Это небо (ЛП) - Доутон Отем

— Готовься.

— Что?

Готовиться к смерти матери? Готовиться к иглам вины и облегчения, пронзающим ребра? Так-то поздняк метаться.

— Она с антихристом, — морщится Джули.

Я и хочу знать, и не хочу.

— С Реном?

Джули поджимает губы. Она отводит взгляд и кивает.

Мозг отключается, становится густым и жидким, как твердеющий цемент. Понятия не имею, что сказать. Да и что тут скажешь? Эбби ушла из жизни. Джемма с бывшим. Я не могу ни злиться, ни обижаться. Нет у меня такого права. У меня вообще ничего нет.

— Они разговаривают, — добросердечно сообщает она.

«Разговаривают?» Слово поражает меня, как удар кувалды. Меня мотает, красные, фиолетовые и синие точки вспыхивают перед глазами. Я зажмуриваюсь, жду, пока цвета впитаются в тонкую кожу век и просочатся в мозг. Когда я открываю глаза, мир выглядит иначе — израненным и чуть ли не сонным. Так бывает, когда плотная пелена облаков закрывает солнце.

Я тру лицо и на ватных ногах разворачиваюсь, чтобы уйти. Джули меня останавливает.

— Лэндон, — зовет она, подходит ко мне и двумя пальцами касается спины.

С резким вздохом я поворачиваюсь к ней лицом.

— Да?

Голубые глаза полны сочувствия. Она кривит губы.

— Не переживай, ладно? Джемма не поведется на лапшу, которую он пытается повесить ей на уши. Она все понимает. — Джули понижает голос: — Ты ей нравишься.

В голове вспыхиваю образы: выцветшая черная футболка группы «Тайфун», розовые щеки, мягкая синяя ткань касается кремовых бедер, веснушчатая кожа сияет в солнечном свете, блестящие каштановые волосы цепляются за мои пальцы, голые бедра виднеются под холодными шелковыми простынями, глаза словно серебристые звезды.

— Передай ей…

Я умолкаю. Джули ждет.

Сердце замирает, падает быстро и тяжело, как камень, брошенный в черные волны. Вспоминаю, каким в последний раз видел лицо Эбби. Вспоминаю, как зубами измельчал в пыль маленькие белые таблетки. Вспоминаю, как держал Джемму за руку, пенистый прилив касался наших ног, ее слова звучали в ушах. Все это кажется таким далеким. «Сначала была только вода».

— Что угодно, — возвращает меня в настоящее Джули.

— Передай спасибо за забвение.

Джемма

Наверное, излишне уточнять, что после ухода от Рена я была под кайфом, да таким, что всем кайфам кайф. К телу будто подключили оголенный провод, я стала супергероиней.

Всю дорогу до дома я скакала на цыпочках и визгливо смеялась, как смеются дети, пускающие мыльные пузыри или бегающие мимо разбрызгивателей.

Вполне возможно, пару раз ударом каратиста я разрезала воздух с криком: «Кия!» Я представляла, как прыгаю с высокого здания (в хорошем смысле), потом спасаю младенцев из горящих домов и останавливаю экспресс голыми руками.

Но как только я вошла в квартиру, Джули передала мне загадочное послание от Лэндона, и я подумала: «Все гнило в Датском королевстве».

Пока Джули все объясняла, сердце от ужаса падало.

Лэндон не мог решить, что я вернулась к Рену, да?

Ответ прост.

Конечно, мог.

Лэндон мог решить что угодно, ведь вчера, когда он спросил, чего я хочу, я ничего толком не объяснила.

На минуту я откровенно запаниковала. Подумывала смыться — взять шмотки, Уибита и в самом деле начать поиски цирка.

Затем я отбросила эти мысли, вспомнила все, что узнала за последнее время, и попыталась ему позвонить. Гудки все шли и шли. На сообщения не было ответов. Лэндон трубку не брал, а вот Клаудия взяла и рассказала мне об их матери.

Это было два часа назад.

С тех пор я езжу и проверяю каждое место, которое приходит в голову: «Тетю Золу», Пойнт-Лому, вафельную, скейт-парк у Оушен-Бич, потому что однажды он о нем говорил, «Таргет» в Клермонте, потому что три дня назад я видела чек на кухонной стойке.

Я оказываюсь на пустом пирсе и обдумываю, куда ехать дальше. В жуткой тишине стучу пальцем по центру руля, сосредотачиваюсь на дребезжащем звуке. Кусаю губы, отгрызаю тонкие, как бумага, лоскуты кожи.

