Хроники Вортинга - Орсон Кард

— Тогда, — предложил отец Клэни, — давайте испытаем его льдом.

— Он выбрал огонь, — возразил кто-то.

— Ни того, ни другого не будет, — проговорил отец. — Раньше мы делали это, потому что знали: боли не будет. Теперь мы снова встретили боль и смерть.

— Испытание льдом, — упорствовал отец Клэни. — Мы не затем выбирали тебя в глашатаи, чтобы ты потом выгораживал своего сынка.

— Если мы будем и дальше придерживаться обычаев, все наши сыновья погибнут!

Отец Клэни еле удерживался от слез — или такая ярость овладела им?

— Мы должны призвать их! Мы обязаны снова их разбудить!

— Мы не станем убивать собственных детей ради пробуждения какого-то бога!

Наконец-то Лэрд все понял. Обнаженный мальчик, готовящийся стать мужчиной, должен быть брошен в огонь или в снег. На лицах окружающих его мужчин отражалась беспомощная растерянность. Многие поколения прошли через этот ритуал. Сомнение, проникшее в сердца в День, Когда Пришла Боль, овладело ими. В их глазах Лэрд видел свое отражение. Грамотей и книжник, а значит, в любой момент может подвести; тщедушен, а значит, бесполезен; сын самого уважаемого человека в деревне, баловень судьбы, а значит, ненавистен. «Они не желают мне смерти, но если ради пробуждения детей Язона кому-то придется умереть, все дружно укажут на меня. А если меня и оставят в живых, то только уступив мольбам отца. После этого он навсегда лишится гордости и уважения».

«Огонь — это слишком, — думал Лэрд. — Но со снегом я справлюсь».

— Дети Язона покоятся в огне или во льду? — спросил он.

Предполагалось, что он должен хранить молчание, но сегодня все шло иначе, чем обычно.

— Они суть Лед, — произнес Хаккель-мясник.

— Тогда я пойду ко льду, — сказал Лэрд.

— Нет! — крикнул отец.

И словно бы в ответ, снаружи яростно взвыл ветер. Краткое затишье подошло к концу.

— Скажите, что я должен сделать, когда окажусь снаружи? — настаивал Лэрд.

Люди неуверенно переглядывались. Прежде дети Язона всегда останавливали их.

— Та фраза заканчивается словами «пока вы не упокоитесь во льду», — выдавил отец.

— А в случае с огнем, — добавил отец Клэни, — «пока вы не проснетесь объятые пламенем».

— Тогда я буду идти, пока не засну. Отец опустил руку на его плечо.

— Нет. Я не допущу этого.

Но взгляд его говорил: «Я вижу твою отвагу».

— Я буду идти, — повторил Лэрд, — пока не засну. «Нет, — раздался голос в его мыслях. — Я не спасу тебя».

«А я тебя и не прошу», — молча ответил Лэрд, зная, что тот, кто надо, услышит.

«Ты выбираешь смерть», — произнесла Юстиция.

— Буду идти, пока не умру! — выкрикнул Лэрд.

Руки вцепились в него, как стая мелких животных, пытающихся разорвать его тело на кусочки. Эти руки подняли его, поднесли к окну и выбросили в снежную пургу.

Снег колол, словно ядовитые жала, и, пока мальчик ворочался, пытаясь встать на ноги, забил ему нос и рот. Наконец, задыхаясь и дрожа, он выпрямился; ноги подкашивались от перенесенного шока. «Что я делаю? А, да, иду, пока не засну». В слабом свете, льющемся из окошка, на снег падала коротенькая тень — и он поставил ногу прямо на свой темный силуэт. Ветер налетел на него, и он снова упал, но тут же поднялся и, шатаясь, двинулся вперед.

— Хватит! — донесся крик отца. Нет, не хватит.

«Пока не усну. Сон для них был равнозначен льду. Лед можно найти на берегу реки. В принципе не далеко. Летом я добегал до реки минуты за три. Я должен принести им кусок льда. Я должен взять в руки холод и принести им, точно так же, как Язон принял в свое тело твика, перенес страдания и выжил. Если после этой ночи я останусь в живых, то уже не буду путать свои воспоминания с воспоминаниями Язона».

«Никто тебя не спасет», — произнес внутренний голос. Лэрд так и не понял, кто это сказал — Юстиция или его собственный страх.

Идти было недалеко, но ветер с каждой минутой ярился все больше, а у реки он рвал и хлестал тело куда сильнее, чем среди домов. Лэрд упорно копался в снегу, пока не нащупал камни, которые еще вчера были покрыты грязью. Сегодня эта грязь замерзла и изрезала все руки, пока негнущимися пальцами он пытался выковырять острый булыжник из земли. Затем он опустился на колени у самой воды; тонкий лед уже успел покрыться сугробами. Несколько ударов камнем — и лед треснул; плеснула вода, обдав руки теплом. Разгребая воду, он наконец выловил льдинку побольше и уже на четвереньках пополз вверх по склону, обратно в деревню.

Он достал лед из реки. Можно возвращаться — и никто не посмеет сказать, что он не выдержал испытания. Однако теперь ветер бил ему прямо в лицо; ковыляя вперед, он не видел ничего, кроме тучи белых мушек, впивающихся в кожу. Всю деревню занесло снегом, река канула в небытие, осталась где-то в неведомом прошлом. Еще секунду назад он так дрожал, что едва удерживал льдинку, а сейчас тело уже позабыло, что такое холод…

Затем из-за бесконечных снежных холмов вынырнули две тени. Отец — и Язон. Язон шел впереди, но одеяло вокруг его тела обернул отец.

— Я дошел до реки, — выдавил Лэрд, — и принес вот этот лед.

— Лед даже не тает у него в руках, — сказал отец. Вдвоем они подняли Лэрда и понесли сквозь снег. Они что-то крикнули, и им ответили — сначала один голос, потом другой. От сугроба к сугробу тянулась вереница людей. Лэрд не увидел конца этой цепочки. Он заснул прямо на руках у отца.

Очнулся он в лохани, дико дрожа. Мать лила на него горячую воду. Он закричал от ужасной боли, пронзившей все тело.

Увидев, что он пришел в себя, она отреагировала с обычной своей добротой, к которой он привык с детства:

— Идиот! — заорала она. — Голым в снег полез! Все вы, мужики, идиоты!

И она вернулась к очагу, чтобы поставить на огонь новый котелок с водой.

«Кстати, она права», — произнес голос у него в голове.

— Но и ты тоже был прав, — прошептал Язон. Вокруг толпились мужчины, по их лицам бродили тени от пламени очага. Комната была так натоплена, что воздух обжигал горло. Лэрду не хотелось, чтобы другие видели, насколько он беспомощен. Он нагнул голову, повернулся набок, затем снова перевернулся на спину, медленно мотая головой.

— Оставьте его, — произнес Язон. — Он принес вам лед, он вернулся домой Спящим, он в точности исполнил то, на чем вы так настаивали.

Мужчины начали натягивать куртки, обматывать вокруг шеи платки и шарфы, надевать рукавицы.

— Говорят, тебя Язоном зовут, — сказал Хаккель-мясник.

— Меня зовут Язон Вортинг, — сказал Язон. — Или ты думаешь, отец Лэрда солгал тебе?

— Так ты… Бог? — прошептал отец Клэни.

— Нет, — усмехнулся Язон. — Всего лишь человек, старик, у которого никогда не было семьи и который никак не может понять, что же вы за дураки такие, раз в такую жуткую ночь решили покинуть своих домашних.