Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

Король был в Ирландии; королева, во время его отсутствия, большую часть своего времени проводила в монастырях Пуасси или Шазельо и брала с собою туда сына; там монахи, большая часть которых даже не видела вблизи маленького ребенка, и для которых он доставлял истинное наслаждение, окружали его самыми нежными заботами. Не желая обременять сестер большою свитою, королева брала с собою только гувернантку и одну няньку с помощницей и понятно, что в таких случаях ее обыкновенно сопровождала Полина Дюнор как француженка и католичка.

Это не было большой потерей для Анны, так как три дня, проведенные в женском монастыре в Булони, в ожидании короля, не оставили в ней особенно приятных воспоминаний. Монахини чуждались ее как еретички и удерживали от всякого общения с нею, в боязни религиозной заразы своих послушниц и пансионерок. По-видимому, все заслуги ее, как одной из участниц в побеге королевы, были забыты, благодаря ее испугу в тот памятный вечер у церкви; случай этот в пересказах был сильно преувеличен.

Правда, королева никогда не упоминала об этом; но, вероятно, через м-рис Лэбади стало известно, что стоя у кладбища, мисс Вудфорд до того испугалась какого-то призрака, созданного ее воображением, что испустила громкий крик, и только благодаря помощи святых, все они не были открыты.

Анна была уверена, что она только вздрогнула и сделала невольное движение от испуга, но было совершенно бесполезно говорить это другим, и она начала уже думать, что они знали все лучше ее самой. Мисс Дюнор, всегда вежливая, но державшаяся в стороне от нее в Англии, в С.-т Жермене чаще бывала в ее обществе, и постоянно приставала к ней с расспросами. Кто это был? Что это было? Видела ли она его прежде? Было бесполезно опровергать это. Полина знала, что у нее было какое-то видение в ночь на Всех Усопших. Правда ли, что это был ее жених и что она была свидетельницей, как его убили на поединке из-за нее? Кто бы мог этого ожидать от такой благоразумной девицы? Не может ли она сказать, кто это был?

Хотя врожденное чувство правдивости заставило Анну высказать многое, но она упорно держалась за последнюю свою тайну, и та не могла ничего выпытать у нее относительно места, времени и имен лиц, участвовавших в поединке; все это так обидело Полину, что с тех пор она уже не стесняясь стала смотреть на нее как на опасную и неприятную соперницу, на душе у которой была страшная тайна. Вместе с тем мисс Дюнор искренне убеждала ее, что единственным путем для успокоения преследовавшего ее призрака было – перейти в ее церковь, призвать помощь святых и заказать известное число месс за успокоение души усопшего, по Анна оставалась непоколебимой и благодаря этому скоро сделалась совершенно одинокой, потому что среди лиц, составлявших двор изгнанного короля, было весьма немного протестантов, и те, по своему высокому положению, были совершенно ей недоступны.

Может быть, обнаруженное ею неблагоразумие вызывало сомнения на ее счет, может быть, ее знакомство с иностранными языками было теперь менее полезно для королевы, когда она была окружена французами, – но ее уже более не приглашали в качестве чтицы, и маленький принц за время своего пребывания в монастыре постепенно отвык от нее. Ее не увольняли, но за исключением тех случаев, когда во время приездов принца в С-т Жермен, она исполняла свои обязанности в детской, она оказывалась совершенно лишней в штате и кроме того, ей уже давно не выдавали никакого жалованья. Небольшая остававшаяся у нее сумма быстро исчезла, и когда она обратилась за помощью к леди Стриклэнд, бывшей с нею ласковее других, то услышала в ответ, что королева сама стеснялась в средствах ввиду необходимой помощи королю, и что они должны подождать немного, пока король не вернет все свое назад. Ее платья совсем износились, и ей даже было неудобно присутствовать при торжественных приемах французского короля, когда ему показывали маленького принца. Но хуже всего было то, что она была совершенно отрезана от дома. Она несколько раз писала своему дяде, когда представлялся удобный случай, но не получала ответа и не была уверена, доходили ли до него ее письма и знал ли он о ее судьбе? Несколько лиц приезжали в это время из Англии, чтобы присоединиться к изгнанному двору; но никто из них не возвращался обратно, а то она готова была предложить свои услуги в качестве горничной, только бы вернуться домой. Леди Стриклэнд готова была отправить ее, но до сих пор не представлялось удобного случая, так что ей оставалось только ждать того времени, когда король, по уверению всех окружающих, будет восстановлен в своих правах и все они с торжеством вернутся домой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Между тем Анна Вудфорд, занимая свое место за столом среди придворной свиты, состоявшей из одних женщин, потому что все мужчины были с королем в Ирландии, чувствовала себя очень неловко в качестве сверхштатной, хотя с ней и обращались вежливо. При отсутствии Палины, в ее распоряжении была отдельная комната, и тут она могла беспрепятственно думать, мечтать заниматься починкою своих платьев (что теперь было очень важным вопросом для нее), или перечитывать каждую попадавшуюся ей печатную страницу, Потому что книги здесь были еще большею редкостью, чем в Вайт-Голе, и хотя м-р Лэбади доставил сундук с ее вещами, но какой-то ревностный цензор вытащил из него Библию и молитвенник. В это время вряд ли где во Франции (разве за исключением Бордо, в среде купцов) могла быть англиканская церковная служба, по крайней мере поблизости от нее не было ни английской, ни реформатской церкви, – и она проводила целые воскресенья, мысленно повторяя все, что только могла припомнить, и благословляла свою мать, заставлявшую ее в детстве выучивать наизусть псалмы, главы из Евангелия и молитвы.

