Воспоминания - Аристарх Васильевич Лентулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, только в нашей стране можно наблюдать такой неимоверный рост промышленности и хозяйства под руководством великой партии большевиков и ее гениального вождя т. Сталина.
В смысле благоустроенности города хозяйство Сталино можно приветствовать: асфальтированы улицы, только что построен новый театр, великолепные кинотеатры, новые магазины, при мне только что открылся новый табачный магазин, отделанный московским мастером т. <…> Отделка вся состоит из предметов обихода кустарной знаменитой артели Малаховки. Особенно удался потолок. Нельзя не упомянуть о новой бане, где очень удобно устроены шкафы для раздевания и где я, моясь, по своей обуржуазившейся привычке взял себе банщика, который в разговорах, узнав, что я из Москвы, особенно старался показать свое искусство. Он на совесть тер не очень мягкой мочалкой по моему телу до краски пота и показал технику массажа, закончив трением по спинному хребту локтем. И если бы это был не конец, пожалуй, дальше бы я не выдержал. Он же в заключение шлепнул меня по спине и, подмигнув одним глазом, сказал: «Ну, где гарно?»
В Сталино я встретил много художников[272]. Веселый сияющий Федор Богородский, который сделал много великолепных акварелей и вообще сделал большой шаг вперед. Он работает на шахте Смолянка, на которой с его содействием мне впервые в жизни удалось опуститься вглубь.
* * *Сергея Герасимова я впервые увидел на выставке «Маковец»[273] в 1922 году. Были выставлены «Автопортрет» (небольшая вещь), пейзажи и этюды, написанные, конечно, с добросовестностью и с несомненным западным влиянием. Позднее С. Герасимов разочаровался в этом направлении. Его обобщенная широкая манера, мягкий притушенный цвет, иногда сглаженный мастихином, придавали его работам положительное качество. Из среды своих соратников по «Маковцу» он выделялся. В его живописи что-то роднило с «Бубновым валетом». Это подтверждается его вступлением в ОМХ, в которое он вступил вместе со всеми маковцами. Да и вообще ОМХ это есть соединение трех обществ: часть бывшего «Бубнового валета», «Маковец» и общество молодых «Бытие»[274]. Председателем общества был я, а заместителем председателя Сергей Васильевич. Он очень добросовестно относился ко всем вопросам, связанным с жизнью общества, до конца своего пребывания в нем. Но еще накануне постановления ЦК партии о роспуске РАППа и РАПХа и всех обществ Сергей Васильевич с частью товарищей выходит из ОМХ и вступает в новое общество советских художников, впоследствии влившегося в АХР. За время с 1928 года Сергей Васильевич написал много тематических вещей. Из них «Клятва партизан», участвовавшая в выставке РККА, имела огромный и заслуженный успех. Мягкий и товарищески простой характер Сергея Васильевича окружает его большим количеством друзей. Его культура, политически твердая линия выдвигают его в ряды крупнейших общественных деятелей. Сергей Васильевич — оптимистическая натура. Он всегда жизнерадостен. Его остроумие, которым он, однако, не злоупотребляет, носит характер ребячливости.
* * *Сумасшедший Фальк. Сумасшедший, конечно, не в смысле прямом, когда человек заболевает рассудком и его сажают в сумасшедший дом, но для такого дружески фамильярного обращения, с каким мы почти все, а я больше всех, общались с Фальком, это слово как нельзя кстати рисует характер натуры Фалька и свойства его как человека. Он был высокого роста, с длинными ногами, носил очки, изредка брился. Глаза у него всегда что-нибудь переживали и всегда о чем-нибудь думали. Когда ему задают какой-нибудь вопрос, то он отвечает не то чтоб невпопад, но чувствуется, что к ответу он приобщает то свое состояние, в котором он находится, или быстро сбивает задавшего вопросом на тему, которая его в данную минуту больше интересует, чем заданный вопрос. Больше всего интересовали Фалька вопросы об искусстве, об искусстве в связи с его живописью, с тем местом, которое он занимает в искусстве, и та линия, которую он проводит через свое творчество.
Он был так неуклюж, что эта его неуклюжесть служила предметом постоянных над ним шуток. По внешности и по некоторым даже внутренним своим чертам он мне напоминает друга Пушкина Кюхлю. Он мог свалить горшок, наполненный черной клеевой краской, и разлить его на почти законченные декорации площадью в 100 кв. аршин. Однажды он так и сделал на одной из наших выставок, где мы очень долго трудились над писанием вывески, которая уже была вполне закончена, и Роберт ухитрился облить ее саму черной краской, задев нечаянно ведро, наполненное ею.
В искусстве нельзя сказать, чтобы он был очень скромен, но и нельзя назвать его самомнительным, много о себе мнящим. Но он был уверен в полной правоте той задачи, которую он ставил себе в искусстве. Искусство его было сложно, с очень сложным внутренним мировосприятием, к которому примешивались национальные черты, резко выделявшиеся в его произведениях. Это ему мешало, и с этим он боролся. Он считал в теории, что искусство должно быть объективным