Алиедора - Ник Перумов

— Нет, нет, не-ет! — жутко завыл и задёргался в руках державших его маг. — Я… не могу… не готов… не достоин…

— Никто из живущих не может быть ни готов, ни достоин, — оборвал истошные вопли чародея вожак. — Для этого приходим мы. Чтобы провести путём боли. Чтобы очиститься. Чтобы все предстали перед Драконом вечным, всепобеждающим в подобающем виде, готовые не просто простереться ниц, но воистину принять его бессмертной душой.

— Не могу! — метался и бился Метхли. — Не могу-у-у-у!

— Чего ты боишься, если утверждаешь, что «отмечен»? — холодно бросил северянин. — Всё, хватит. К мясу их обоих.

— Стойте! — взвыл трёхглазый. — Я… я откуплюсь. Откуплюсь! Отдам вам… вот её.

— Это мясо и так наше, — варвар даже не покосился в сторону Алиедоры. — Придумай чего получше, урод.

— Нет, нет! — корчился Метхли. — Она — отмеченная, она — капля Его крови! Капля крови Белого Дракона! Избранная! То, что вы искали!

— Она? Капля Его крови?

— Испытайте её… — хрипел чародей. — Я открою путь… вы увидите сами. Только не надо меня… в процессию… на тропу… я не готов… я не могу…

— Ты сам себе делаешь хуже, — пожал плечами варвар. — Но… Дракон великий, единосущный велит нам не унижать свои уста ложью недостойным. Если вот это, — кивок на Алиедору, — не мясо, а и впрямь капля Его крови — ты сможешь уйти невозбранно или остаться с нами. Меня слышали двое смертных и великий Дракон. — Северянин резко опустил меч, и Метхли тотчас принялся для чего-то растирать горло.

— Говоришь, ты должен открыть путь? — недоверчиво проворчал Хтафр. — Говоришь, капля Его крови? Я ничего не вижу и не чувствую. Дракон единственный, всесветный не открывает моих взоров.

— Потому что я скрыл, — не без самодовольства бросил трёхглазый чародей. Казалось, к нему возвращаются наглость и самоуверенность. — Без меня вам…

— Открывай, — негромко, но властно уронил вожак, и волшебник мигом осёкся.

— Требуются приготовления.

— Во славу Дракона единого, всесильного ты получишь всё, что попросишь. — Предводитель варваров притянул к себе волшебника за отворот плаща. — Но если ты солгал…

— Я знаю, я знаю, великий, — мелко закивал трёхглазый, страшная пасть нелепо клацала. — Но и ты не изволь сомневаться в слове Метхли. Ты всё увидишь собственными глазами, великий.

— Великий может быть только Дракон надмировой, таинственнейший, — оборвал излияния волшебника северянин. — Оставь глупую лесть для мягкотелых южан, червяк.

— Повинуюсь, повинуюсь, — поспешно склонился Метхли.

Всё это время Алиедора просидела в седле, молча смотря и слушая. Слова незримыми змеями вползали в сознание, свивались там чудовищными клубками, совершенно утрачивая смысл. Доньята не задавала вопросов. Она принимала всё, как оно есть.

Она — избранная? Капля крови великого Дракона, как верят северные варвары? Или носящая в себе частицу Гнили, как уверял Метхли? Быть может. Неважно, как это называть, — она, доньята Алиедора Венти, и впрямь оказалась «не такой, как все». Выше. Лучше. Достойнее. Её судьба, наверное, страшна — но она же и высока. Ей не сидеть, коротая век, обычной женой нобиля. Перед ней — совсем иная дорога, дорога, которой бы ужаснулся любой — но не она.

Она не боится варваров. Они должны преклоняться перед ней.

Почему-то Алиедора не сомневалась, что трёхглазый чародей окажется прав. И его предательство, то, что он спасал собственную шкуру, продавая доньяту северянам, — только подчёркивало её избранность.

…Вместе с Метхли их повели обратно, вниз по склону, к горящей деревне. Варвары расположились лагерем невдалеке от бушующего пламени, совершенно не обращая на него внимания. Впрочем, «лагерь» — это сильно сказано. Грубо сшитые тюки из кожи морских зверей, брошенные прямо на снег, — и всё. Ни костров, ни раскинутых шатров.

Сюда же согнали больше сотни пленных доарнцев, приволокли ещё десятков пять раненых или оглушённых. Северяне работали споро, а всю толпу захваченных наёмников сторожил лишь десяток варваров. Кондотьеры жались друг к дружке, словно овцы.

Предводитель северян остановился у ничем не примечательного кофра, отличавшегося от остальных разве что рисунком нанесённых синей краской рун.

— Говори, что тебе нужно, червь.

Метхли облизнул чёрные губы и заговорил.

Его речь Алиедора совсем не запомнила. Чего требовал трёхглазый чародей — её совершенно не занимало. Она ждала — чего-то очень важного, невероятного, иномирового, а что творится вокруг — да пусть себе. Метхли долго выбирал какие-то травы, дурнопахнущие корешки; венцом всего стал небольшой, с ноготь мизинца, Камень Магии, торжественно водружённый на сложенную им кучку, более напоминавшую разорённую ухоронку какого-то лесного зверька; маг принялся чертить по воздуху непонятные знаки. Вновь накатывал запах Гнили, но Алиедора даже не поморщилась.

По сложенной чародеем кучке поползли невесть откуда взявшиеся струйки желтоватого гноя. Запах для обычного человека, наверное, показался бы совершенно нестерпимым, однако за телодвижениями трёхглазого мага северяне наблюдали с нескрываемым интересом, но и только. Жёлтые струйки текли не вниз, а вверх, быстро подбираясь к Камню. Вот они достигли его, и гной тотчас зашипел и запузырился, повалил пар. Камень стал таять на глазах.

— Такова же будет и победа Дракона великого, величайшего, — вдруг нараспев проговорил вожак. — Старая магия сгорит в огне Его, и грядёт…

Что именно «грядёт», предводитель северян не уточнил, Камень Магии исчез, растворившись в желтоватом гное, изошёл густым паром, Алиедора закашлялась, и…

Бежать, взорвалось в голове. Мир резко обретал краски, звуки, даже одуряющая вонь Гнили, казалось, отступает перед напором нового — кровь, ворвань, прогорклый жир, выделанные кожи, пот, всё вместе.

Перед Алиедорой стоял человек, при одном виде которого хотелось истошно завизжать и броситься наутёк. Высокий и плечистый, он носил кольчугу, стянутую широким поясом, украшенным бляхами в виде странных, уродливых, нечеловеческих черепов. Светлые спутанные волосы, мокрые от пота, падали на плечи, густые брови почти сходились на переносице. Глубоко посаженные светлые, словно северное небо летом, глаза смотрели прямо на Алиедору, и так, что душа у неё уходила в пятки.

Нет, стоявший перед ней северянин не был чудовищем, жутким уродом наподобие Метхли, но…

Он словно сам был Гнилью. Алиедора не могла ошибиться. Каждая пора молодого, сильного тела источала этот запах. И взгляд светлых глаз казался не просто беспощадным (уж в этом-то мало кто превзошёл бы старого сенора Деррано), он был совершенно иным, вне границ обычной человеческой жестокости.