Ее настолько забыли, что теперь, кроме Полины, никто не общался с ней. Может быть, предполагалось, что уединение подействует на нее благоприятно; но в действительности вид торжествующего рядом католичества только раздражал ее, и она была гораздо менее расположена перейти в него, чем в Вайт-Голе, где она видела его в более привлекательной обстановке. Одним словом, результатом всех ее честолюбивых стремлений оказалось забвение и бедность; и те услуги, которые она оказала, были забыты под влиянием раз обнаруженного ею невольного испуга. Неудивительно, что ей было тяжело.

Она еще ни разу не была в Париже и редко выходила за пределы парка, открытого для публики, и где, помимо его величественных террас, было немало привлекательных уединенных уголков, где она не могла опасаться встречи с какими-нибудь праздными придворными кавалерами. Анна нашла себе такое пристанище, в виде естественной беседки из шиповника и жимолости, где она часто сидела, мечтая и думая, устремив взор на Сену, извивающуюся среди зеленых берегов.

Благодаря своему одиночеству, она снова переживала те волнения, которые были временно забыты среди опасностей побега. Опять ей представилась эта сцена среди развалин замка. Опять она вспомнила об этих двух видениях и с дрожью подумала о приближающемся через месяц дне смерти; временами лицо Перегрина даже казалось чем-то близким ей, и в своем воображении она представляла себе свидание с ним и как она спрашивала его, отчего он не мог успокоиться в своей неосвященной могиле. Что сказал бы ей теперь епископ Кен?

Иногда ей даже вспоминалась его странная уверенность в своем фантастическом происхождении, побудившая его просить казни у покойного короля, семь лет… да, немного более семи лет тому назад; при этом она также задавала себе вопрос, не был ли он в тот критический момент, когда боролся со смертью, действительно унесен в другой, родственный ему волшебный мир? До такой степени иногда разыгрывалось ее воображение, благодаря одиночеству и невольному безделью: но часто она раздумывала и по поводу тех отрывочных известий, которые доходили до нее из Англии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Говорили, что все священники, оставшиеся верными своей присяге королю, были изгнаны и подвергались преследованию, как то было во времена Кромвеля, и она страшно беспокоилась о своем дяде и рвалась увидеть его. Также Арчфильды: вернулся ли домой Чарльз и испытывал ли он такие же мучения от своей тайны, как и она? Думала ли Люси, не получившая ни одной строчки, ни какого-либо известия от своего друга, что она совсем забыта ею? Может быть, думала Анна, они представляют себе, что вся разодетая в шелках, бархате и бриллиантах при дворе, я совсем позабыла о них, как говорила мне Люси, когда в первый раз услышала о моем отъезде в Вайт-Голь. Мне даже самой нравилось тогда представлять себя в таком парадном виде, хотя мне никогда в голову не приходило позабывать их. Какая я была безумная! Подумать только, что теперь я могла бы быть, спокойная и счастливая, в семье доброй леди Россель, вблизи от моего дяди и всех друзей. Мне даже делается смешно, когда я подумаю, что все мои грандиозные замыслы привели меня в это место, где я сижу, всеми брошенная, забытая, почти в рубище. Я сама виновата и должна безропотно переносить все это как вполне заслуженное наказание. Но как мне жаль прежнего! Как мне тяжело в этом изгнании! О, если б у меня были крылья, я улетела бы и успокоилась. Ласточка, ласточка, ты рассекаешь своими крыльями воздух. О если б я могла улететь к ним, и только взглянуть на них. Вот кто-то сворачивает на эту дорожку… я думала, что я здесь одна. Молодой джентльмен! Я встану и уйду потихоньку, пока он не заметил меня. Ничего (в то время, как она стала собирать свою работу), с ним какой-то старый аббат! Бояться нечего!