Абарат (пер. Л. Бочаровой) - Клайв Баркер

— После тебя, — галантно поклонился Клепп и отступил в сторону.

Кэнди выглянула наружу. Над головой ее сияли вечерние звезды.

НА ПРОЩАЛЬНОМ УТЕСЕ

Мендельсон Остов несколько раз бывал на Прощальном утесе, где оказывал посильную помощь Тлену в его очередных злодействах. Название этого места было во всех смыслах обманчивым. Во-первых, никакой это был не утес, а небольшой остров, состоявший из огромных валунов, громоздившихся друг на друга. Всего их насчитывалось около полутора десятков, но самые мелкие превосходили размером средней величины дом с пристройками. Это нагромождение валунов окружала широкая прибрежная полоса. Весь пологий берег был покрыт булыжниками помельче, разнокалиберной галькой и каменным крошевом. Трудно было даже представить более неуютное, не располагающее к посещениям место. Правда, Остов однажды слыхал от кого-то, что порой на этом островке можно услышать звуки колыбельных, которые распевают обитающие неподалеку призраки и духи. Но самому ему еще ни разу не доводилось насладиться этими чарующими звуками. Какие там колыбельные! Ведь на Утесе во множестве гнездились свирепые ночные хищники — птицы под названием кват, и воздух над этим негостеприимным клочком суши обычно заполняли их несмолкаемые крики, походившие на скрип несмазанных дверных петель.

Нынче же на Утесе царила зловещая тишина. Молчали не только привидения и духи, но даже и кваты. В присутствии Кристофера Тлена, Повелителя Полуночи, всяк старался спрятаться понадежней или стать как можно менее заметным.

Тлен трудился над чем-то в одной из пещер между валунами, он давно облюбовал себе это потаенное местечко для занятий магией. Пещера эта служила для него надежным укрытием от всевидящего ока Бабули Ветоши. Слишком много было у нее шпионов на Острове Полуночи, благодаря чему любой шаг внука становился ей известен. Прощальный утес стал идеальным местом для тайных экспериментов Тлена. Он располагался в удобной близости от Полуночи и был так мал, что Тлену не стоило больших трудов защитить его от постороннего вторжения при помощи магических талисманов.

И вот теперь в своей мрачной пещере Тлен с одобрением наблюдал, как один из заплаточников его бабки старательно измельчал пять мумифицированных человеческих трупов, чтобы превратить их в пыль. Этот усердный трудяга звался Игнасио и был одним из самых уродливых творений Бабули Ветоши, о чем никогда не забывал, затаив злобу на «старую ведьму», как он мысленно ее величал. Старуха считала его толковым слугой и потому неизменно нагружала работой, но все же Игнасио нередко удавалось удрать из Тринадцатой башни, чтобы оказать посильную помощь Повелителю Полуночи, перед которым он благоговел.

— Ну, скоро ты там? — нетерпеливо спросил Тлен.

— Уже почти закончил, господин.

— Давай поторапливайся. К твоему сведению, в моем распоряжении далеко не вся ночь. — Тут Тлен позволил себе улыбнуться. — Хотя настанет время, когда я буду владеть ею безраздельно.

— Чем это, милорд?

— Всей ночью.

Игнасио подобострастно кивнул, хотя и не понял, что имел в виду его собеседник, и продолжал дробить кости мертвецов. При очередном сильном ударе в воздух поднялось облако костной пыли. Игнасио чихнул и сплюнул. У ног его шлепнулся плевок, в котором слюна смешалась с измельченным в пудру крохотным фрагментом человеческих останков. Затем Игнасио на всякий случай ударил молотом по горстке пыли еще пару раз. Тлен всегда добивался совершенства во всем, и заплаточник, выполняя его поручения, старался изо всех сил, чтобы угодить Создателю Кошмаров, как он втайне именовал про себя Повелителя Полуночи.

Лишь после этого Игнасио позволил себе подняться. Не выпуская из рук молота, он склонил голову и стал любоваться делом своих рук.

— Мне всегда казалось, что так они смотрятся лучше, — не без самодовольства изрек он.

— Любой в таком виде смотрится лучше, — ухмыльнулся Тлен и оттеснил Игнасио в сторону. — Теперь ступай к Остову. Он где-то на пляже, закусывает.

— Привести его сюда, к вам?

Игнасио знал, что Тлен в самое ближайшее время собирается проделать какие-то сложные магические манипуляции, и ему безумно хотелось при этом присутствовать.

— Нет, — буркнул Тлен, положив конец надеждам заплаточника. — Когда все будет закончено, ты можешь понадобиться, а пока выметайся отсюда.

Игнасио побрел прочь. На ходу он обернулся и украдкой взглянул на своего обожаемого господина. Тот присел на корточки перед горсткой измельченных в пыль человеческих костей и принялся оглаживать пальцами прах, словно ребенок, собирающийся лепить куличики из песка.

Затем, помедлив мгновение, Создатель Кошмаров вдруг наклонил голову и втянул ртом и ноздрями изрядную порцию жидкости из воротника. Подбодрив себя чудовищными видениями из своих былых снов, он разровнял костный прах и принялся уверенными движениями рисовать контуры того существа, которое в самом скором времени должно было восстать из мертвых. Игнасио немного знал Мендельсона Остова — они познакомились, выполняя кое-какие из прежних поручений Тлена. Теперь заплаточник без труда отыскал его на берегу, освещенном вечерними звездами, возле небольшой горки камешков. Остов укладывал на ее вершину гладкие голыши и забавлялся, глядя, как они скатываются вниз.

— Ну, наелся ты? — спросил его Игнасио.

— Кого-то прикончил, а съесть не смог, — пожаловался Остов. — Аппетит пропал.

И он кивком указал на огромного краба, лежавшего неподалеку кверху брюхом, в котором зияла огромная дыра. Лапы краба, раскинутые в стороны, достигали в длину футов шести. Мендельсон выел только часть внутренностей, а остальное брезгливо отбросил.

— Можно мне доесть? — облизнулся Игнасио.

— Валяй на здоровье.

— Жаль оставлять столько добра.

С этими словами Игнасио подбежал к крабу и с наслаждением погрузил ладони в его развороченный живот. Вырвав остатки сине-зеленых, горьких на вкус кишок, он принялся запихивать их полными пригоршнями себе в рот. Как и Мендельсону, ему больше всего нравились именно потроха убитых живых существ, отчасти, наверное, потому, что многие считали их мерзостью и выбрасывали. Игнасио был одним из немногих особо отмеченных судьбой заплаточников, которые могли принимать пищу. Большинство его собратьев были начисто лишены системы пищеварения. Игнасио же повезло. Две трети его организма функционировали, как у обычного человека. И хотя его мучили запоры и, как следствие этого, то и дело возникала необходимость принимать слабительные порошки, он считал это неудобство ничтожным в сравнении с удовольствием поглощать крабьи кишки, в которых еще пульсировала жизнь. Он обернулся, поймав на себе взгляд Мендельсона.