Гибель Иудеи - Элиза Ожешко

— Ты мне дал самое лучшее, — мягко сказал Сабиний. — И я буду беречь это величайшее из твоих сокровищ…

Тамара вернулась и поставила перед Иоанном иерихонскую розу и кувшин. Потом она опустилась на колени рядом с Сабинием и робко дала ему один из стеблей степного цветка, а сама взяла другой. Иоанн из Гишалы открыл крышку кувшина и вылил воду на розу.

— Подобно розе иерихонской, ваша любовь выросла на знойной, сухой почве, среди горя и несчастья. Пусть святая вода Иордана, ставшая теперь водой печали, напоит ее, чтобы она распустилась и после долгой ночи открыла свою душу солнечному лучу. Смотрите!

Иерихонская роза, цветок тайны, распустилась и сияла в солнечном свете. Флавий Сабиний смотрел на нее восхищенным взором, как на чудо.

— Флавий Сабиний, я тебя вопрошаю: хочешь ли ты взять эту девушку в жены? — спросил торжественно Иоанн.

Ликующее «да!» вырвалось из его уст, и, обняв Тамару, он наклонился вместе с ней к отцу, прося его благословения.

— Боже, Боже! — проговорил Иоанн, и взор его устремился на солнечный луч, освещавший комнату. — Будет ли солнечный свет сиять в жизни этих детей?

Когда Тамара и Сабиний ушли, нежно попрощавшись с отцом, Иоанн долго еще глядел на солнечный луч, ворвавшийся в комнату, и лицо его озарялось внутренним светом.

— Пришло время вернуть в руки Создателя его дар, — сказал он сильным и ясным голосом. — Регуэль, помнишь ли ты свой обет служить делу родины каждой своей мыслью, каждым движением?

— Помню, отец, — твердо ответил Регуэль, — и в час гибели я буду около тебя.

— Нет, — ответил Иоанн. — Только слабым должно умирать. Ты же силен: твой святой долг — месть!

Глаза Регуэля вспыхнули, он схватился за меч.

— Месть?

Из груди Иоанна послышался глухой стон.

— Да, месть, — шептал он. — И разве ты не знаешь, кому нужно отомстить? Кто предал Бога и отечество врагу? Вероника. Кто попрал стыдливость иудейки и отдался язычнику? Вероника. Кто поселил раздор в Иерусалиме и вселил в римлян дух разрушения? Вероника. В тот день, когда иерусалимская святыня будет сожжена, пламя это сделает Веронику владычицей мира. Но ей грозит месть, и она в твоей руке, Регуэль. Когда Вероника будет на вершине власти и будет упиваться радостью разрушения, ты должен будешь наполнить кубок ее торжества кровью ее собственного сердца. Месть должна быть столь же великой, как и преступление… Вероника должна умереть на пороге к торжеству.

Он наклонился к сыну и вынул у него меч из ножен. Светлая сталь засверкала в солнечном свете.

— Поклянись мне, Регуэль, чистотой этого меча, поклянись умирающей душой отца, поклянись именем Всевышнего, что ты исполнишь долг мести…

Регуэль трижды поднял руку и трижды поклялся мечом, отцом и Богом. Потом отец и сын обнялись долгим прощальным поцелуем.

— На твою долю выпадает самое тяжелое, — сказал Иоанн после короткого молчания. — Тебе придется смотреть, как умирают братья, и ты не сможешь помочь им. Ты должен быть свидетелем гибели Иерусалима, и взор твой не посмеет дрогнуть. Вот что ты должен сделать. Из западной части дворца старый подземный ход ведет далеко за крепостной вал римлян к масленичной горе. Когда пламя покажется над храмом, спустись в него, выйди из города и тогда будь римлянином для римлянина, сирийцем для сирийца, арабом для араба, пока ты не исполнишь своего обета.

— А ты, отец?

Иоанн из Гишалы ничего не ответил. Послышался страшный, пронзительный крик. Казалось, земля разверзлась и собирается поглотить человечество.

Регуэль подбежал к окну. Он отшатнулся, бледный и дрожащий.

Горел храм.

На лице Иоанна показалась чуть заметная улыбка.

— Он зовет, — прошептал он, широко раскрыв глаза, и руки его вытянулись. — Всевышний зовет меня!..

Несмотря на требование Вероники и военачальников, Тит не решался приступить к уничтожению храма. Он благоговел перед великим произведением искусства, равного которому не было даже в самом Риме. Он сам еще утром отдал приказ потушить пожар, начавшийся в храме по чьей-то вине.

Вероника гневно топнула ногой, когда Оний передал ей о нерешительности молодого цезаря, и на губах ее показалась презрительная улыбка. Но вдруг лицо ее вспыхнуло, потом стало смертельно бледным.

— Где Тит? — спросила она отрывисто.

— Он уже вернулся к себе в палатку.

