Специальный рейд - Сергей Самаров

– Следующий мой вопрос, командир, банален и соответствует уровню школьника начальных классов. С чего ты взял, что должна приехать жена президента?

– А вот здесь к логике примешивается интуиция, и работают они на паритетных началах. Но объяснения я желал бы получить уже от Зураба.

– Чем я могу помочь? – встречно спросил Зураб. – Я не знаком с женой президента.

– Но с ней заочно знакома Зарема. И это, мне кажется, объясняет ее присутствие здесь.

– Ах, вон ты к чему клонишь... – удивился Зураб. – В этом есть какое-то зерно, но пока все слишком натянуто. Одно письмо три с половиной месяца назад... Я очень сомневаюсь.

– Какое письмо? – спросил Доктор.

– Зарема из госпиталя, когда нас с ней побило камнями после взрыва офицерского общежития, написала письмо президенту. Вернее, не сама даже написала, а продиктовала медсестре, потому что у нее раньше еще, первым взрывом в машине, изуродовало руку – разорвало сухожилия в кисти, и она писать теперь не может, пальцы не работают. Потом ее из госпиталя сразу отправили в следственный изолятор. Медсестра отдала письмо соседу, чтобы тот ошибки исправил и на машинке отпечатал. А тот оказался человеком более современным, несмотря на возраст, переписал по-своему, чтобы доступнее было, и через электронную почту отправил президенту. Электронный адрес, как вы знаете, есть в президентском сайте. Каждый любопытный теперь может с президентом связаться. Президент дал команду разобраться, а само письмо передал для ответа жене. Та ответила. Коротенькое послание на треть страницы. И все... Я не вижу здесь связи с детским домом...

– И никто не видит? – спросил Басаргин.

– Я очки дома забыл... – пробасил Доктор.

– Ты имеешь в виду присутствие рядом с Умаром и Заремой Рафаэля Темирканова? – сообразил Тобако.

– Да. Тебя, Андрей, учить не надо. Я подозреваю, что хитрый пропагандист и писатель Рафаэль Темирканов воспользовался начавшейся перепиской и продолжил ее от имени Заремы. Таким образом, они искали какие-то пути, возможно даже, для посещения президентской семьи...

– Смелое, однако, предположение... – выразил сомнение Доктор. – Но я не вижу пути, как его проверить. Кто нам позволит проводить перлюстрацию почты президентской жены? Только она сама или сам президент. Здесь даже генерал Астахов не помощник... Разве что выведет нас на кого-то из охраны президента. Но охрана не любит делиться данными даже в большей степени, чем «Альфа». Их задача – не разобраться с ситуацией и не провести профилактические мероприятия, а просто пострелять в свое удовольствие и оставить вокруг президентской семьи «мертвую зону». В чем-то они, может быть, и правы, поскольку не имеют официального следственного аппарата и выполняют в основном задачу немедленного реагирования. А это, как вы понимаете, совсем не похоже на наши многоплановые задачи.

– Надо искать выходы на охрану. В частном порядке... – предложил Басаргин.

– Надо сначала посоветоваться с Астаховым, – возразил Тобако. – Если его не пустят для действий официальным путем, будем работать, как говорят наши друзья из ГРУ, «в автономном режиме». Искать свои каналы. У нас с Доктором есть небольшой канал выхода на очень самоуверенного полковника из той большой охраны... Но тоже не прямые, а через полковника спецназа ГРУ Мочилова. Но это, я предполагаю, только крайний вариант. Может быть, проще Астахову выйти на своего директора, с тем чтобы директор вышел на самого президента.

– Интересно получается... – усмехнулся Басаргин. – Простой женщине-чеченке до президента добраться легче, чем нам и «Альфе», вместе взятым.

– Ничего странного я в этом не вижу, – прогудел Доктор. – Ответ чеченке – мощный пропагандистский шаг... А наши предположения многим покажутся из области гипотетического, а то и вовсе обыкновенным желанием подчеркнуть свою значимость. Они и нам-то кажутся пока не совсем реальными.

– Относительно пропагандистского шага ты очень прав, – согласился Басаргин. – Об этом ответе даже по телевидению, помнится, говорили, текст письма президентской жены опубликовали в газетах, и по Чечне слухи пустили, раздутые в три раза... Потому, наверное, за это дело Мовлади Удугов и ухватился, и воткнул сюда Темирканова. Чтобы сделать свой пропагандистский контршаг... Мовлади хорошо умеет поворачивать любую ситуацию по своему усмотрению и подавать события под тем углом зрения, который ему выгоден. Ладно. Звоню опять генералу. У него, кстати, могут уже появиться новости после допроса Ахмата Текилова...

