От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти - Анна Данилова

Про посмертную участь некрещеных младенцев нам ничего не известно. Также неизвестно про посмертную участь крещеных людей. Есть в Евангелии слова о том, что тот, кто будет веровать и креститься, спасен будет. А кто будет неверным, осужден (см. Мк. 16, 16). Это, без всякого сомнения, слова, указывающие на необходимость крещения как принятия веры. Именно спасется не просто тот, кто будет креститься, но и уверует. А дальше сказано: кто не будет веровать, тот будет осужден.

Но факт крещения не избавляет человека от Суда.

Поэтому вопрос об участи некрещеных младенцев, которые за свою веру не отвечают, всегда в Церкви был открыт. Существовала достаточно категорическая точка зрения, пришедшая к нам от богословия блаженного Августина с его учением о первородном грехе, которая не давала возможности думать о спасении некрещеных младенцев. И такой точки зрения до сих пор придерживаются многие не только на Западе, но и в Православии: некрещеный младенец не удостаивается Царствия Небесного.

Но и в ранней Церкви существовали иные точки зрения на этот вопрос.

Это тайна для Церкви, но ведь и очень многое, что касается загробной участи человека, остается для нас тайной.

У нас в Церкви нет ни одного богослужения, которое было бы посвящено молитве за некрещеных младенцев. Несколько лет назад на одном из епархиальных собраний вопрос о молитве за некрещеных младенцев был задан Святейшему Патриарху Кириллу. И тогда Святейший Патриарх сказал, что молитвенный чин о некрещеных умерших младенцах необходимо разработать. Но на сегодняшний день эти очень мудрые и важные слова Патриарха словно повисли в воздухе. По крайней мере, неизвестно, идет ли работа в этой области.

Надеяться на милосердие

Нужно надеяться на милосердие Божие. Мы знаем, что в золотое время патристики, скажем, в IV веке, V веке, VI веке, в семьях христиан было множество некрещеных детей: крещение принималось в достаточно зрелом возрасте, все великие святители крестились после тридцати лет. Помнится случай из жизни святителя Амвросия Медиоланского, как его родной брат Сатир (кстати, канонизированный на Западе), потерпевши кораблекрушение, будучи некрещеным, привязал себе к шее Святые Дары как знак свидетельства его веры. Он не утонул, но мог спокойно утонуть некрещеным.

Я не думаю, что Церковь могла тогда спокойно принять для себя, что множество людей, живущих по христианским законам, в своей жизни уже исполняющих Евангелие, готовящихся принять крещение как свидетельство своей непоколебимой веры, никакого отношения ко Христу не имеют, и в загробной участи их ждут только мрак и скрежет зубовный.

Переосмыслить

Младенцы умирают некрещеными и в материнской утробе не по вине матерей (замершая беременность, выкидыш), бывают внематочные беременности, которые никогда не кончаются родами. Не говоря уже о том, что имеют место и случаи, когда рождение ребенка несовместимо с жизнью ребенка и жизнью матери и когда женщина вынуждена сделать операцию. Об этих случаях говорится и в Основах социальной концепции нашей Церкви. Бывают случаи, когда дети не доживают до крещения. Но мы не можем забыть о том, что их родители – члены нашей Церкви и общаются с живым Богом. Христос в жизни этих родителей, в жизни этой семьи всегда присутствует. Это христианский брак, который мы называем Церковью, малой Церковью. А раз это малая Церковь, то там – жизнь Святого Духа.

Это значит, что младенец, который в этой семье зачинается, находится в материнской утробе, уже причастен к церковной жизни через родителей-христиан, которые молятся, исповедуются, причащаются Святых Христовых Таин. Это значит, что жизнь ребенка уже наполнена благодатью Святого Духа, уже приобщена ко Христу. Игнорировать это, не думать об этом, не принимать это в расчет мне кажется нелепым, это грубая ошибка.

Мы высоко превозносим понимание христианской семьи, но только забываем, что даже тот ребенок, который находится в утробе матери, – уже член этой малой Церкви. Он уже живой человек, если мы говорим о том, что душа начинается вместе с зачатием. Каким образом тогда эта душа вдруг оказывается исключенной из общей жизни Церкви? Не может такого быть. Или тогда надо пересмотреть учение о семье и учение о внутриутробном развитии младенца. И не считать тогда этих младенцев людьми.

