Секретный террор Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков

В Ташкент я приехал как раз в тот момент, когда Красная Армия заняла остров Урта-Тугай на реке Амударье.

Полномочный представитель ОГПУ Вельский, к которому я явился в Ташкент, смеясь, объяснил, что армия не вторгалась на афганскую территорию, что просто само население острова, недовольное афганской властью, устроило «социальную революцию», арестовало представителей власти и, как самостоятельная единица, присоединилось к СССР. Шутя, Вельский просил меня поддерживать эту версию, когда я буду проезжать по афганской территории. Когда я выразил неодобрение и опасение, что инцидент может вызвать неприятные последствия, он признался, что остров захвачен потому, что служил базой для басмаческих шаек, которые, скопляясь на острове, совершали регулярные налеты на советскую границу. Остров занят из стратегических соображений, а произошел захват просто. Ночью послали туда отряд переодетых красноармейцев из местного населения, отряд арестовал афганские власти и объявил остров присоединенным к СССР. Туркестан в этом вопросе действовал самостоятельно, не сговариваясь с Москвой, но полагая, что в Москве учтут совершившийся факт и поддержат захват. Для укрепления положения отряд переодетых красноармейцев предложил населению собраться и голосовать по вопросу о власти. Конечно, население «высказалось за присоединение к СССР».

Вообще, говорил Вельский, неприятности с афганцами в последнее время участились. Недавно он поручил своим агентам украсть чемодан с дипломатической почтой у афганского дипкурьера, ехавшего из Ташкента в Кабул. Агенты украли чемодан, но выбросили его из вагона неудачно. Афганцы заметили кражу, открыли стрельбу, остановили поезд и захватили одного агента, который, испугавшись, признался, что действовал по поручению ОГПУ. О краже и допросе агента был составлен акт.

Распрощавшись с Вельским, я в январе 1926 года вновь прибыл в Кабул. Политическая обстановка за это время резко изменилась. В связи с захватом красными отрядами острова Урта-Тугая по улицам дефилировали афганские войска, по нескольку раз в день проходя перед зданием советского посольства в знак протеста против захвата. Полпредство было сильно испугано. Ни один из его членов не выходил в город. Связь с секретными информаторами, таким образом, оборвалась, и не имелось никаких сведений о намерениях афганского правительства.

По приезде я немедленно явился к Старку, но он, осведомленный о моих московских переговорах, отказался меня принять.

Между нами началась открытая война. Когда я пожелал принять дела и свою агентуру у представителя Коминтерна Францевича, последний заявил, что полпред велел не сдавать мне агентуры, так как агентура нужна им самим для коминтерновской работы. Я, конечно, не мог примириться с таким положением дел. Пользуясь тем, что испуганный Францевич не выходил из полпредства, я в течение двух дней, зная адреса своих агентов, связался с ними, переменил явки и время следующего свидания. Когда Францевич, после ликвидации конфликта, захотел с ними связаться, то уже не мог никого найти.

Меня особенно занимали индийские дела. Москву, кроме пограничных племен, особенно интересовала так называемая секта ахмедийцев, состоявшая, по московским сведениям, в значительном числе из агентов английской разведки. По этому вопросу Москва прислала мне для ознакомления информационный материал, полученный из берлинской резидентуры и из Ташкентского ОГПУ, которое захватило двух членов секты ахмедийцев с грузом сектантской литературы; на допросах оба ахмедийца признались в своей работе для англичан. Помимо этих материалов, Москва вообще присылала мне для сведения свою информацию об Афганистане. Судя по точной и подробной осведомленности автора донесений, можно было полагать, что автор находится в самом Афганистане. В то время, однако, я еще не знал, откуда и как получаются эти документы Москвой. Они потом оказались… копиями донесений британского посланника в Кабуле.

Отношения между мной и Старком приняли чрезвычайно острый характер. Посол отказывался визировать мои телеграммы и пересылать мою почту в Москву. Меня поэтому удивило, когда однажды он сам вдруг предложил отправить почту с ближайшим дипкурьером. Подозревая неладное в такой неожиданной любезности, я запаковал несколько газет в пакет и сдал их Старку, а настоящую почту сдал частным образом дипломатическому курьеру, бывшему чекисту, с обязательством доставить ее в собственные руки Трилиссеру.

Впоследствии оказалось, что мои подозрения были правильны. Старк, отправляя мой пакет, одновременно написал консулу в Мазари-Шерифе Постникову, чтобы тот изъял этот пакет и вернул обратно Старку в Кабул. Постников, будучи одновременно резидентом ОГПУ, этого не сделал и переслал письмо Старка мне для сведения. После этого случая и многих подобных я, видя, что Москва не сдержала обещания, просил телеграфно Трилиссера отозвать меня. В марте 1926 года моя просьба была наконец удовлетворена. Законсервировав сеть, то есть дав агентам содержание за три месяца вперед, я сдал дела тайно от полпреда бывшему летчику в Кабуле Софронову и выехал обратно в Москву.

Как мы дружили с англичанами

Я в гостях на квартире у одного из помощников министра в Афганистане. Большая комната, устланная коврами. На коврах лежат маленькие тюфяки и подушки. Мы сидели на этих тюфяках, поджав под себя ноги. Помощник министра – худощавый брюнет с светло-серыми глазами, какие можно встретить среди жителей горного Кафиристана. Он – большой приверженец эмира Амануллы и с его разрешения имел дружественные сношения с вождями индийских мусульман – Шовкет Али и Магомет Али. Он сам был в Индии, лично познакомился с этими вождями и был в восторге от них. Он хранил, как реликвию, фотографию, где был снят вместе с вождями индийского халифата, и с гордостью всякий раз показывал эту фотографию своим гостям.

Я приходил к министру иногда по вечерам в гости узнать новости из Индии, которые он получал благодаря своим индийским связям. Он очень не любил англичан, и на этой почве мы были друзьями; в остальном, конечно, он ненавидел большевиков.

Сейчас он, как всегда у себя дома, сидел в белых шароварах, прикрытых слегка пледом, и, попивая из крошечной чашки чай, рассказывал о том, что он делал в министерстве. В комнате кроме меня сидели еще несколько афганцев. Это были его приверженцы и бедные родственники. Они хватали на лету каждое слово и, умиленно улыбаясь, восхищались его мудростью. У двери, сидя на корточках, двое слуг разливали и разносили чай.

– Вазир-саиб, – продолжал я беседу, – теперь вы убедились, что англичане – ваши враги. В то время как советское правительство прислало вам десять военных аэропланов с бомбами и летчиков на помощь эмиру, – в это время англичане дали убежище врагу эмир-саиба, Мамеду Умар-хану.