3

Палата лазарета следственного изолятора, в понимании Заремы, мало отличается от камеры в том же изоляторе. Впрочем, в камере она не бывала ни разу и представляла ее только по рассказам друзей Адлана или Зураба.

Окно здесь в самом деле было забрано снаружи крепкой решеткой, а изнутри прикрыто туго натянутой и пружинящей сеткой-рабицей с мелкой ячейкой, чтобы пациент лазарета не смог добраться до стекла. Ведь стекло в опытных руках может стать опасным оружием. Что же касается тесноты, то комнатушка в торце взорванного офицерского общежития могла показаться залом для танцев в сравнении с палатой лазарета.

Сразу по прибытии, несмотря на позднее время и усталость, Зарему осмотрел, благоухая свежим запахом водки, дежурный врач. Военный непонятного звания, потому что погоны покрывал халат.

– Когда тебе швы сняли? – грубо спросил врач, морщась недовольно. Должно быть, вызвав, его оторвали от приятного занятия.

– Сегодня.

Он смерил давление и покачал головой.

– Какой дурак, матерь их, разрешил тебя перевозить? Ты хоть еще жива?

– Это рыжеглазый... – она ответила, хотя понимала, что ее не спрашивали. Но хотелось, чтобы все знали, что в мире существуют такие рыжеглазые.

– Кто?

– Рыжеглазый... Офицер из ФСБ.

– Фамилия, что ли, такая? Не слышал...

– Не фамилия. Сам он такой. Больной... Всех подозревает...

– Понятно. А тебя подозревать не в чем. Здесь, подруга ты моя, в этих стенах, всех не в чем подозревать. Это я каждый день слышу...

Она промолчала. Но почувствовала отношение к себе как к преступнице, чья вина уже доказана. Этот грубый врач показался ей человеком странным. Он не сочувствует. Он просто, как врач, констатирует ее состояние. И ругается на чью-то дурость. Но на большее не способен. Должно быть, служба сделала человека таким. С кем человек постоянно общается, от тех и перенимает черты характера. Так всегда бывает. Работает в изоляторе с преступниками, потерял сочувствие к людям.

Старый Хаким, что одиноко живет в стороне от родного села Заремы, умеет все болезни лечить, хотя и не называет это лечением. Он только говорит с тобой, а тебе легче становится. Но Хаким всегда говорит одно и то же – чтобы по-настоящему лечить, нужно любить, иначе лечение не получится. Кто человека больше всего любит? Только сам человек. Вот он и должен сам себя лечить. А врачевать может только святой, потому что святые всех любят.

– Контролер! – вдруг очень громко крикнул врач.

Дверь тут же раскрылась, и вошел, тяжело переставляя негнущиеся толстые ноги, мордатый прапорщик-охранник с заспанными опухшими глазами. А Зарема думала, что контролеры бывают только в автобусах и поездах...

– Отведи ее в палату. На три дня я запрещаю допросы. Категорически. Пусть отлеживается. Покойников только мне здесь не хватало!

Зарема, несмотря на неуклюжую грубость его манер, на неприветливость в разговоре, почувствовала благодарность к этому военному врачу. Наверное, под этой грубостью он прячет что-то, что не хочет людям показывать.

Ее повели в палату, оказавшуюся настоящей камерой. Кровать у одной стены, в другую стену вделан столик, и рядом привинчен к полу табурет. Если захочешь пройти, чтобы размять ноги, то можешь сделать два шага до двери и два обратно. Купе в вагоне поезда – и то просторнее. Впрочем, прогуливаться она не собиралась. Она намеревалась стать сильной, но силы начали покидать ее уже на пороге палаты. Пока контролер открывал дверь, она покачнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Так кружилась голова. Но с силами собраться сумела и через порог переступила...

Утром следующего дня Зарема проснулась от присутствия света. И хотя тусклую электрическую лампочку под потолком никто не отключал, стало заметно светлее, чем вечером. Она посмотрела в грязное стекло. Утро выдалось солнечным и ярким, но за окном, метрах в трех, высилась кирпичная стена, уходящая вверх. Какое-то здание без окон. Однако и это здание не помешало понять, какая погода стоит на свободе. И очень захотелось вдохнуть глоток чистого весеннего воздуха.

Зарема смотрела в окно, пытаясь представить себе этот воздух, но ощущение показалось давно забытым и никак не приходило в тяжелую и душную атмосферу камеры, в перемешанный запах кислого пота, едкой хлорки и обжигающего йода. И в это время она услышала голоса в коридоре. Один голос она сразу узнала. Это говорил рыжеглазый. И не просто говорил, он ругался и, похоже, грозил.