Равнина Мусаси - Доппо Куникида

к северу от Цзюляньчэн продолжал воздвигать укрепления. 28-го — артиллерийская перестрелка. 26-го — на противоположном берегу Цзюлидао у отступившего противника были взяты 95 убитых и 6 живых лошадей».

— Ну как? Это предварительное сообщение о победе на Ялу. Да, было время. Читаешь, и сердце радуется, — и он взял другой номер. — «Среди убитых на брандере „Фукуимару“ капитан второго ранга Хиросэ и лейтенант Сугино. Оба погибли смертью храбрых. Перед спуском якоря лейтенант Сугино опустился в трюм, чтобы поджечь шнур. В корабль попала вражеская мина Уайтхэда. Лейтенанта, вероятно, убило. Капитан второго ранга Хиросэ отдал приказ садиться в лодки, и так как лейтенант Сугино не оказался среди членов экипажа, отправился на его поиски. С этой целью он три раза обошёл корабль, который тем временем погружался всё глубже. Когда вода почти захлестнула палубу, капитан спустился в лодку. Отчалив, он плыл под пулями противника, одна из которых попала капитану в голову. Истекая кровью, он упал в море».

— Ну как, слышали? — спросил Като. Как всегда, одни слушали, другие не обращали внимания. Зато сам он, как всегда в таких случаях, был на вершине блаженства.

— Нет, вы представьте, вместо человека — в лодке кусок развороченного мяса, и тот сваливается в море. Какой трогательный конец! Я уже сколько раз читал это место, а всё не могу удержаться от слёз, — и то ли от выпитого вина, то ли от избытка нахлынувших чувств барон зажмурил глаза и затрясся. Вероятно, действительно то время было для него самым счастливым. Тогда по крайней мере ему хотелось жить. Но вот он снова открыл глаза.

— А теперь всё кончено. Всё! Войны больше нет, читаешь эти старые газеты и как будто сам стареешь. И мне кажется, что жизнь моя пришла к концу…

— Было бы любопытно, однако, изобразить что-нибудь подобное. Действительно, «экстренный выпуск» — весьма интересная тема. Барон Като — «человек-газета». «Человек-газета» за чтением экстренного выпуска, — взволнованно проговорил Накакура.

— Значит, договорились? — спросил Като.

— Да, да. Вот так: вы сидите, разочарованный, положив перед собой кипу газет.

— Нет, вы уж извините, но это не то. Вот, послушайте, — и он прочёл наизусть хорошо знакомое ему газетное сообщение: «При появлении вражеского корабля была объявлена тревога. В бой ринулась вся эскадра. Несмотря на тихую погоду, море бурлило». — Вот, что я хочу. Когда я читаю это, то прихожу в восторг. И это надо передать.

Накакура, слегка улыбаясь, немного помолчал и ответил:

— Не вы один, найдутся и другие, которые, читая такие вот сводки, получают удовольствие. Обыкновенное дело. Но меня этим не тронешь. — Он рассмеялся.

— Почему вы смеётесь? Почему? Разве это смешно? — взволнованно спросил Като-кун — «Экстренный выпуск».

— А разве не смешно? Отняли у вас какие-то газетки, и вы упали духом.

— И ведь верно, — присоединился я.

— А разве сами вы уж нисколько не разочарованы? — спросил барон раздражённо.

— Как вы думаете, Мицутани-кун? — Накакура, видно, затруднялся с ответом. Я тоже не мог прямо сказать, хотя и сам не раз задумывался над этим вопросом.

— Видите ли, нельзя сказать, чтобы совсем не было разочарования. Да оно и естественно. Ведь такие крупные события в жизни государства, как войны, не проходят бесследно. Ни минуты не было покоя. А сколько переживаний! Война истощает духовные силы людей, и поэтому не удивительно, что после её окончания происходит некоторый спад настроения. Если хотите, называйте это разочарованием.

— Значит, я не одинок! И если естественно изображать радость, то почему бы не изобразить и разочарование? А, Накакура-сан? — самодовольно обратился Като к скульптору.

— Да ведь таких, как вы, больше нет. Кто ещё потерял бы к жизни интерес оттого, что перестали выходить экстренные выпуски? — резонно ответил Накакура.

— Значит, я единственный представитель разочарованных?

— Нет, что вы! Вы — наш экстренный выпуск, — съязвил Накакура. А Като даже подскочил на стуле.

— Вот именно, Накакура, вы умный человек! Значит, договорились. Передать это разочарование. Замечательно! Пожалуйста, сделайте! «Экстренный выпуск»! Превосходно! — барон был удовлетворён.

И так ещё битый час они спорили и пили. Наконец Накакура задремал на стуле, выставив вперёд ногу, а его сиятельство барон изволили опочить, уткнувшись носом в стол. Я вышел из холла.

Гиндза — вот она, такая, как всегда, лежит передо мной. И в чём-то прав был этот господин «Экстренный выпуск», — даже от улицы как будто веет тоской. Мне уж скоро тридцать восемь. Так хочется обратиться к этим чужим людям, проходящим мимо. Но вот я влился в их поток и стал одним из них. Я шёл и думал. Только не война. Но что бы такое придумать, чтобы все люди жили радостно?

1906

ЖАЛКАЯ СМЕРТЬ

Недалеко от Кудандзаки[59] есть захудалый трактир. В один из весенних вечеров через его порог устало шагнул человек. Три посетителя уже сидели за столиками. Лампу ещё не зажигали, и их фигуры еле вырисовывались в полумраке комнаты.

И эти трое и только что вошедший были низшими из низших — чернорабочими. В плохие времена им не на что выпить и рюмки дешёвого сакэ. Но сегодня первым троим, по-видимому, повезло, и они пили в своё удовольствие.

— Бунко! Так, кажется, тебя зовут? Ну, как твоё здоровье? — спросил сидевший в углу мужчина лет сорока, с широким добродушным лицом.

— Спасибо. Мне уже недолго осталось тянуть, — тоскливо ответил вошедший. Он повалился на скамейку и, закрыв лицо руками, разразился мучительным кашлем. Ему было лет тридцать.

— Э, парень, не падай духом! Нельзя так отчаиваться! — сказал хозяин. Остальные промолчали. Они и сами видели, что тянуть ему действительно осталось недолго.

— Вот шесть сэн. Дай чего-нибудь… — он не договорил и, запустив пальцы в волосы, весь затрясся от кашля.

Хозяйка, за спиной у которой хныкал ребёнок, зажигая лампу, сказала с беспокойством:

— Ой, да тебе совсем плохо. Может, воды принести?

Но больной покачал головой.

— Что там воды! Вот что ему нужно! Сразу легче станет, — с этими словами высокий рабочий протянул Бунко стакан сакэ. Сам он, видно, был здесь новичок и до сих пор молчал. Но Бунко отказался и от сакэ.

— Да выпей же стаканчик! Глядишь, и правда легче станет. Ты, может, насчёт денег беспокоишься, так это ничего, отдашь когда-нибудь, — уговаривал его хозяин, протягивая бутылку. Бунко ничего не ответил.

Теперь заговорил широколицый:

— Тебе если платить нечем, так я заплачу. Ну, Бунко, выпьем, что ли, по одной?

Но Бунко сидел, не отнимая рук от лица,