Труженики моря - Виктор Гюго

Впрочем, ему было вовсе не вредно пополнить силы.

Барка теперь в его распоряжении, и он решил провести в ней ночь. Жиллиат взобрался на Большой Дувр, чтобы взять свою овчину, спустился, поужинал несколькими раковинами и морскими орехами, выпил последнюю каплю пресной воды из жестянки, завернулся в овчину, лег, как сторожевая собака, подле машины, надвинул капюшон на глаза и заснул.

Он спал крепко. Так спят люди, завершившие трудное дело.

Предостережения моря

Посреди ночи он внезапно проснулся и открыл глаза.

Дуврские скалы над его головой были ярко освещены. На черных каменных массивах лежали отблески какого-то огня.

Откуда шел этот свет? От воды.

Море выглядело необычайно. Казалось, вся его поверхность охвачена пожаром. Повсюду, куда только хватало глаз, волны пылали. То не было красное пламя, оно нисколько не походило на живое полыхание, вырывающееся из горнов или кратеров вулканов. Ни жáра, ни треска, ни пурпурового цвета; синеватые полосы на волнах напоминали складки савана; бледный, мертвенный свет дрожал на поверхности воды: это был не пожар, а лишь призрак пожара.

Блуждающий огонь, свет, озаряющий по ночам гробницы, пламя, являющееся во сне. Как будто воспламенившаяся тьма. Ночь, беспредельная, мутная ночь, походила на топливо для этого холодного огня. То был странный свет, сотканный из темноты. Тень казалась неотъемлемой частью призрачного пламени.

Ламаншские моряки хорошо знают эти фосфорические явления, таящие опасности для мореплавателя.

При таком свете предметы утрачивают свои реальные очертания. Игра света делает их прозрачными. Утесы начинают казаться лишь контурами, канаты от якорей похожи на железные полосы, раскаленные добела. Рыбачьи сети словно сплетены из огненных нитей. Половина весла как будто сделана из черного дерева, другая, находящаяся под водой, – из серебра. Капли воды, падающие с весел, освещают морскую поверхность звездами. Плывущая лодка оставляет на поверхности моря огненный след наподобие кометы. Промокшие матросы кажутся таинственными светящимися существами. Погрузив руку в воду, вы извлекаете ее, покрытую жидким пламенем; но огонь этот мертв и не жжет. Рука превращается в горящую головешку. Все предметы, погруженные в море, горят. Пена мечет искры. Рыбы становятся огненными языками и молниями, извивающимися в бледной глубине.

Этот странный свет проник сквозь смеженные ресницы Жиллиата и разбудил его.

Он проснулся как раз вовремя.

Отлив закончился, и начинался новый прилив. Труба, высвободившаяся во время сна Жиллиата, вскоре опять должна была попасть в капкан, висящий над ней.

Она медленно поднималась. Между трубой и остовом парохода оставалось не больше фута.

Уровень воды увеличивается на один фут приблизительно за полчаса. Жиллиат, желавший воспользоваться тем, что труба освободилась, имел в распоряжении 30 минут.

Он вскочил. Хотя и очень торопился, все же не мог не остановиться на несколько мгновений, любуясь фосфорическим блеском воды.

Жиллиат прекрасно знал море. Несмотря на то что оно было коварно и часто обходилось с ним жестоко, море все же являлось его другом. Жиллиат умел угадывать все тайные мысли загадочного великана. Погруженный в одиночество, задумчивый и наблюдательный, он научился предсказывать погоду.

Отвязав канат, Жиллиат освободил барку. Он ухватился за багор и, отталкиваясь от утесов, отвел ее от остова Дюранды к самому выходу из пролива. Не прошло и десяти минут, как лодка находилась вне поля внешнего корпуса парохода. Теперь можно не опасаться, что труба окажется вновь заключенной в ловушку. Прилив был уже не страшен.

Однако Жиллиат, очевидно, пока не собирался в путь.

Он еще несколько минут рассматривал светящееся море, затем поднял якоря. Но не сложил их в барку, а вновь поставил прочно, правда, ближе к выходу из пролива.

До сих пор Жиллиат обходился своими двумя якорями и не прибегал к помощи маленького якоря Дюранды, найденного им среди обломков. Но на всякий случай он положил его на дно барки вместе с приготовленными канатом и блоком, причем на канате сделал ряд узлов. Теперь Жиллиат бросил и этот третий якорь, прикрепив его добавочным канатом, один конец которого продел через якорное кольцо, а другой – крепко привязал к носу лодки. Таким образом, якоря были теперь расположены в виде гусиной лапы и держали барку гораздо крепче. Это указывало на то, что предусмотрительность Жиллиата удвоилась. Моряк усмотрел бы в таких приготовлениях опасение перед надвигающимся ветром, что может застать судно врасплох.

