Песнь копья (СИ) - Крымов Илья Олегович

Она слышала, правда, только краем уха и только слухи. Никто из тех, кому не полагалось, точно не знал, существовали они на самом деле, или обитали только в параноидных умах. Значит, существовали. Гончие Святого Престола, — убийцы и следопыты, которых Амлотианская Церковь посылала, чтобы либо найти кого-то, либо навсегда потерять.

— Должен признать, что ты очень хорошо умеешь прятаться и ускользать, — сказал он. — Я смог взять чёткий след только на Гизонщине, но ты протащила меня через две страны. Восхитительно, никому ещё не удавалось столько бегать без телепортации. Ты ведь не телепортировалась?

Тильнаваль не ответила.

— Нет, не телепортировалась. Может быть, перелетала по воздуху, пользовалась другими чарами, но и только. Однако, и это тебя не спасло бы. Взяв след, я пойду через весь мир, пока не доберусь…

— Кем ты меня считаешь? — грубо перебила женщина.

— Ам… сказать по чести, я понятия не имею, кто ты, — глупо усмехнулся Клеменс Люпьен. — И что ты сделала не знаю тоже. Почти ничего. Меня… разбудили и направили в Бреонику, в тамошнюю магическую школу.

По спине Тильнаваль пробежал холодок.

— Хрустальная Арка, — красивое название. Мне дали твои вещи и отпустили искать след по самым тонким нитям запаха, ибо заклинания тамошних магесс не могли обнаружить тебя.

— Куда уж им, идиоткам калечным. Хочешь сказать, что ты… выследил меня с помощью носа? — с вымученной усмешкой спросила она.

— Не только, но в основном. Верить не обязательно, это не важно. Важно то, что твой забег наконец-то окончен. Я доставлю тебя святым отцам и на том моя очередная миссия будет выполнена. Но всё же, скажи, когда ты поняла, что я иду по следу?

Тильнаваль взглянула на своего пленителя как на деревенского дурачка, изобразила всю возможную степень снисхождения и презрения.

— Знаешь, таксидермист, я в душе понятья не имела, что Церковь ведёт за мной охоту.

— Хм?

— Той ночью я нашла заброшенный дом, надеясь укрыться от дождя и холода, а пришлось прятаться от нежеланных встреч. Сначала появилось это громадное нечто, завалившееся под стеной, а через час пожаловал ты, потом, — женщина. До того вечера я о тебе не подозревала, понимаешь?

Нож прекратил двигаться, Люпьен медленно облизнул губы. Охотник не без причины считал, что отличать ложь от правды у него выходило хорошо и сейчас слова Тильнаваль казались ему правдивыми.

— От кого же тогда, позволь спросить, ты так усердно скрывалась, а?

Пришёл её черёд улыбаться, и невзирая на всю тяжесть положения, чародейка изобразила лик злорадного триумфа, сполна этим насладившись.

— Вот теперь ты решил, не бить меня по голове, но слушать? Теперь, да? Только моё желание говорить уже пропало. Повторю одно: когда они нас найдут, ты умрёшь долгой и страшной смертью. Меня они тоже не пощадят, но тебя будут пытать с особым наслаждением. Поверь, они это умеют. Ты умрёшь…

Его лицо вдруг странно исказилось, глаза вспыхнули, как у зверя в ночи, сардоническая улыбка изуродовала рот, показав чёрные дёсны и острые зубы. Всё продлилось долю мгновения, появилось и пропало. Тильнаваль даже не смогла уверенно сказать себе, что что-то видела, а не свет костра сыграл с её глазами шутку.

— Обещаешь? — спросил Люпьен с непонятной интонацией.

Больше в тот вечер они не говорили. Человек приготовил ужин, накормил пленницу, внимательно следил за тем, как она похрамывала, разминая ногу, а потом вернул её в клетку, чтобы на следующее утро их путь продолжился.

* * *

Она старалась больше спать, хотя уж выспалась на две жизни вперёд. Раны заживали, в пище не было недостатка, но холод продолжал лезть к телу. Начинался кашель. И всё это вкупе даже со скрипом оси прямо под клеткой оставалось сущей ерундой. Что значат неудобства плоти в сравнении со страданиями чародея, которого лишили Дара? Ерунда. Даже без браслета что-то в фургоне отделало Тильнаваль от ветров Астрала. Будто глаза, нос, кожу и язык обожгли до отмирания, а барабанные перепонки проткнули, чтобы лишить всех чувств. Бросили во тьме бессилия как агонизирующий мешок плоти с сознанием внутри.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Будь ты проклят, — порой шептала она.

