Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги (сборник) - Пелам Вудхаус

– А что, они уезжают?

– Только что дядя Питер с тетей Нестой решили плыть в Англию, чтобы притащить назад одного человека, такого Крокера.

– Крокера? Джимми? Джимма с Пиккадилли?

– Да. А вы что, знаете его?

– Встречались, еще когда он тут, в Нью-Йорке, работал. Похоже, задает он там шороху. Видали сегодняшнюю газету?

– Да. Оттого-то тетя Неста и решила его привезти. Хотя, по-моему, ни малейшего шанса. С какой стати ему возвращаться?

– В последний раз я встречался с Джимми года два назад. Тренировал, помню, Эдди Флинна для матча с Порки Джонсоном на первенство страны. Столкнулись мы, значит, в клубе. Он сильно накачался…

– Он вообще только и знает, что пьет…

– Ну, пригласил меня на ужин в шикарное заведение. Там все в смокингах, кроме, само собой, меня. Жуть! Прямо грязный козырь в новехонькой колоде. Парень он стоящий, этот Джимми. А вот ведь как в газетах-то расписывают! Похоже, чересчур уж разогнался. Так оно и бывает, если тебя сдернут с работы и пустят по свету шататься, да еще карманы набиты – будь здоров!

– Именно потому-то я и хочу сделать что-то с Огденом. Если упустить его сейчас, вырастет в точности Джимми Крокер.

– Не-а! Джимми совсем из другого теста.

– Точно такой же!

– Слушайте-ка, мисс Энн, уж очень вы настроены против Джимми! – Джерри вопросительно смотрел на нее. – У вас на него зуб?

Энн закусила губку.

– Он не нравится мне в принципе. Не переношу таких людей. Ладно. Я рада, Джерри, что мы договорились насчет Огдена. Я знала, что могу на вас положиться. Трудиться будете не даром! Этого я не допущу. Дядя Питер вас вознаградит. Хватит, чтобы открыть эту вашу ферму здоровья. Женитесь на Мэгги и заживете счастливо.

– Эге! Так что, и босс в деле?

– Пока нет. Сейчас пойду, расскажу ему. Тш-ш! Идут.

Вошел Пэтт, по-прежнему весьма встревоженный.

– Знаешь, Энн… Доброе утро, Митчелл… твоя тетя решила ехать в среду. Я хочу, чтобы и ты с нами поехала.

– Я?! Уговаривать Джимми Крокера?!

– Нет, что ты! Так, для компании. Ты очень поможешь с Огденом. Умеешь держать его в узде. Как у тебя получается, ума не приложу! С тобой он совсем другой.

Энн украдкой бросила многозначительный взгляд на Джерри, тот ответил подбадривающей ухмылкой. Пришлось растолковать значение взгляда на открытом, ясном языке.

– Джерри, вы не пойдете прогуляться на минутку? – мило попросила она. – Мне нужно кое-что сказать дяде Питеру.

– Само собой! Само собой!

Когда дверь закрылась, Энн повернулась к Пэтту:

– Дядя Питер, тебе ведь хочется, чтоб Огдена перевоспитали?

– Эх, если бы!

– Последнее время он здорово тебя допекает? – участливо поинтересовалась Энн.

– Не то слово!

– Значит, все в порядке. А то я боялась, ты не одобришь. Но раз одобряешь – приступаем!

Пэтт заметно вздрогнул. В голосе Энн, а когда он всмотрелся – то и в лице, было что-то такое, от чего его пробрал страх. Глаза ее воинственно сверкали, а огненные волосы, первопричина неистовой тяги к правде, пламенем полыхали на солнце. Что-то надвигалось, Пэтт ощущал это каждым нервом боязливой натуры. Он взирал на Энн, и ему казалось, будто с плеч его сползли годы, он опять превратился в мальчишку, которого подбивает на хулиганскую выходку волевой дружок, герой его детских лет, Хэммонд Честер. В детстве почти у каждого человека есть сильная личность, какой-нибудь юный Наполеон, под напором которого всякое здравомыслие жухнет и погибает.

В жизни дяди Питера эту роль сыграл отец Энн. Он главенствовал над ним в том возрасте, когда ум особенно податлив. Время притупляет мальчишеские воспоминания, но традиции детства живы в нас и всплывают в кризисные моменты, как всплывает от взрыва рыба, таившаяся в донном иле. Пэтт снова глядел в лицо юному Хэммонду, его неодолимо затягивали в проделку, которой он никак не одобрял, но знал, что на участие в ней обречен. Так пойманный в ловушку следит за тикающей бомбой, понимая свою собственную беспомощность. Дочь Хэммонда Честера говорила с ним его голосом. Она затевала что-то!

– С Джерри я уже договорилась, – продолжала Энн. – Он поможет мне украсть Огдена и отвезет к своему приятелю. Помнишь, я тебе только что рассказывала? У которого собачья лечебница. Тот будет держать мальчишку у себя, пока он не перевоспитается. Роскошная идея, правда?

Пэтт побелел. Реальность оказалась страшнее всех его предчувствий.