Неправильно, что настоящая церковная семья лишена молитвы утешения, церковной молитвы за усопшего ребенка, не сподобившегося по каким-то обстоятельствам крещения.

Это должно быть каким-то образом восполнено. Нельзя отсылать таких родителей просто к частной молитве, словно говоря: «Церковь к вам отношения не имеет, в Церкви вы никто, молитесь себе дома, а там как Бог даст». Мне кажется, на сегодняшний день это должно быть переосмыслено.

Сказать об участи кого-то после смерти мы просто не можем. Отправлять кого в Рай, а кого в преисподнюю – не наше дело, и вообще занятие глупое.

А давать утешение и надежду – это дело Церкви сегодня. Раскрывать дорогу для молитвы и возможность для родителей через эту молитву, через Церковь в том числе, как общество любви, общество семьи Христовой, пробивать путь ко Христу своему усопшему чаду.

Записала Оксана Головко

Анна Сонькина

Врач выездной хосписной службы Марфо-Мариинской обители

Мама, а я умру?

Помню одну маму, которая лежала в больнице с ребенком лет семи. Она поймала меня в коридоре: «Сын спросил меня про похороны! Спросил, что будет, когда он умрет!» Услышав вопрос, она не нашлась, что ответить, просто выскочила из палаты и побежала ко мне: «Что же делать?» Мама с сыном находились в отделении паллиативной помощи. Этому мальчику был поставлен смертельный диагноз, его опухоль была уже неизлечима. То есть мама прекрасно понимала, что это – последний этап в жизни сына. Но она все равно не знала, что ему ответить.

Я думаю, что родителям, врачам и всем, кто работает с пациентом на последней этой стадии, очень важно понимать, что главное, чем мы можем ему помочь, – честность и открытость. Некоторые родители перенимают те установки, которые они видели в больницах. Если бы мама, о которой я упоминала, выбежала из палаты с тем же вопросом в обычном онкологическом отделении, врачи посоветовали бы ей обнадежить ребенка: «Нет, что ты! Никто здесь не умирает! Мы тебя лечим! Давай, борись!»

Действительно, пока дети лечатся, очень важно поддерживать в них стремление бороться и побеждать. Однако в терминальной фазе все немного меняется. Хочется обратить внимание на две вещи. Во-первых, важно понять причину вопросов, откуда они возникают и на что могут указывать. Как ни парадоксально, очень часто подобные вопросы ребенка могут сигнализировать не о страхе смерти, а о чем-то совершенно другом.

Поэтому универсальный совет – на любой вопрос или реплику о смерти нужно ответить вопросом. Сказать: «А почему ты спрашиваешь об этом именно сегодня?» Очень важно не испугаться, не выразить панику, не сделать сразу серьезное лицо. Очень может быть, что это совершенно случайный вопрос, заданный потому, что в этот день у ребенка болит больше, чем вчера, или он заметил какую-то неожиданность в больничном распорядке, причем это может быть любая мелочь: «Вчера у меня брали анализ крови, а сегодня не взяли». В итоге брошенный мимоходом вопрос о смерти может выражать сомнение в чем-то другом, простом, решаемом.

Если родитель покажет фиксацию на этом вопросе, то ребенок может встревожиться. Поэтому родителям важно сохранять спокойствие, но быть готовым к этому вопросу. На любую подобную реплику немножко философски, с пониманием спросить: «Почему ты так думаешь? Почему ты об этом спрашиваешь?»

Во-вторых, важно уяснить суть вопроса. Бывает что дети задают такие вопросы, потому что действительно хотят обсудить с родителями тему своей смерти. Если родители закрыты, если они уходят от ответов, дети могут начать искать других людей, способных дать ответ, – врачей, медсестер, если они находятся в хосписе или в больнице.

Что же делать, если вы выяснили, что вопрос ребенка действительно о смерти? Я понимаю родителей больных детей, которые боятся и не хотят говорить с детьми о смерти. Это абсолютно понятно и нормально. Говорить с умирающим о смерти очень тяжело. Мы избегаем таких разговоров с нашими близкими. Не только с детьми, но и с родителями, супругами. Нам кажется, что мы оберегаем любимого человека от информации, которую он не сможет вынести. Это очень понятное желание – уберечь.

Тем не менее исследования и опыт показывают: большинство людей, и взрослых и детей, способны говорить на эту тему. Они могут понять, вместить, и пережить тот факт, что они неизлечимо больны и умирают.