Биология желания. Зависимость — не болезнь - Марк Льюис

по-настоящему. Она макала печенье в арахисовое масло и пожирала его одно за другим. Она нашла бейглы[39], намазала сыром, засунула в микроволновку, но открыла дверцу до того, как сработал таймер. Они достаточно приготовились, можно есть! Она обожгла губы и язык, но не могла остановиться. Наоборот, боль от ожога прекрасно вписывалась в ее персональный ад. Она заслуживала мучений. Такое удовольствие не может быть без боли.

Затем она увидела себя со стороны: это ужас, кошмар. Тем вечером, под резким светом лампочек, одна на кухне, отрешенная от всех, с оставшейся где-то невообразимо далеко вечеринкой, она сказала себе, что больше так жить не хочет. Она была в агонии. Ее желудок сжимался от боли. Язык и губы были обожжены, и все равно она получила еду недостаточно быстро. Все, это последний раз. Я должна выскочить из колеса, сегодня, сейчас. Теперь схема виделась ей совершенно ясно: каждый раз, когда она слишком долго пыталась жестко ограничивать себя в еде, неизбежно случался приступ обжорства. Истощение эго сжигало мосты, которые она пыталась чинить. От чего-то нужно отказаться. Этот вечер не мог не случиться. И он продолжался до тех пор, пока не пришли боли, от которых Элис корчилась на полу коридора. Затем ее рвало в туалете. Продолжать есть стало невозможно.

Когда муж вернулся домой, она все еще лежала на полу в кухне. Он закричал. «Я не могу на это смотреть, — сказал он. — Я не могу тебя спасти. Я не могу любить тебя, если ты не можешь любить себя. Ты должна решить, хочешь ты жить или нет, я не могу принять решение за тебя». Затем он ушел. Она легла на диван в гостиной, выпрямившись, насколько возможно. Сильные боли никак не давали заснуть.

* * *

На следующий день Элис начала многоступенчатую процедуру записи на консультирование, предоставлявшееся университетом. Она также начала искать группы для женщин с нарушениями пищевого поведения. На тот момент она все делала на автопилоте. Другого выхода не было. Через Интернет она нашла организацию; расположенную неподалеку. Всего в получасе езды на автобусе. К счастью, день открытых дверей был назначен на следующую неделю. Муж отвез ее. Она нервничала, что придется сидеть в помещении с другими женщинами и разговаривать о своих проблемах. Но как только она увидела администратора, тревога начала таять. Администратор тепло приветствовала ее и сказала несколько ободряющих слов. Неделю спустя она сидела, окруженная женщинами всех возрастов, у каждой из которых была своя история. И вскоре очередь говорить дошла до Элис.

«Я так плакала, — рассказывала она мне. — Совсем расклеилась». Но даже на самом первом собрании чувство отчаяния смешивалось с облегчением. Это было совершенно новое ощущение от того, что тебя понимают. Ведь раньше никто ее не понимал. Она могла рассказать свои секреты, и никто не был шокирован. Она плакала из-за того, как иррационально поступала и разрушала себя. Как такое могло случиться? Другие чувствовали то же: да, я причиняла себе ужасный вред, но не знаю, почему.

На последующих встречах Элис много нового узнала о самых разнообразных формах пищевых расстройств. Оказывается, существуют так много вариантов и столько непредсказуемых болезненных реакций. Обсуждение своей проблемы в подробностях не приветствовалось, потому что они могли вызвать психологический срыв у другого члена группы или породить болезненное соревнование между участниками, у кого ситуация хуже. Подробности, касающиеся веса, калорий и внешнего вида, были запрещены. Казалось, все сидели как на иголках. Вместо подробностей использовались стандартные формулировки: «При моем нарушении пищевого поведения я чувствую, что…» В любом случае, это не была 12-шаговая программа, настаивает Элис. Но собрания проходили по четким правилам. И эти правила помогали.

Элис ходила на группу раз в неделю в течение года. Часть этого периода она также проходила индивидуальное консультирование. Ее схемам требовалось время, чтобы измениться. Все было хорошо примерно три месяца, затем постепенно стали подкрадываться ритуалы, подсчет калорий и даже переедание. Не так плохо, как было раньше, но все же… На следующей неделе она обсудила ситуацию на группе. У меня срыв, сказала она. Вместо смакования подробностей ее попросили описать, чувствовала ли она себя грустной или напуганной, рассказать о социальных отношениях, о том, притесняют ли ее на работе, каким был ее уровень ее стресса в колледже, в браке. Вскоре ей стала понятна основная тема группы: «Большинство из нас чувствуют, что не вписываются в норму, напуганы и просто хотят, чтобы их любили».

На нашем последнем интервью Элис рассказала мне, что отношения с мужем улучшились, когда она присоединилась к группе и ее проблемы уменьшились. Когда она вышла из кризиса, ее отношения с едой уже не так пугали мужа: он смог перестать сильно тревожиться из-за ее пищевого поведения. «Я не всегда живу в режиме пищевого расстройства», — сказала она. Когда муж больше стал ей доверять, у нее появилась уверенность в успехе лечения и улучшились результаты. Она стала более уверена в своих успехах. Получилось так, что она стала меняться для себя, а не для того, чтобы успокоить мужа. «Я не хочу, чтобы он или кто-то другой думал о моей проблеме. Я справлюсь с ней сама. У меня бывают сложные дни и мне не нужно, чтобы мне специально на это указывали».

Сложнее всего ей давалось общение с другими женщинами. И хотя Элис подобной связи не проводила, я не мог не думать о разговорах о телесных формах и привлекательности, которые вела с ней мать в детстве, — разговоры, которые, судя по всему, создали условия для ее растущей решимости ограничивать себя. На ранней стадии выздоровления ей было крайне непросто общаться со свекровью. «Все, чего она хотела, это разговаривать о подсчете калорий», — сказала мне Элис. Она расхваливала преимущества своей диеты 1200 калорий в день, а Элис передергивало. Почему ты поступаешь так с собой? Это вредно, говорила она себе. Или думала: почему ей так можно, а мне нельзя? Элис была готова спорить, оспаривать нелепые нормы, которые ее свекровь, по-видимому, одобряла. Но ей казалось, что ее аргументы будут каким-то образом направлены против женщин. Ее слова: «разговор со свекровью напоминал хождение по тонкому льду», — но этим путем она ходила и в детстве.

Сегодня, несколько лет спустя, Элис оценивает свою ситуацию как «почти нормальную». «Я все еще иногда срываюсь, — сказала она, — но не испытываю чувства вины». Ее намного меньше стало раздражать общение с другими женщинами. Она работала над смягчением своей чернобелой картины мира, позволяя себе принимать тот факт, что не все женщины, сидящие