«Думай. Думай. Думай».

Мысленно прокручиваю время, проведенное с Лэндоном, минуты, дни и ночи сливаются воедино, образуют компактную картину, которую можно изучить. Все как на ладони: заправка, падение со стула в «Тете Золе», кладовка, где мы чуть не поцеловались, утро во дворе. Помню, в тот день он сказал: «Ты вроде бы немного растерялась». Думаю о пурпурном небе, занимающемся рассвете, яркости его глаз. Думаю о том, что уже тогда между нами что-то изменилось, только мы этого еще не знали.

Я бросаю взгляд в зеркала, выкручиваю руль влево и еду на север. Еду и еду. Еду, пока мир не заканчивается, не падает с песчаного утеса в волнующийся Тихий океан.

Я понимаю, что напугана, только когда вижу машину Лэндона, криво припаркованную между чахлыми пальмами и мусорным баком.

Я плачу. Горячие слезы льются в ладони. Я смеюсь. Плачу потому, что насочиняла всяких ужасов. А смеюсь потому, что у нас есть шанс все исправить.

На улице ветрено, но не холодно. Оставляю обувь на заднем сиденье и бегу по дорожке к каменистому пляжу, где встречаются воздух и вода. Когда я одолеваю последний поворот, ветер усиливается и поднимает сухой песок. Я вытираю глаза и скручиваю волосы в пучок.

Еще не стемнело, и я быстро его нахожу. На брейке стоят пять серферов. Они довольно далеко, но я сразу различаю Лэндона. Он стоит на коленях, спиной ко мне, взгляд обращен на запад. Его подсвечивают последние проблески дневного света — нежно-синие, сереющие, как поношенная джинса.

Спуститься к береговой линии и решить, что делать дальше, я не успеваю: поднимается волна. Растущая тень на фоне темнеющего горизонта по мере приближения к брейку набирает скорость.

Лэндон поворачивает голову и ложится на живот. Двигает руками. Напрягается всем телом и располагает ноги в нужном положении. Хотя я знаю, что так будет, но все равно кайфую, когда он запрыгивает на доску и поворачивает в сторону. Он, быстрый и гибкий, грациозный и мощный, скользит к волне.

Я сажусь на мокрый песок, подтягиваю колени к груди и смотрю, как он летает и выписывает зигзаги. Я жду, что он наклонит голову вправо и заметит меня. Я жду, что он поднимет плечи — сигнал узнавания отдается в спине, как удар по бас-барабану. Я жду, что он согнет ноги при повороте носа доски в сторону берега. Ко мне.

Унимаю нервозность, встаю с песка и иду ему навстречу.

С подбородка капает вода. Он несет одну из своих досок. Темные волосы зализаны назад, мокрые ресницы похожи на паучьи лапки. В глазах виднеется боль.

— Привет, — шепчет он, вытерев рот.

— Привет, — говорю я, будто ничего не случилось, будто случилось все и сразу.

Лэндон с глухим стуком кладет доску. С минуту мы глядим друг на друга. Сердце трепещет, как крылья колибри, я думаю: «Ну и что дальше?» Несколько часов я думала только о Лэндоне, сейчас же, стоя перед ним, я чувствую себя беспомощной. План не заходил дальше поисков.

— Клаудия рассказала мне о вашей маме, — со вздохом импровизирую я.

Лэндон стискивает зубы. Он кивает и с вызовом смотрит на меня.

— Джули рассказала мне про Рена.

— Ну да. — Я осмеливаюсь подойти ближе. — Дело вот в чем, — заговариваю я твердым голосом, — я знаю, много всего случилось, но я не хочу этого делать.

Лэндон приоткрывает рот — он совершенно меня не понял.

— Нет-нет, — качаю я головой и размахиваю руками. Исправила, называется. — Я не то… — глубоко вздыхаю, пробую еще раз, — я не хочу этого делать. — Я выделяю слово «этого», но он все равно не понимает. — Я не хочу терять то хорошее, что успела найти! — кричу я, словно то, что я повысила голос, прояснит мои намерения. Пульс головокружительно учащается. — Я больше не хочу бояться. Не отталкивай меня из-за того, что тебе больно. Понимаешь, о чем я? — Он не шевелится, и я продолжаю: — Я не хочу, чтобы все закончилось из-за глупого недопонимания. Не хочу клишированного киношного момента, где мы расходимся в разные стороны и разбираемся в себе, а фоном играет инди-музыка. Я… я не могу… я этого не хочу.