— А у храма еще продолжается бой?

— Да, продолжается, но без огня римляне не победят.

— Я знаю…

Как долго продолжится это невыносимое положение?

Уже прошли многие месяцы, а жалкий народ все еще не покорен. Вероника жаждала власти над Римом, как изнемогающий от жажды человек хочет капли воды. Здесь, в лагере грубых, не понимающих ее красоту воинов, она была только сестрой Агриппы, слабого, ничтожного царя. А в Риме — о, когда удастся ей поднести к губам опьяняющий кубок власти и выпить этот освежающий напиток?…

— Ты умеешь быть отважным, Оний? — спросила она вдруг.

— Испытай меня.

— Я хочу… бросить горящий факел в храм… Иди, возьми у кого-нибудь из моих телохранителей вооружение для себя и пришли мне сюда моего эфиопа.

Глаза Ония вспыхнули, он понял ее и быстро вышел из палатки.

На лице эфиопа еще видны были следы бед-эденских ожогов. В глазах его все еще горело мрачное пламя страстной любви к царице. Он все еще ждал.

Он покорно остановился у порога. Вероника рукой подозвала его к себе и подала условный знак. Он направился в угол палатки, вынул из ящика богатое вооружение и бросился к царице, чтобы помочь ей надеть его.

Когда Оний вошел снова в ее палатку, он был поражен видом царицы.

— В этом виде ты всегда будешь иметь толпу телохранителей, — сказал он. — Всякий примет тебя за Тита.

— Я заказала себе такое же вооружение. Если работа удалась, то тем лучше. Римляне будут храбрее в присутствии полководца…

По дороге к храму они увидели Агриппу.

— Осажденные сделали новую вылазку, Тит, — крикнул он еще издали взволнованно. — Боюсь, солдаты твои не устоят. Иудеи сражаются, как…

— Вероника, это ты? — проговорил он, когда подошел ближе. — Что ты задумала?

Вероника насмешливо взглянула на него.

— Вот все, что может сказать царь иудейский? Он убегает, потому что бой опасен. Какое несчастье для римлян, что все иудеи не такие, как их царь. Спеши домой, добрый Агриппа, там, куда мы идем, будет опасно…

Она повернулась и пошла дальше с Онием и эфиопом. Агриппа задрожал от гнева.

— Ты увидишь, что я…

— Что ты не трус? В таком случае иди с нами. Завтра уж будет поздно показывать храбрость. Завтра Иерусалима не будет…

Агриппа побледнел.

— Что ты задумала?

— Иди с нами и увидишь.

Она пошла вперед, Агриппа последовал за ней.

Бой продолжался у северной стены храма. Иудеи воспользовались тем, что часть осаждавших была занята тушением огня, и сделали вылазку. Римляне уже отступали, когда на месте сражения появилась Вероника. Ее появление подействовало, как чудо.

— Тит пришел нам на помощь, — закричали римляне и с новой силой бросились на врагов.

Вероника шла вперед, высоко держа меч; рядом с ней шли эфиоп и Оний с горящими факелами в руках.

— Тит и легионы! — крикнул Оний, а эфиоп вторил ему страшными криками, возбуждая ужас у иудеев своим почти голым черепом, налитыми кровью глазами и вздутыми мускулами на руках.

Иудеи готовы были уже обратиться в бегство, но их предводитель, сильный и храбрый воин, выступил вперед.

— Я уже давно жажду чести, — воскликнул он, — пасть от руки цезаря. Исполни же, Тит, мое желание, если слава твоей храбрости справедлива.

Он бросился на царицу, обнажив меч. На минуту его воины остановились и римляне тоже опустили мечи, наблюдая за завязавшимся поединком. Эфиоп хотел броситься на иудея, но Вероника удержала его властным взглядом. Лицо ее было бледным, но не от страха за жизнь. В ней что-то дрожало, быть может, это был ужас женщины перед кровопролитием. Она знала, что убьет этого великана — она, Вероника. Это ее и страшило, и влекло, но желание превозмогло отвращение.

Когда иудей бросился на нее, она стояла неподвижно, разглядывая его. Было что-то мягкое в его возбужденных гневом глазах. Он, наверное, не создан был воином, а был в мирное время одним из учеников в храме и сидел у ног своих учителей, впитывая с жадностью истины Божественного учения. Только война, разрушающая все великое, благородное и человечное, пробудила в нем зверя.

Он уже поднял меч, чтобы опустить его ей на голову. На минуту все исчезло перед глазами Вероники. Она отскочила в сторону, уклоняясь от его удара, и одним прыжком бросилась к нему, ударив его коротким кинжалом в шею.

Иудей зашатался и упал, из зияющей раны полилась кровь. Перед смертью у иудея появилось в глазах прежнее выражение кротости, и доброты; черты его осветились мягкой, почти детской улыбкой.