Свечение моря, за которым Жиллиат постоянно наблюдал, беспокоило его, но в то же время приносило ему пользу. Не будь этого света, он продолжал бы спать и оказался бы пленником опасной ночи. Фосфорический блеск разбудил его и теперь помогал ему в работе.

Свет беспокоил Жиллиата, однако он указал ему на опасность и освещал все кругом. Благодаря ему лодка, на которой находилась машина, освободилась, и Жиллиат мог в любую минуту поднять на ней паруса.

Но, казалось, он все меньше и меньше думал об отъезде. Покончив с баркой, отправился в свой склад, разыскал там крепкую цепь, привязал ее к гвоздям, вбитым в Дуврские скалы, и прикрепил этой цепью загородку из балок и досок, уже и так укрепленную прежде толстой цепью. Он не только не собирался открыть выход, но, наоборот, закрывал его покрепче.

Море продолжало светиться, однако блеск понемногу ослабевал. Начинался рассвет.

Вдруг Жиллиат насторожился.

Имеющий уши да услышит

Ему показалось, что издалека доносится какой-то слабый, неясный звук.

Морская пучина порой глухо ворчит. Он прислушался. Шум повторился. Жиллиат с сомнением покачал головой: очевидно, он знал, что означают эти звуки.

Через несколько минут Жиллиат был уже между скалами, на другом конце пролива, открытом до сих пор, и вбивал в склоны, находящиеся напротив утеса «Человек», такие же большие гвозди, какие он вбил раньше в гранит с противоположной стороны пролива.

Расщелины были заранее подготовлены, в них торчали деревянные клинья, преимущественно дубовые. Здесь было очень много трещин в камнях, и Жиллиату удалось вбить гораздо больше гвоздей, чем по ту сторону ущелья.

Внезапно свечение моря совершенно прекратилось; его как бы сдул ветер. Оно сменилось сумерками, которые рассеивались с каждой минутой.

Покончив с гвоздями, Жиллиат принялся таскать бревна, канаты, цепи и, ни на минуту не покладая рук, не отрываясь от работы, начал сооружать решетчатую запруду со стороны утеса «Человек» с помощью бревен, связанных веревками и положенных горизонтально. Такие запруды теперь уже признаны наукой и носят название волнорезов.

В это время взошло яркое солнце. Небо было чистым, море гладким.

Жиллиат работал торопливо. Он казался совершенно спокойным, но в его поспешности сквозила тревога.

Перепрыгивая с камня на камень, Жиллиат передвигался от запруды к своему складу и от склада – к запруде. Он возвращался, таща каждый раз то бревно, то доску. Запасы, сделанные на всякий случай, пригодились. Жиллиат предвидел возникшую случайность.

Толстая полоса из железа служила ему рычагом для поднимания бревен.

Работа шла быстро. Сооружение не воздвигалось, а вырастало. Тот, кто никогда не видел, как строятся понтонные мосты, не имеет понятия о подобной быстроте.

Восточный вход в пролив ýже, чем западный. В нем всего пять или шесть футов в ширину. Это облегчало работу Жиллиата. Нужно было загородить узкий вход; поэтому запруда могла быть несложной и в то же время крепкой. Горизонтальных бревен хватало; незачем было ставить их накрест.

Укрепив нижние перекладины, Жиллиат забрался на них и прислушался.

Шум становился сильнее.

Жиллиат продолжал постройку. Он подпер сооружение кран-балками Дюранды, привязал их канатами, пропущенными через блоки, и связал все это цепями.

Сооружение представляло собой огромный плетень, в котором вместо кольев были бревна, а вместо прутьев – цепи. Жиллиат не построил все, а сплел.

Он укрепил канаты и добавил гвоздей в местах, казавшихся ему ненадежными. Среди обломков было много железа, и он смог изготовить большой запас гвоздей.

Не прекращая работы, он грыз сухарь. Жиллиата мучила жажда, но у него не осталось ни капли пресной воды. Накануне за ужином он осушил свою жестянку до дна.

Приколотив еще несколько досок, Жиллиат взобрался на запруду и снова прислушался.

Шум вдали прекратился. Кругом царила тишина.

Море было спокойным и кротким; в этот момент оно оправдывало все те ласковые прозвища, которыми любят награждать его люди, когда они им довольны: «зеркало», «озеро», «масляное», «ласковое», «барашек». Глубина синего неба гармонировала с зеленой глубью моря. Огромные сапфир и изумруд любовались друг другом. Они были безукоризненно чисты: ни единого облачка наверху, ни одного клочка пены внизу. Над всем этим великолепием сверкало апрельское солнце. Погода стояла восхитительная.