Внезапно снизу громко заскрипело, так громко, что Тильнаваль вскрикнула от неожиданности, фургон затрясло, снаружи зазвучал приглушённый голос человека, а потом что-то треснуло и пленницу бросило на боковую решётку. Фургон окривел. Когда дверь открылась по глазам резанул дневной свет, Тильнавал закрыла лицо и слушала лязг ключей.

— Ничего не сломала? Хорошо. Руку.

Чародейка была недостаточно расторопна, поэтому он грубо схватил её за запястье и что-то стало с металлическим звяканьем стискивать пальцы, врезаться в кожу.

— Вторую, — потребовал он.

Всё повторилось и Тильнаваль почувствовала, что теперь обе её руки были соединены. Она поднесла их к лицу, зная, что сейчас увидит эстрийские перчатки. Это действительно были они. Латные перчатки с ремешками толстой кожи, укреплёнными проволокой, которые плотно обхватывали запястья и были соединены короткой цепью как кандалы. Несомненно, внутри находились кусочки керберита.

— Ось сломалась, — грустно поведал Клеменс, — и не странно. Фургон освинцован изнутри, такая тяжесть. Осторожно, опирайся на меня.

Он уже распряг меринов и погрузить на них припасы, которые возил в передней части фургона. Сёдел не было, только мешки и закреплявшие их верёвки.

— Вот ведь напасть, верно? Прошу, не пытайся удрать.

Он оставил её посреди раскисшей дороги, вернулся к фургону и сунул руку под потолок над клеткой. Женщина не видела, что он делал, но ей показалось, что человек закрыл и спрятал в сумку маленькую свинцовую коробочку. Фургон был закрыт и оставлен со сломанной осью посреди нигде. По обеим сторонам от дороги простирались почти бескрайние одичавшие нивы, затопленные дождевой водой и, верное, скучавшие по заботе крепких вилланских рук.

— Сюда, не спеши, я помогу.

Тильнаваль не сразу поняла, что он хотел усадить её на толстобокого мерина лицом к крупу. Человек не выглядел особо крепким, но оказался сильным. Сам он взлетел на второго, взял в одну руку пистолет, а в другую — верёвку, прикреплённую к оголовью первого.

— Не хочу показаться капризной, — хрипло выдохнула Тильнаваль, — но так и продолжится наш путь?

— Надеюсь, что нет. Фургон мне нужен, с ним легче везти тебя, легче защищать, перевозить припасы, видит бог сейчас за них каждый глотку готов перерезать. Не говоря уже о таком количестве свинца. — Он как-то совсем по-детски хихикнул. — Если Господь-Кузнец будет на нашей стороне, найдём помощь ещё до ривенской границы. Она в нескольких днях пути на север.

— Значит, Ривен? — Женщина принялась лихорадочно прикидывать. — Самое западное королевство… а я думала, ты везёшь меня на восток.

— С чего бы?

— Эстрэ, Папский Престол…

Он рассмеялся, чем спугнул птиц с одиноко стоявшего невдалеке дерева.

— Ты думала, что я повезу тебя через весь Вестеррайх? По суше? Мы год ползли бы.

— И что теперь? Зачем нам в Ривен?

— Всё тебе расскажи. Наберись терпения, беглянка, потом неожиданность будет.

Так и ехали дальше по раскисшей дороге пограничья, но хотя бы под солнцем, а не в зловонном мраке фургона. Над землями поднимался парок, редкая птица висела в вышине и у женщины на душе становилось чуть легче. Увы, вскоре её тело стало болеть, натёрлись внутренние стороны бёдер, ныла спина, шея; страшно затекли и отнялись в перчатках руки. Они были такими тугими, что и пальцем не пошевелить, — то есть правильно сделанными.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И всё же сломанная ось была благословением Матери Древ. Тильнаваль улыбалась.

— Ты ведь что-то украла? — спросил вдруг Клеменс.

Ответа не последовало.

— Что-то украла… у волшебниц Хрустальной Арки? Я прав?

— Вынюхай.

Он усмехнулся:

— Боюсь, всё, что можно было познать носом, я уже познал.

— Ага…

— Например, я сразу сказал святым отцам, что ты не человек. Они не поверили. А уж как волшебницы удивились! Ух-ху!