Жизнь как она есть - Мариз Конде

во второй половине дня, мадам Атто-Миллз повела меня к «ясновидящему». Эта красивая и добрая женщина была моей единственной подругой, принимала мою судьбу близко к сердцу и призывала смотреть правде в глаза.

«Ваши дела совсем плохи! Советую действовать на опережение и уйти, пока Кваме не выставил тебя вон вместе с детьми! – повторяла она. – Ты не знаешь, на что способны здешние мужчины! Ты застряла. Застряла».

Последуй я этому совету, не страдала бы потом много лет от раны в сердце. Сегодня я готова признать, что в сложном «английском» существовании тех лет были и положительные элементы. Я завела много друзей разных национальностей, меня уважали и ценили в разных кружках, но мысль о возвращении в Европу казалась невозможной. Я спрашивала себя: не пора ли прервать «кругосветку» по Африке, приносящей одни только страдания? Что, если попытать счастья в другом месте?

Их называют по-разному – дибиа, марабу, кимбвазе́, ясновидящий, знахарь, колдун, – и это очень важные фигуры африканских обществ и диаспор. Они не только «провидят» будущее, но могут, «узрев» беду, отвести удары судьбы. Природный скептицизм запрещал мне прибегать к их услугам, но все окружающие придерживались иного мнения. Эдди, очень увлекавшаяся прорицателями, поведала мне одну историю, из которой я сделала рассказ, опубликованный в Америке, в коллективном альманахе «Темные дела» (1995). Эдди жила в Н’Зерекоре, в Лесной Гвинее, регионе на юго-востоке страны. Однажды у нее пропали украшения. Она была в отчаянии, потому что ожерелья гренн до и шу ей подарила мать, брошь-камея принадлежала то ли бабушке, то ли прабабушке, браслет напоминал о первом причастии. Эдди помчалась к знаменитому колдуну, и тот сказал: «Не тревожься, через три дня они к тебе вернутся!»

Денег он с Эдди не взял, попросил передать их в дар сиротскому приюту. Три дня спустя шкатулка появилась на кухонном столе. «Чудо» так ее обрадовало, что она рассказывала о нем всем и каждому, вот только отослать деньги… забыла. Еще через неделю все снова исчезло, а колдун в новой встрече отказал.

Мадам Атто-Миллз в третий раз разводилась, процесс шел туго, и ей каждый день требовались советы «лучшего ясновидящего», жившего в Ачампонге, бедном квартале, где разбитые тротуары были засыпаны мусором. Его дом стоял в глубине двора, кишевшего женщинами и детьми. Маленький хрупкий человечек с исхудавшим лицом долго смотрел на меня странно тусклыми глазами, потом прошептал несколько слов на ухо мадам Атто-Миллз.

– Что он сказал? – вскинулась я.

– Спросил, известно ли тебе, что скоро ты отправишься в большое путешествие?

– Путешествие? – повторила я и вдруг испугалась неведомо чего. – Он намекает на мою смерть?

Мадам Атто-Миллз перевела вопрос, и дибиа растолковал, что «увидел».

– Смерть тут ни при чем, – пояснила она. – У тебя впереди долгая жизнь, но страну ты вот-вот покинешь.

Колдун посмотрел на мое ошеломленное лицо, взял с полки банку с мутной жидкостью, в которой плавали черные корешки, и протянул мне.

– Принимай по одной столовой ложке три раза в день, – перевела колдовские рекомендации мадам Атто-Миллз.

Интересно, изменилась бы моя жизнь или нет, отведай я подозрительного декокта?

Я вернулась в Н’тири, в пустой дом – Айша и Лейла были в школе. Сколько еще я выдержу? Кваме появляется «набегами», чтобы переодеться, взять нужные досье и вручить слугам деньги на хозяйство. Я все время твердила себе: «Ты должна серьезно с ним поговорить», – но мне было так страшно, что не хватало духу.

Однажды утром Кваме пришел на террасу, где я собиралась поработать. Увидев его в неурочный час, я поняла, что момент настал, и не ошиблась. Не глядя на меня, монотонным тоном, как если бы это был заученный наизусть текст, он объявил, что купил три билета на самолет для меня и детей, но не в Лондон – на это не хватило денег, – а в Дакар, франкофонный город, где, по его сведениям, у меня было много друзей.

Он помолчал и добавил:

– Я женюсь.

– На ком? – придушенным голосом спросила я.

– На Ясмин, младшей сестре Ирины.

Мне следовало догадаться.

– Ты никогда не расстанешься с детьми, – тоскливо заключил Кваме. – Вот я и решился.

Моя милосердная память стерла воспоминания о большей части последовавших за этим разговором событий. Мне снова нанесли множество прощальных визитов. Приходили мадам Атто-Миллз, верная Адиза с мужем, неразлучные Боаду. Не помню, как покидала Гану, как прилетела в Сенегал.

III

«Нужно пытаться жить»

Поль Валери

Однажды утром я открыла глаза и поняла, что лежу в кровати на втором этаже деревянного дома, опоясанного балконом и стоящего в арахисовой роще. Дом принадлежал Эдди, которая теперь работала в ООН. Вместе с двумя медсестрами она объезжала на пыльном грузовичке окрестные деревни, вакцинировала женщин и раздавала нивакин для профилактики и лечения малярии. Эра СПИДа еще не наступила, поэтому презервативами жителей снабжать не приходилось. Эдди все время бурчала:

«То, что делают здесь Объединенные Нации, – капля в море! Сенегальское правительство должно запустить полноценную программу защиты общественного здоровья, но всем плевать!»

Это был канун Рождества.

Айша с Лейлой очень рано ушли на праздник, организованный в их крошечной школе, расположенной на другом конце нашей улицы.

Дождя не было много месяцев. Земля пересыхала и трескалась. В воздухе пахло гарью. На меня накатывались волны обжигающего жара, я вставала, умывалась, накидывала что-нибудь легкое и бежала на кухню, где дремала маленькая служанка Фату. Ради детей я решила приготовить цыпленка, фаршированного каштанами. Эдди отправилась в Тиес к поставщику с Мартиники за крабовым паштетом и свиной кровяной колбасой (скандал в мусульманской стране, но Рождество никто не отменял!). Праздник состоится, даже если на сердце тоска.

После полудня все вернулись. Сначала девочки, потом машина Эдди въехала в жестяную халупу, исполнявшую роль гаража. Началась раздача подарков. Помимо детских рисунков, я получила флакон герленовских духов «Шалимар»[161] и поняла намек подруги. «Не отчаивайся. Ты выстроишь жизнь заново». Я чуть не расплакалась, так она меня растрогала.

Ближе к семи вечера мы оставили детей на старика сторожа в красной феске (я сделала его героем всех моих книг) и отправились в церковь. В маленьком городке, как и повсюду в мире, бал правила жестокость, поэтому мессу больше не служили в полночь. Грабители пользовались отсутствием хозяев и обворовывали дома. В сгущавшихся сумерках толпа мужчин и женщин шла к бетонному четырехугольному зданию, увенчанному крестом. У входа стояли ясли, вол и осел практически в натуральную величину, на соломе лежала кукла-голыш с румяными