Вам куда? — спросил водитель, дожевывая бутерброд.

— Все равно. Я здесь впервые.

— Мое дело маленькое, но если у вас нет знакомых в «Мимозе», советую прямо в «Патроль». Это немного на отшибе, зато великолепный дикий пляж и свежее пиво с самого утра.

У меня не было знакомых в «Мимозе», и я ничего не имел против свежего пива с утра. Наш розовый в шашечку «Хиум» с огромным никелированным бампером вылетел на автостраду, ведущую к морю.

Мы неслись вдоль побережья, обгоняя двухэтажные пассажирские автоллеры. На крышах автоллеров, под дисками ночных светильников и прямо на бетонных плитах шоссе пестрели надписи, буквы которых кричали о близком уже дне открытия сопотского фестиваля песни. Водное пространство Гданьской бухты было скрыто завесой дождя.

«Латерна» — легли поперек шоссе метровые буквы.

«Самое популярное в Сопоте танц-кафе» — это по обочине.

А дальше совсем уж интригующе:

«Подумай и остановись!»

Я, не раздумывая, попросил водителя остановиться. В незнакомых местах это иногда бывает даже интересно.

«Хиум» подвернул к обочине, замер у одной из бетонированных тропок, ведущих к большому сооружению, похожему на покосившуюся, готовую упасть стопу тарелок. С фасада эту стопу подпирал стеклянный сегмент, а сверху вместо крыши нависал огромный изогнутый «ласточкин хвост».

Я оставил свой визит-бланк водителю и выразил надежду, что он сумеет устроить мне номер с видом на мэре.

— Нет ничего проще, — заверил он, — в «Патроле» работает мой двоюродный брат. Я сам отнесу ваш багаж прямо в номер.

— Ну, если вас не затруднит… Один момент: этот сверток я захвачу с собой. До свидания.

Людей в кафе было много. И даже, по-моему, слишком много. Преимущественно молодые и почти все в таких же плащ-куртках, как у меня, только с рисунками. Танцевали, курили, за стойками пили что-то из высоких бокалов через соломинки. Я протолкался к стойке, спросил сухого шампанского и парочку груш. С детства питаю слабость к этой разновидности фруктов, и сейчас с удовольствием съел бы их больше, но грушам был не сезон, а эти были явно оранжерейного происхождения. Как-то неудобно обращать на себя внимание завсегдатаев кафе, лопая у них на глазах лакомства, стоимость которых на фоне остальных цен казалась, мягко выражаясь, чрезмерной.

Я доедал последнюю из двух, когда вдруг рядом сквозь музыкальный шум услышал: «Наглец!» и беглый треск пяти или шести пощечин.