– Э-э, Энн! – сдавленным голосом заблеял он. Проделка превосходила самые жуткие его страхи; но он отчетливо понимал, что хотя и восстает против безумной беззаконности замысла, все равно согласится. Мало того: глубоко внутри сидело чувство, которому он не смел дать волю, – ему это нравилось.

– Конечно, Джерри сделал бы все за просто так, но я ему обещала, ты вознаградишь его за труды. Договоритесь потом.

– Энн! Энн! А вдруг твоя тетя прознает?

– Ну, будет скандал! – безмятежно отозвалась племянница. – Придется тебе отстаивать себя. Очень хорошо. Давно пора. Слишком уж ты, дядя Питер, терпим. Вряд ли кто еще стал бы переносить то, с чем ты миришься. Как-то отец писал мне, что мальчишкой он называл тебя Терпеливец Пит.

Пэтт вздрогнул. Через многие годы это противное прозвище восстало из могилы. Терпеливец Пит! Он-то думал, что гадкий титул навеки похоронен там, где его молодость. Терпеливец! Робкое зарево бунта затлело в его груди.

– Терпеливец Пит?

– Терпеливец Пит, – твердо подтвердила Энн.

– Энн!.. – жалобно воззвал дядя. – Я люблю мирную жизнь!

– Тебе ее не видать, если не постоишь за себя. Ты великолепно понимаешь, отец прав. Тебя топчут все, кому не лень. Как по-твоему, позволил бы мой отец Огдену донимать тебя? Или наводнять собственный дом этими гениями, так что ему и уголка бы не нашлось посидеть в покое?

– Энн, твой отец совсем другой! Он обожает шум и гром. Помню, раз полез к одному типу, который весил двести фунтов. Так просто, поразмяться. В тебе, моя душенька, много от отца. Я часто это замечал.

– Вот именно! Поэтому я и заставлю тебя топнуть ногой. Рано или поздно ты вышвырнешь из дома всех этих прихлебателей. А для начала помоги переправить Огдена к Смайтерсу.

Повисло долгое молчание.

– Все твои рыжие волосы! – досадливо сказал Пэтт, словно решил загадку. – Из-за рыжих волос, Энн, ты такая и есть. Вот и отец твой рыжий!

Энн засмеялась:

– Не моя вина, дядя Пит. Это моя беда.

– Не только твоя, – покачал головой ее дядя.

Глава II

Лондон хмурился под серым небом. Ночью лил дождь, с деревьев еще капало. Вскоре, однако, в свинцовом мареве засинели водянистые просветы и сквозь эти расщелины проглянуло солнце. Поначалу робко, затем – набирая уверенности, глядело оно на несравненный газон Гровнор-сквер. Прокравшись через площадь, солнечные лучи дотянулись до массивных каменных стен Дрексдейл-Хауса, где до недавних пор жил граф, носивший именно такое имя, и проникли в окна комнаты для завтрака. Шаловливо поиграв на плешивой голове Бингли Крокера, склонившегося над утренней газетой, они не коснулись его супруги, сидевшей на другом конце стола, а если б посмели, она тут же позвонила бы дворецкому и приказала опустить шторы. Вольностей она не терпела ни от людей, ни от природы.

Крокер – человек лет пятидесяти, умеренно полный, чисто выбритый – читал и хмурился. Его гладкое, приятное лицо исказила не то гадливость, не то настороженность, а может – смесь того и другого. Жена его, наоборот, сияла счастьем. Быстрыми взглядами властных глаз она выуживала суть из своей почты точно так же, как выуживала бы тайные провинности из Бингли, если бы они у него были. Она была очень похожа на свою сестру и одним взглядом умела добиться большего, чем добиваются иные потоками упреков и угроз. Среди ее друзей ходили упорные слухи, будто за ее покойным мужем, хорошо известным питтсбургским миллионером Дж. Дж. ван Брантом, водилась привычка автоматически признаваться во всех грехах ее фотографии на туалетном столике.

Миссис Крокер улыбнулась поверх растущей кипы распечатанных конвертов, и улыбка чуть смягчила твердую линию губ.

– Карточка от леди Корстофайн. Она будет дома двадцать девятого.

Крокер, по-прежнему занятый газетой, равнодушно фыркнул.

– Хозяйка самого знаменитого салона. Имеет влияние на нужный круг людей. Ее брат – герцог, старинный друг премьера.

– Угу…

– Герцогиня Эксминстер просит постоять за ее прилавком на благотворительном базаре для бесприданниц из клерикальной среды.

– Угу…

– Бингли, ты слушаешь или нет? Чем ты зачитался?

– Да так… – Крокер оторвался от газеты. – Отчет читаю о крикетном матче, на который ты меня вчера погнала.

– О, я рада, что ты заинтересовался крикетом! В Англии это просто светская необходимость. И чего ты расшумелся, ума не приложу! Ты же так увлекался бейсболом, а крикет – то же самое.

Внимательный наблюдатель приметил бы, что страдание на лице Крокера стало еще горше. Водится за женщинами такая привычка – бросят мимоходом словцо и даже не хотят тебя ранить, а все равно обидно.